Пуанты для балерины (СИ)

Ульяна Владимировна Орлова

ПУАНТЫ ДЛЯ БАЛЕРИНЫ

рассказы и сказки для детей

Главный концерт

Евгения Андреевна мечтала петь в большом хоре. И выступать. С детства полюбился ей хор в музыкальной школе, по музыке получала отличные отметки, а дома во время домашних дел — мытья посуды или уборки своей небольшой комнатки, — напевала разученные на занятиях песни. Сочиняла свои. И надеялась, что в будущем сможет выступать на концертах.

Но на большие концерты, на которые ездил их хор, её почему-то не брали, пение сменила подготовка к экзаменам в выпускном классе. Затем, поступив в университет, Женя и вовсе забыла о некогда любимом увлечении. Лишь уже будучи в декрете пришлось ей о нём вспомнить, да что там — оно ей очень пригодилось.

А было это вот как.

Евгения Андреевна любила ходить в храм. Не так, чтобы на всю службу, и не так, чтоб надолго, но время от времени, между работой, учёбой, очередными экзаменами и — по пути (а училась она в столице, где храмы были на каждом шагу) — заходила, ставила свечи, молилась о чём-то своём, очень важном для неё в то время и известном одному Богу. Если вдруг случалось ей оказаться не литургии или вечерней службе — с удовольствием подпевала «Отче наш», «Символ веры» и «Воскресение Христово видевше…»

Как-то раз, когда она, прижимая к груди спящую дочку, осторожно подпевала «Отче наш», это заметил проходивший мимо священник. «Поешь?» — остановившись, спросил он Женю. «Пою», — ответила она и, смутившись, замолчала. Но пожилой батюшка ласково посмотрел на неё: «Пой, а после службы подойдёшь ко мне» Сложно было не думать о том, зачем это батюшка её позвал?.. Оказалось, что на клиросе не хватает людей, а Женя своим чистым «поставленным голосом» сразу привлекла внимание священника.

— Будешь петь?

Евгения Андреевна застенчиво кивнула.

Только вот как петь с маленьким ребёнком? Не будет дочка шуметь или капризничать? Первое время она держала малышку на руках, сажала в слинг, потом стала брать игрушки и раскраски, а потом и бабушка — Женина свекровь стала приходить в храм или гулять на улице с внучкой.

Сначала было нелегко. Вспоминать нелюбимый урок сольфеджио, разучивать партию своего голоса — между занятиями с дочкой и домашними делами. Порою даже вставать рано не хотелось!

Да вдобавок ко всему, Женина мама не разделяла дочкиной радости. Как-то раз она спросила Женю:

— А ты только в храме поёшь? А вот чтоб на концерте где-нибудь ты не хочешь выступать?

— Зачем? — удивилась Женя.

Ей это было уже не нужно.

…Осень, жёлтые листья, мелкий дождь. Евгения Андреевна спешит вместе с дочкой к храму — та маленькими шажочками уже сама торопится за ней. Быстренько поднимаются они по высоким ступеням, потом, переводя дух, — неторопливо крестятся возле дверей, и — снова по ступенькам на балкон, на клирос.

В храме тепло. Чуть дрожат, будто дышат, огоньки свечек, неподвижно горят маленькие лампад. Гулким эхом отзываются шаги первых прихожан.

Регент задаёт тон. Их хор — три человека — тихонько и робко начинают тропарь. Неуклюже сначала получается… Дочка просится на руки… Хочется спать… А дальше — высокие своды храма отзываются гармоничным звучанием песнопений, и вдруг — замирают перед возгласом священника. И внутри у Жени торопливо стучит сердце, стихает на миг, вслушивается…

— Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа!

— Аминь! — волнуясь, поёт Женя свой первый голос.

Как на экзамене. Нет, больше! Торжественное, высокое чувство охватывает всё её существо, ни на академических зачётах в музыкалке, ни на экзаменах в университете она так не волновалась. Боязно ошибиться!

Казалось бы — почему? Никто ведь двойку не поставит… Не выгонит. Но словно идёшь по тонкому мостику, и — ни вправо, ни влево. Бережно, словно несёшь кому-то хрупкий подарок… Подарок — Самому Богу, всё что есть у тебя — голос, сердце, внимание, в этот миг — Христу!

И Женя поёт, она не знает — хорошо или плохо, — просто поёт так, как если бы пела в последний раз, чувствуя, что это — самый главный в её жизни концерт.

Для Бога…

Раньше она боялась выводить одна свою партию. Или начинала гордиться — если, как ей казалось, у неё хорошо получалось. Пока её не осенило:

— А ведь мы не поём! Мы всего лишь подпеваем Ангелам…

Океан

Мужу

За обрывом его не видно — тонкие зелёные стебли покачиваются на голубом небе. Оно кажется неподвижным, но только на миг, а в следующий миг ты погружаешься в прозрачную глубину. Оно не всегда голубое: ранним утром синяя глубина медленно светлеет до полупрозрачного раствора и постепенно наполняется красками. Они вытесняют друг друга, расплываясь по всему небу: вот слабым намёком высветилась зелёная палитра, её вытесняет жёлтая, затем оранжевая, и вот она разгорается ярче, словно пламя, превращаясь в огненную полосу…

На несколько секунд тишина замирает в рокочущем шуме. Травинки заворожено ждут… Они знают, что на горизонте сейчас набухнет золотая капля, они видят это каждый день, но всё же ждут, как если бы они видели это впервые… Ночь ещё дышит над ними тёплым дыханием, но вот миг — и…

Яркое солнце поднимается над сонным горизонтом, и вот — палитра растянулась на всё небо… А затем её сменяет чистый, насыщенный голубой цвет.

Днём тонкая, едва заметная глазу полоса разделяет две сильных глубины. Но это, если совсем близко подойти к обрыву.

Ночью всё сливается в сплошную краску. Лишь в ясную погоду можно отличить небо от океана: россыпью горят на нём огоньки. А оно превращается в захватывающую бесконечность. Океан подпевает ей, и ты растворяешься в космической глубине под неустанное его пение… Только небо, океан и ты.

Тропинка лежит за гладкими камнями. Они белые в солнечном свете и очень тёплые. Иногда на них приятно растянуться и поглощать нежные лучи. А можно лишь коснуться их, обойти, и выйти на дорожку — она змейкой скрывается между деревьями.

К океану ведёт и другая тропинка, она короче и лежит с другой стороны. Но аромат, который наполняет ту дорожку за камнями, появляется лишь утром, а тень от деревьев рассеивает свет, в котором изредка поблёскивают белые жемчужины. Их можно найти после дождя, когда воздух очень чистый и океан рокочет громче прежнего… А короткой тропинкой лучше возвращаться по вечерам.

Человек вышел к обрыву и несколько минут был погружён в синеву: сначала в ту, которая поблёскивает от солнца, затем — в ту, которая глубиной раскрывается над ней.

Сегодня он решил спуститься к океану короткой тропинкой.

Вчера на мостике он оставил свою шляпу.

Но не было мостика. Тропинка хитрила, тропинка петляла и привела его к дубовой роще. «Я здесь ещё не был, — подумал человек, — но что-то удивительно знакомое здесь есть… Что ж…» Он не спешил. Время сегодня сделало ему подарок: сегодня он был временем.

Приятно идти по тёплой земле. Несколько раз он наступил на жёлуди, ещё пока зелёные, маленькие, гладкие… Поднял их, покачал в ладони. Один спрятал в карман, а остальные подбросил вверх: они зашелестели густой листвой и исчезли в ней. Несколько раз он садился, опираясь спиной о широкие стволы. Кора покалывала кожу, прохладой растворяла усталость…

За низким древним дубом скрывался солнечный свет. За древним могучим дубом начиналась поляна.

«Тропинка совсем не короткая… И хоть она ведёт к океану, но это поле я вижу впервые… — подумал человек, — а раз так, то будет ли мост?»

Впрочем, он не стал волноваться… Шум сопровождал мысли — океан был рядом. А дом скользил в памяти, и человек был уверен, что рано или поздно вернётся туда…