И все-таки она хорошая!

Там нет никакой общей части у слов, имеющих уменьшительное значение: «головка», «ручка», «ножка», «спинка», у нас-то такая общая часть есть (-к-а), а вот в том небывалом языке — ничего нет общего у подобных слов. Чтобы выразить значения: «прибежать», «приплыть», «примчаться», «прийти», «прискакать», «приковылять», «приползти», «приехать» в этом языке не используется никаких общих приставок. В каждом слове — своя, нигде больше не повторяющаяся приставка. Вот какой язык, совершенно вздорный, нелепый.

Существуй он где-нибудь — уж и пришлось бы потратить сил на его изучение! У нас склоняется: стол — стола — столу — столом — столами… дом — дома — дому — домом — домами… Достаточно запомнить 12 окончаний и, например, 10 корней, чтобы знать 120 форм. А в этом придуманном языке не так: чтобы сказать сто двадцать слов или их падежей, извольте запомнить 120 совершенно различных звукосочетаний. Вы представляете, какая уйма времени нужна, чтобы усвоить такой язык! Жизни бы не хватило для его изучения.

Наши слова составлены из одинаковых, многократно повторяющихся частей. Этих частей не так много, а слов из них построено — огромное количество. Мы прочли стихотворение:

Трудно ли усвоить и запомнить слово изнедривающаяся? Оно очень длинное, в нем 17 звуков. Но нет никакой необходимости заучивать их порядок. Ведь все части уже известны: из-, недр-, -ива-, -ющ-, -ая-, -ся. Известна и модель, образец, как их сочетать: — ся, например, надо поставить в конец, а из- в самом начале; — недр- явно идет после из- и перед — ива — и т. д. Запоминание нового слова стоит нам очень небольшого усилия.

Страна Опельсиния

Вот и ответ, в чем польза морфологического письма. Запомни сочетание букв голов — и пиши его в десятках слов. Нет необходимости запоминать многие десятки разных буквосочетаний для одного и того же корня.

В языке слова членятся на морфемы (приставки, корни, окончания) — и это облегчает работу нашей памяти. Когда каждая приставка, или корень, «или окончание пишется неизменно, во всех словах одинаково, это тоже сберегает усилия пашей памяти.

Отступления от морфологического принципа обычно приводят к разным трудностям. У французских слов bras и bracelet корень один и тот же, а пишется он по-разному; значит, надо все время это держать в памяти и не путать. Наши приставки из-, воз-, без- и другие тоже пишутся двояко (из-, -ис, воз-, вос- и т. д.); и это опять-таки вызывает затруднения. Мы с вами говорили об этом.

Вы читаете стихотворения Василия Каменского:

Пусть бы действовал такой обычай: кто создает новое слово, тот вправе установить его орфографию по своему вкусу. Все остальные должны писать слово так, как захотел его изобретатель.

И поэт решил бы (предположим) писать Опельсиния. Корень тот же, что в слове апельсин, но нет стремления писать его всюду единообразно — пишем Опелъсиния. Тогда самое понимание этого неологизма было бы затруднено, и многие бы не поняли: что же это такое.

Морфологическое письмо, оказывается, помогает и читать, и писать, и понимать прочитанное.

У нас вовсе не морфологическое письмо…

Теперь вас ожидает большая неожиданность. Как мы определили морфологическую орфографию? Она требует, чтобы каждый корень, приставка, окончание всегда писались одинаково. Ну, если так…

…То русская орфография вовсе не построена на морфологическом принципе. Песок — песка — песочный — песчаный… Корень один, а пишется на четыре лада:

песок-

песк-

песоч-

песч-

Вот строфа из «Онегина»:

Я не выискивал этот отрывок, просто открыл книгу и списал. Посмотрите, какие корни у слов в этой строфе; много ли таких, что не меняют свой буквенный облик? Пожалуй, только корни в словах второму, третьему. Все остальные изменчивы:

ответа — отвечать,

собранье — собираться, соберу,

вновь — обновлять,

посланье — посылать,

едет — поезжай, ехал, ездить,

письму — пишу,

вошел — вошла, вошедший

одно — один,

навстречу — встретить.

Большинство корней в этом отрывке имеет два, три, четыре буквенных облика. И это типично для нашего письма. Вот вам и морфологическое письмо: морфемы пишем-де всегда одинаково… а на самом деле огромное число приставок, корней, вообще — морфем, пишутся по-разному в разных словах.

Да-да, совершенно очевидно: многие изменения морфем мы передаем на письме. Талантливый педагог и методист В. Шереметевский писал: «По производству от корня рук и мух тут (в словах ручка и мушка) должны быть согласные к (рукка) и х (мухка). Почему бы любителям орфографических правил (а таких любителей не мало) не преподать и такое: пиши рукка, а не ручка, потому что рука, мухка, а не мушка, потому что муха».

Рассуждение верное. В слове сад (произносится: [сат]) пишем д, чтобы сохранить единство с сады, садов, садовник. Вот бы и писали мухка (а читали бы, конечно, мушка), чтобы сохранить единство со словами муха, мухи, мухоловка…

Почему же одни изменения корня не отражаются на письме, а другие отражаются? Морфологический принцип не в силах дать решение этого вопроса.

А между тем мы чувствуем, что писать рукка (чтобы читать ручка, как произносим) — нельзя. Тогда слово мокко (сорт кофе) одни станут читать мокко, другие мочко (ведь рукка читается ручка, ну и здесь также). Буквенное сочетание кк оказалось бы двусмысленным.

Почему же об одних изменениях корня ([сады]— [сат]) можно забывать во время письма, а о других — нет?

Не писать ли саты, дупы?

Есть и другой вопрос, и на него тоже ничего не может ответить ни один сторонник морфологического письма.

Пишем: дубы — и поэтому дуб (с б в конце). А нельзя ли построить правописание по-другому: писать дуп — и поэтому дупы. Правда, по привычке, воспитанной нашей орфографией, мы читаем дупы со звуком [п]. Но разве трудно воспитать другую привычку; ведь опыт показывает, что одну и ту же букву в разных местах можно прочесть по-разному. Вот и будем писать: дуп — последнюю букву читать как [п]; и дупы — ту же букву читать как [б]. Почему выбрано одно, а не другое? А может быть, и то и другое плохо? Прав Тредиаковский: действительно — обман. Пишется одинаково, читается по-разному. И неизвестно, отчего одно предпочитается другому.

Об этом говорил и В. Шереметевский: пишется сад, потому что в сады — ясное д, «но, рассуждая по аналогии, должно написать не д, а т, почему? — потому что cam. В самом деле, если я должен относительно начертания слышимого cam приводить на память слышимое же сады, то почему же, наоборот, при встрече с слышимым сады не должен припомнить слышимое же cam?» (Какой-нибудь угрюмый читатель разъяснит: «Потому, что в сады звук д перед гласным…». Вот об этом и спрашивают: почему надо равняться на случай, где д перед гласным, а не на тот, когда т в конце?).