Три майские битвы на золотом поле (СИ)

А что мы имеем внутри страны? Очень много промышленных мощностей, очень много денег, очень много искусства… Всего много. Причем все это впервые в мире — поточные линии лесопилок, скажем, или такие же «конвейерные» линии по производству бумаги — вся Европа писала на голландской бумаге. И все это автоматизированно — ну, в понятиях семнадцатого века, конечно. И деньги лежат не под матрасом, а в банках да на биржах, где продают все, что продается… и что не очень продается (ну зачем нормальному покупателю луковицы тюльпанов за цену хорошего дома?!) — тоже продают. Опыт итальянских банковских корпораций («главное — оборот!») расцветает и колосится на новой почве.

Ко всему этому приложились неожиданные «подарки» со стороны соседей. Так в конце прошлого, шестнадцатого века, в соседней Франции прошли религиозные войны и прочие неприятности, известные нам по Варфоломеевской ночи. Протестанты-гугеноты бежали куда глаза глядят, а на такую же протестантскую Голландию и Зеландию глаза глядели у многих. Так что Республике повезло — туда пролился целый поток высокообразованных и умелых эмигрантов-гугенотов из соседней Франции. Когда в трехмиллионную страну приезжают почти двести тысяч хороших ткачей, стеклодувов и профессоров университетов — это заметно.

Но куда заметнее всех стеклодувов и профессоров оказалась еще одна гугенотка, графиня Луиза де Колиньи. Нидерландцы запомнили ее под невеселым титулом «Невеста в трауре». Судьбу этой сильной и волевой женщины действительно вряд ли назовешь веселой. Дочь адмирала Франции, едва-едва выйдя замуж в семнадцать лет, она была вынуждена бежать через всю страну в Швейцарию. Ее муж и отец были убиты в Варфоломеевскую ночь. Перебравшись затем из Швейцарии в Голландию, она знакомится, а потом выходит замуж за самого Вильгельма Молчаливого, принца Оранского. У них рождается сын, Фредерик-Генрих, будущий герой второй части этой книги. Казалось, что что жизнь улыбнулась Луизе. И тут Вильгельма убивают практически на руках у жены. Дважды вдова снова надевает траур. Что, впрочем, не помешало ей воспитать своего сына и дочерей Вильгельма от предыдущего брака, выгодно, очень выгодно и для них самих, и для судьбы Республики выдать их замуж, а в свободное время — еще и учить нидерландский язык в придачу к тем семи, что она уже знала, и даже писать на нем любовные и шутливые песенки, ушедшие «в народ». Сюжет для настоящего романа, не правда ли?

Вообще же с соседями отношения… Ну, как с соседями. Францию не любят (сказываются и претензии Франции на гегемонию в Европе и мнения новых жителей страны — гугенотов), Испанию по традиции ненавидят… да и война, к слову, ведь все еще продолжается. С Англией интересно — так называемый «естественный союз». Это когда объединяются не за что-то, а против кого-то. Самая крепкая форма единения, пока этот ужасный кто-то — «король двора». А Испания, против которой дружат Нидерланды с Англией, свой Золотой Век уже прошла, стремительно теряя и силы, и позиции.

Забавно, но и закономерно, что чем дальше — тем больше Англия походила в своем развитии на свою подругу-соседку. И тем сильнее становилась взаимное напряжение. Двум королевам на одном море не ужиться, особенно если они похожи как… ну, не родные, так двоюродные сестры точно. Но пока кузина с островов была еще слишком молода и неопытна. Ее время еще придет.

И еще очень важное обстоятельство: в Республике все еще идет война. Война за независимость от испанской короны. В Нидерландах эту войну именуют Восьмидесятилетней, и это чистая правда. Восемьдесят лет войны и такой рассвет!

Война, конечно, не ведется все восемьдесят лет как на Курской дуге. Ну, чтобы каждую минуту — бой. Так в те времена не делалось. Но это война, все-таки, не каникулы.

К первой половине семнадцатого века, к которой относится начало этой книги, обе стороны уже смирились с тем, что окончательно им не победить. Испания слишком сильна, а Республика… Республика тоже сильна, но у нее банально народа не хватит, если всерьез и до смерти воевать.

Теперь все уже готовятся к неизбежному миру, но для достижения приемлемых в том мире условий надо бы заработать очки. Контроль над важнейшими крепостями и торговыми путями, гаванями и городами — все это увеличивает или уменьшает шансы сторон на выгодный мир. Никто уже не стремится освободить или захватить все-все-все. Но вот получить еще немножко…

Война же, как все войны того времени, формально продолжаясь без остановки, выглядит как отдельные операции или, как в то время говорили, «кампании», проводимые раз в год или даже раз в два года, в которых стороны пытаются «укусить» друг друга побольнее. Кампании затеваются, обычно, весной, происходят летом, а на зиму все расходятся по домам. Потому что воевать холодно и все деньги потрачены.

Так и в этой, Восьмидесятилетней войне.

Прошлая кампания, кампания тысяча шестьсот двадцать восьмого года, была затеяна испанцами. Они организовали блокаду зеландских и голландских портов с помощью нанятых во всей Европе пиратов, а также собрали с подвластной им территории обеих Америк огромный «Серебряный флот» — десятки мощных кораблей, галеонов, везущих умопомрачительное количество ценностей: золота, какао, сахара и, конечно, серебра. Все это должно было, по задумке испанского двора, порядком пошатнуть экономику Республики.

Кампания испанцев тысяча шестьсот двадцать восьмого года провалилась.

Нанятые испанцами французские, шведские, датские каперы, то есть пираты, действующие на основании государственного разрешения на грабеж «всех, кто не с нами», не смогли блокировать порты. У Республики было слишком много кораблей. Да, это были большей частью легкие кораблики с едва ли десятком маленьких пушечек на борту и экипажем в полсотни человек против испанских и французских сорока-пятидесяти пушечных фрегатов с тремя сотнями человек команды… но если таких «охотничьих псов» с десяток, они разорвут огромного, но одинокого «медведя» в клочки. Пусть и у самих половина пойдет на дно. Не страшно. Верфи Заандама могут выдать таких корабликов по десятку в месяц.

А вот пираты, то есть прошу прощения, каперы самой Республики, были куда удачливее. Огромный, защищенный, вооруженный до зубов и отправляемый в страшной тайне «Серебряный флот» был обнаружен голландскими шпионами (в любом деле найдется человек, которому десяток золотых монет в своем кармане важнее, чем десяток тонн золота в казне далекой родины), выслежен в бескрайних тропических водах Карибского моря, атакован и взят на абордаж! Голландские и зеландские пираты, бывшие совсем не так давно «морскими гезами», выполнили приказ своего покровителя, штатгальтера и капитан-адмирала (именно таков был тогда высший морской чин Нидерландов) Республики Семи Соединенных Провинций Фридриха Генрих Оранского.

Ход переходил к голландцам. Республика начала кампанию тысяча шестьсот двадцать девятого года. Началась охота на дракона.

Часть вторая. Побеждающий дракона сам становится…

«Бум! Бум! Бум!» С юго-востока, со стороны самых больших городских ворот, доносился нескончаемый грохот артиллерийской канонады. Осадные пушки стреляли часто и глухо, со стороны прикрывающего ворота форта им отвечали куда реже и тише. Испанский часовой, стоящий на стене, зябко поежился. И дело было вовсе не в осенней прохладе.

Осень года нынешнего, одна тысяча шестьсот двадцать девятого, выдалась теплой и сухой. В этих сырых болотистых краях такое нечасто случается. Болото, сплошное болото… Город, стоявший среди этих болот, носил красивое имя Герцогенбош. В переводе — «Герцогский лес». Только вот никаких лесов вокруг уже давно не было и в помине. Лесов не было, а город был. Важный город, богатый город.

Города богатеют по разному. Одни оттого, что приглашают и всячески привечают мастеров или купцов, как Утрехт или Харлем. Другие строятся в удобных гаванях или на полноводных реках, как Амстердам. А иные — просто стоят на перекрестке путей, да так, что ни объехать ни пройти, и «отщипывают» себе потихонечку налоги от каждого провезенного медяка. Вот так вот и Герцогенбош разбогател. Еще бы!