Сказки Севки Глущенко

янул до четвертого.

Третий мальчишка – верткий, чернявый, с длинными грязными пальцами, – не говоря ни слова, метал биток и аккуратно обыгрывал и Дрына, и Гришуна. Когда у тех кончились пятаки, он молча ссыпал мелочь в карман длиннополого пиджака и, не оглядываясь, пошел со двора.

– Фиговая жизнь, – задумчиво подвел итог Гришун. И тоже побрел куда-то.

Севка догнал его:

– Гришун… А помнишь, ты говорил, что, когда весна будет, свисток мне сделаешь из тополя.

– Не. Не помню… Да ладно, сделаю. Там работы – раз чихнуть. Только ветку добудь свежую.

– Я добуду.

Гришун шел к себе в стайку – сарайчик, в котором лежали дрова, хранилось разное барахло и стоял верстак. Севка не отставал, а Гришун не прогонял.

В стайке Гришун деловито оглядел стенку с развешанным инструментом и сообщил:

– Надо мамке полку для кухни сколотить, а то ругается: некуда кувшины ставить.

– А ты почему не в училище? – осторожно спросил Севка и подумал: «Может, тоже исключили?»

– Мы сейчас на заводе вкалываем, а нынче отгул.

– Прогул? – удивился Севка.

– От-гул. В воскресенье работали, а сегодня вместо него гуляем…

Гришун потянул с поленницы доску. Севка посмотрел на него и сказал неожиданно:

– А меня из школы исключили. На целую не-делю…

– Ух ты! – удивился Гришун. Даже доску оставил. – Правда, что ли?

– Ага.

Гришун подумал, сел на верстак, приподнял за локти и посадил рядом с собой Севку. Спросил с интересом и сочувствием:

– За что тебя так? Ты же еще маленький.

– А вот так… – Севка вздохнул и покачал ботинками. И начал рассказывать.

Гришун слушал со спокойным вниманием, иногда покачивал головой: понятное, мол, дело. И Севка рассказал всё как было. Даже не стал скрывать, что долго плакал в учительской.

Когда он кончил, Гришун задумчиво проговорил:

– Вот ведь какая она… – и добавил про Гетушку такие слова, что у Севки полыхнули уши. Но всё равно Севка был доволен.

Гришун сказал:

– А свисток я сделаю. Только ветку надо найти подходящую…

После разговора с Гришуном у Севки на душе полегчало. Вечером он до самого сна читал «Пушкинский календарь» и думал, сколько несправедливости испытал в жизни Пушкин. В ссылки его отправляли, травили по-всякому и убили, наконец. А ведь он был великий поэт, а не какой-то Севка Глущенко.

Спать Севка лег усталый и успокоенный.

Но наутро Севка опять почувствовал, какой он неприкаянный. Он скрыл от мамы тоску и беспомощную тревогу, но, когда мама ушла на работу, надел ватник и пилотку, взял сумку и пошел из дому. Будто в школу…

И так он стал делать каждое утро.

Близко к школе Севка не подходил – увидят, и шум поднимется: «Эй, глядите, Глущенко приплелся! Исключенный Пуся пришел!»

Иногда Севка прятался в Летнем саду под рассохшейся деревянной эстрадой и печально играл там, будто он Том Сойер, заблудившийся в темной пещере. Но долго в сумраке и застоявшемся холоде не поиграешь. И чаще всего Севка просто бродил по улицам и смотрел на весну.