Из жизни слов

Так говорят о небрежно, с ленцой, кое-как выполняемой работе. В Древней Руси носили верхнюю одежду с непомерно длинными рукавами; незасученные концы их ниспадали до колен, а то и до земли. Естественно, что, не подняв таких рукавов, нечего было и думать о работе.

Близко к этому выражению стоит второе, противоположное ему по смыслу и, можно думать, родившееся позднее: «Работать засучив рукава», то есть решительно, горячо, с полным старанием.

Вот поговорка, родившаяся определенно не у нас, а в странах с иной азбукой. На Западе повсюду буква «и» имеет вид палочки с точкой над нею. Во Франции, например, «поставить точку над „и“» всегда означало: полностью завершить дело, придать ему полную законченность. Иногда могло возникнуть другое, близкое значение: высказаться без обиняков, не оставив ничего недоговоренного.

Русский язык смог перенять этот образ лишь потому, что до революции в нашей азбуке были три разные буквы для звука «и», причем одна — «и с точкой» — совершенно походила на свою западную сестру. Ставилась она перед гласными: — «Ліон», «Иліодор», «химія». В наши дни такое речение у нас никак не привилось бы: ставить точки над нашим нынешним «и» — крайне нелепое занятие.

Ветераны Итальянского, Египетского походов, суровые усачи в высоченных медвежьих шапках, привыкшие стоять насмерть под самым страшным огнем, а на биваке решать не хуже генералов судьбы войны, — критиковать штабных стратегов — такими были солдаты старой гвардии Наполеона. В 1807 году он разделил свои гвардейские части на «старую» и «молодую» части, создав тем самым отборнейшие из отборных войска.

Название «старая гвардия» скоро приобрело переносное значение. Так стали называть не только в армии, но и повсюду ветеранов любой отрасли человеческой деятельности, самых заслуженных и опытных. У нас в Советской стране вошло в язык и противоположное этому также почетное определение — «молодая гвардия». Об этом выражении рассказано на стр.  160.

Дороги любого государства делятся на несколько категорий — начиная от государственных шоссе и «страд» и до малых тропинок, прокладываемых пешеходами.

В старой России лишь на самых важных дорожных линиях — большаках, «больших дорогах», — через каждую версту ставились деревянные столбы с отметкой расстояния от ближайших пунктов. Такие дороги и назывались «столбовыми».

В переносном смысле «столбовой дорогой» именуется основное, главное направление работы, движения, широкий и правильный путь к чему-либо.

Страус оставил след в языке, во фразеологии совсем не потому, что он самая крупная из птиц. И не оттого, что бегает он быстрее самой быстрой лошади. Тут ни при чем даже его замечательные нарядные перья — в прошлом незаменимое украшение женских туалетов.

Все дело в том, что этот обитатель жарких стран уж больно необычно ведет себя при надвигающейся опасности: страус просто-напросто прячет свою голову под перья или в песок.

Бедная глупая птица! Она, видимо, верит, что благодаря своей тактической уловке может стать невидимой для врага и что беда благополучно минует ее.

Вот и появились у немцев, а затем и в языках других европейских народов выражения: «страусова тактика», «страусова уловка», «прятать голову подобно страусу». Но сами по себе это еще не образные словосочетания, не фразеологизмы, пока речь и впрямь идет о страусах. Только в применении к человеку эти выражения приобретают образный, метафорический характер и означают вообще «нежелание смотреть в лицо опасности».

В обличительной статье, написанной в 1894 году, В. И. Ленин разбивает врагов социал-демократии. «Эти рыцари думают, — писал Ленин, — что если они наподобие страусов спрячут головы, чтобы не видеть этих эксплуататоров, — то эти эксплуататоры исчезнут».

Когда какие-нибудь сравнительно небольшие вещи надо перевозить по дорогам, где нет прохода повозкам, применяют вьючный транспорт. Через седла верховых лошадей перекидывают особые сумки, в которые и грузится поклажа. Это и есть «переметные сумы».

Почему же тогда мы иносказательно называем переметной сумой человека без принципов и убеждений, готового каждый миг перейти из одного общества в другое, противоположное по убеждениям?

Приходится думать, что это образное выражение, в отличие от большинства других, основано не на значении слов, а на игре словами. Про таких людей говорят, что они всегда готовы переметнуться то туда, то сюда. Вот откуда и презрительно-ироническое: «сума переметная».

Так в греческой мифологии именовались два чудовища, стороживших узкий Мессинский пролив, отделяющий остров Сицилию от Апеннинского полуострова. Спастись от них считалось почти немыслимым: кто избегал зубов Сциллы, попадал неминуемо в пасть Харибды. Надо полагать, что под этими именами греки обозначали какие-то рифы и стремнины, неизвестные нам, но опасные для их утлых суденышек, а их буйное воображение придавало грозным явлениям природы облик коварных и страшных живых существ. Так или иначе, имена эти дожили до наших дней, и у нас «находиться между Сциллой и Харибдой» означает безвыходное положение, когда верная гибель грозит сразу с двух сторон.

Т

В переводе с латинского языка это означает «чистая дощечка». Мы же именуем этими словами всё еще не установившееся, не определившееся — например, память маленького ребенка, в которой еще ничего не успело запечатлеться. Как возникло такое сложное значение для столь простых, на первый взгляд, слов?

До изобретения письма на коже, пергаменте древние обычно писали острыми палочками — «стилямя» — на навощенных табличках или дощечках. Ненужные записи было легко стереть тупым концом «стилуса» (стиля), и дощечка опять становилась пригодной к новым записям. Вот с такой-то чистой табличкой и сравнил не тронутое еще воспитательным воздействием сознание маленького ребенка английский философ Д. Локк. Сравнение понравилось, его подхватили, и найденный Локком образ стал твердым словосочетанием во многих языках.

Стоит заметить, что этот же простой факт из истории письма дал нам также и наше слово «стиль». Римляне могли говорить: «У него хороший стиль», имея в виду самое орудие письма, а мы под словом «стиль» разумеем манеру письма, способ выражения.

Выражение из торжественной церемонии избрания папы в римско-католической церкви. В ходе этой церемонии выполняется старинный обряд. Когда новый папа вступает в собор святого Петра в Риме, перед ним троекратно сжигается пучок пакли, подвешенный к жезлу. При этом кардинал трижды возглашает: «Святой отец, так проходит слава мира!» Обряд этот восходит к началу XV века, когда делались попытки ограничить папскую власть, и, вероятно, имел назначение напомнить первому сановнику церкви, что не он является главным, и посоветовать ему не увлекаться видимым почетом, доставшимся на его долю.