И все-таки она хорошая!
И все-таки она хорошая! читать книгу онлайн
Я знаю, что многие из моих читателей плохо относятся к орфографии. Ее требования, конечно, исполняют беспрекословно, но не любят нашу орфографию, не гордятся ею; нет благодарности к тому ценному, что она дарит нам. Любить орфографию, гордиться ею? Возможно ли это? И, главное, за что любить и чем гордиться? Мне бы хотелось в этой книжке рассказать, почему русская орфография достойна уважения и даже благодарности, несмотря на все ее недостатки. Недостатки есть, даже немало — и все-таки она хорошая! Вот я и буду спорить с теми, кто не ценит высоких достоинств нашего письма, буду стараться их переубедить. Для этого и написана брошюра. Кроме того, она написана и с другой целью: объяснить, в чем наше письмо может быть улучшено, чтобы оно было не «все-таки хорошим», а просто хорошим.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Не буду продолжать; всего таких очиток на один номер газеты приходится не так уж мало.
Хорошо, если орфография страхует от большинства очиток. Это возможно при одном условии: если письменные облики слов достаточно разнообразны и контрастны. Я бы не прочел несколько вместо настолько, если бы эти два слова меньше походили друг на друга, если бы, например, писалось:
нѣсколько — насколько.
Приметная буква ѣ с высокой мачтой не позволила бы одно спутать с другим.
Вовсѣ — вовсе — во всѣ — во всё
И вот оказывается, что традиционный принцип в орфографии помогает более резкому разграничению слов. Смотрите:
пѣна — пень,
слезам — слѣзать,
тѣшить — тесать,
тѣло — тёлка,
Федр — Ѳёдор,
мipo — мира…
Традиционная орфография сохраняет те отличия, которые уже исчезли из живого языка. Поэтому традиционная орфография всегда означает яркую различаемость слов [56]. Спросят: если какие-то отличия исчезли из живой речи, а все-таки она понятна слушателю, то зачем они в письме?
Разговариваем мы всегда в определенной обстановке, которая сама много сообщает говорящему. Кроме того, есть воздействие интонации, мимики; кроме того — возможность переспросить… Все это помогает сразу и без труда понять собеседника. А письмо должно полагаться только на свои силы — и поэтому письменная речь, лишенная могучих и многочисленных помощников, всегда требует большей различительности, большей противопоставленности знаков, чем устная речь. Что для устной речи не нужно, излишне, избыточно, то полезно для письменной речи.
В книге Д. Н. Ушакова «Русское правописание» (М., 1911) сопоставляются разные типы правописания. Посмотрите и сравните их. Строго историческим здесь названо то правописание, которое мы называем традиционным
Традиционная орфография иногда позволяет различать слова, которые в речи совершенно совпадают по звучанию. Вы знаете их: ожог и ожёг, Орел и орел, Любовь и любовь. В старой нашей орфографии таких случаев было гораздо больше. Один из сторонников буквы ѣ составил такой списочек:
сѣлъ — селъ (мп. ч. от село)
во всѣ — во всё
сѣло — село
вѣдѣние — веденiе
извѣсти — извести
Вѣна — вена
ѣсть — есть
отвѣсны — от весны
в овcѣ — вовсе
и так далее: список длинный [57].
Сторонники традиционной орфографии все время подчеркивают ее основное (и, вероятно, единственное) достоинство: она увеличивает контрасты слов, она позволяет письменно разграничивать одинаково звучащие слова. Крупный теоретик орфографии Я. К. Грот писал: «Чем менее будет случаев возможного смешения понятий в письменном изображении слов, тем письмо будет совершеннее. Для избежания такого смешения служит часто и употребление буквы ѣ в окончаниях слов. Так отличаются например формы: искреннее и искреннѣе, свѣжее и свѣжѣе, синее и синѣе, в поле и в полѣ [58].
Староста Цап
Иногда эту заслугу традиционной орфографии даже преувеличивали. Вот рассказик, помещенный в одном старинном журнале. Этот журнал яростно нападал на всех, кто пытался освободить наше письмо от буквы ъ.
В Перемышле был старостою некий Cap (Sar), чех по национальности. Однажды приходит он в гости к Григорию Яхимовичу, епископу. И когда, попивая чаек, они заговорили на ученые темы, староста давай толковать, будто в русской азбуке много лишних букв, например твердый знак. «Владыка берет лист бумаги, пишет на нем: Сар — и отдает оное старосте для прочитанья. Тот читает, конечно, Цап, однако ученый владыка оспоривает и утверждает аподиктически, что то родовое имя старосты (а цап по-украински означает козел). Староста, разумеется, вытаращил глаза и говорит, что хозяину но годится так обижать своего гостя. Но владыка, милостиво желая его образумить, добавляет снисходительно до слова Сар букву ъ: Саръ, и тем наставляет гостя о превеликом значении «ничтожненькой» буквы ъ. Добродушный Сар убедился и никогда больше не выступал против буквы ъ».
Так ъ помог разграничить латинское сочетание букв Сар и русское Саръ. Однако искусственность этого рассказа бросается в глаза. Нарочно выбран Перемышль — город около границы между польскими землями и украинскими, где равно употребительны были и русское и латинское письмо. Нарочно взято слово вне контекста — ведь любое соседнее слово показало бы, какой это текст, русский, украинский или польский.
Да, традиционные написания индивидуализируют общий облик слов — и тем облегчают чтение. Но велик ли выигрыш?
В разных языках он может быть различным. Например, во французском языке омонимов [59] значительно больше, чем у нас. И разграничивать их в письме есть большая нужда, нежели в нашей орфографии. Вот ряд омонимов; звучат они одинаково, но имеют разное значение: sang, sens, cent, sans, sens, sent, s'en, (per)çant. Таких рядов во французском языке очень много. Хорошо, что традиционная орфография их разграничивает.
Есть смысл в том, чтобы эти однозвучные слова, встречающиеся стаями, писать по-разному, используя возможности традиционной орфографии. У нас же они встречаются не так часто, и поэтому необходимость в традиционных написаниях у нас значительно меньше.
Художник и хѫдожник
Традиционные орфограммы разнообразят письменный облик слов — и тем облегчают чтение. Хорошо. Но до какой же степени надо увеличивать контрастность слов? Если идти по этому пути, не останавливаясь, то можно забрести очень далеко.
Многие и забредали. Один чудак предлагал различать написания борются и борятся: борются материально, мускульно, например боксеры; по борятся с предрассудками; так же надеются и надеятся. И не только сам так писал этот чудак, но и в учебниках своих, в руководствах настаивал на таком различении. Верно, что слово борются употребляется в разных значениях; но различия всегда ясны из контекста. Зачем же это чрезмерное усердие?
Излишнюю склонность к разграничительным написаниям хорошо осмеял один из учителей:
Уже Грот «установил» различие между масляный и масленый, ветряныи и ветреный и проч. Создаются уже «ученые» споры. Грот ест масляную кашу на масленой неделе, а Кирпичников [60] — масленую кащу на масляной неделе. Остается изобретательным умам предложить во славу науки за-сыпатъ яму, но засыпать в полночь, или отличать произведение сомножителей от произвидения Пушкина, или произвѣдения шума и произведѣния фабрики и т. д.
Роман Брандт иронизировал: если так уж нужно все орфографически различать, то надо восстановить древние буквы Ѫ (юс большой) и Ѧ (юс малый). И писать: художникъ — если художник хороший, и хѫдожникъ, если он плохой.
Шутки-шутками, а все же верно: по дорожке разграничения можно далеко зайти. Ну, например, настаивать на использовании букв, употребляющихся только в одном слове: буква сразу будет отличать такое слово от всех других. (С ижицей почти что так и вышло: она была более или менее обязательна только в слове мvро.)
Где же остановиться? До какой степени надо содействовать разграничению написаний? Традиционный принцип сам по себе не может указать границу, Значит, он явно недостаточен, на нем не построишь орфографию.
