Многоэтажная планета

— Ну как же, старушка, а «стволы»? — мягко урезонил ее Михеич. — Стволы-то остаются при любых условиях! Ничего, вот высадимся, тогда лучше разберемся.

Видно, даже он с нетерпением ждал высадки, но никакими уговорами невозможно было добиться, чтобы он сократил установленный еще на Земле срок предварительного осмотра Флюидуса с борта корабля.

Звукоулавливатели тоже работали плохо, хотя Сергеев бился над ними день и ночь. Это уже не звукоулавливатели были, а какие-то сплетники, «испорченный телефон».

Однажды даже такое случилось. Сидели в обзорной камере, вглядывались в экран, вслушивались в свист и вой, мяуканье и уханье, которыми неизменно приветствовал их загадочный, ни на что не похожий Флюидус. И вдруг в динамике зазвучала… человеческая речь. Настоящая речь! Кто вскочил, кто, наоборот, сел. На лицах было такое, словно сам господь бог явился. Еще бы! Значит, на Флюидусе есть разумные, человекоподобные! Только как-то уж очень буднично говорил голос, а когда вслушались, то и понятно: о датчиках, о перископе и еще о том, что есть хочется.

— Что такое? — сказал Михеич, и лицо у него было настолько забавное, что Аня не удержалась от смеха.

Никто, конечно, не обратил внимания на этот ее нервный смех — не до того было.

— Послушайте, да это же наш Козмиди! — сказал удивленно Маазик.

— Козмиди спит, — возразил Михеич, но не очень уверенно, потому что голос-то был в самом деле Козмиди.

— Это и есть Козмиди! — стукнула себя по лбу Заряна. — Только не сейчас, а утром. Я сама с ним была в шлюзовой камере.

И точно. Минуту спустя из динамика раздался голос Заряны, хотя она находилась сейчас рядом, в обзорной камере. Слов они не разобрали, но по голосу ясно было, что Заряна и Козмиди шутят. Так оно и было, потому что Козмиди тут же затянул свою любимую песенку:

— И к перемене, — послышалось из динамика слабым эхом еще раз.

И все. Словно пленка с записью кончилась. А ведь не было никакой записи, и слушали они не корабль, а Флюидус. И снова свист, и вой, и грохот, и дрожание, и переливание звуков…

Что это было?

А этот странный, необычный флюидусовский свет! Пока он оставался слабым, рассеянным, хоть что-то удавалось разглядеть. Но едва пробовали его концентрировать, он рассыпался совсем уж невообразимой, радужной мозаикой. Высветить что-нибудь на Флюидусе оказывалось невозможно. Этот свет так перевирал все, что многие предпочитали ходить флюидусовским днем наощупь. Земное зрение воспринимало предметы, точно это были не вещи, а их отражения, светящиеся следы. Предметы, казалось, движутся, оставляя по себе светящиеся, неверные, подрагивающие образы.

Тихая на свой лад осваивала освещение Флюидуса. Она ходила, подавшись головой вперед, слегка повернув ее набок, и как-то искоса приглядывалась, если можно так выразиться, носом к окружающему. Только сначала это ей плохо удавалось. Она жаловалась, что трудно дышать в таком спертом воздухе, что нужно проветривать помещение, вытирать пыль.

— Пыль, не приведи господи, какая пыль! Полон терем народу, а чистоты не было сроду!

Она подслеповато тыкала тряпкой в какое-нибудь светлое пятно на стене или столе и пыталась стереть его. Как ни объясняла Аня, что это такой свет, Тихая не верила и даже сердилась:

— «Свет»! Ленивая ты, а уже большая девка. Что ж из тебя дальше исделается, ежели пыль тебе светом кажется?

Но люди честно старались приспособиться к свету флюидусовскому и искусственный свет включали по возможности реже.

Все рвались на Флюидус, чтобы «на месте» во всем разобраться. Но высадку вновь отложили. Дело в том, что в корабль стали проникать запахи.

Это было невероятно: в герметически закрытый корабль сквозь защитное поле проникали запахи! И что было еще удивительнее — системы тревоги молчали!

В авральном порядке Михеич одел всех в скафандры. Но запахи проникали и в них!

Аня помалкивала, ученые разговаривали о своем, но бабушки, каждая по-своему, вели себя очень капризно.

Тихая ворчала — мол, чего это ради нарядили их в водолазные «дутики»? Ежели от запахов, то вот они, запахи: как были, так и есть.

Сейчас вот резедой пахнет, резедой с тухлыми яйцами!

А сейчас — жженой резиной и железом!

Пороховым дымом и ромашкой!

Можжевельником и подсолнухом!

Ирисками и зеленым овсом!

Петушками и анисом!

Куриным пометом и розами!..

Вдруг Тихая замолчала. С опаской Аня вгляделась в лицо за стеклом гермошлема, но глаза Тихой были открыты, а рот поджат. Аня решила, что старушка наконец образумилась, но та опять принялась за свое: известкой пахнет, купоросом, жареными семечками, пустырником, карамелью «Дюшес», мхами и лишайниками!

Аня хотела урезонить Тихую, но ей сделали знак, чтобы не мешала. Оказалось, к старушке давно прислушиваются, и даже магнитофон потихоньку включили.

Но в это время зазвенел сигнал тревоги — стало плохо Бабоныке. Аня и Заряна бросились к ней. Матильда Васильевна уже приходила в себя. С самого начала она стонала, что не в состоянии переносить эти запахи, а потом взяла и зажала трубку воздухоподачи, как в другое время зажала бы, наверное, нос. Сколько уж она зажимала и разжимала трубку, пока ей стало плохо, неизвестно. Приведя Бабоныку в чувство, Заряна погрузила ее в сон.

Между тем роботы под наблюдением Сергея Сергеевича провозились часа два, но повреждений в обшивке корабля не нашли. Да уже и так было ясно, что дело не в обшивке. В конце концов, будь хоть малюсенькая трещина, туда давно бы просочилась атмосфера Флюидуса. Но ничто, ничто не проникало в корабль, кроме запахов!

Михеич приказал усилить защитное поле корабля, и запахи стали слабее. Скафандры разрешили снять.

На следующий день только и разговоров было, что об этих запахах.

Аня размышляла: может, с ними идут на контакт? Может это что-то вроде послания, где не слова, а запахи? Пусть запахи неприятны. Ну и что? Когда говорят между собой глухо немые, их мимика, их жесты тоже непривычны.

На робкий ее вопрос за столом, не может ли оказаться, что досаждающие им запахи — просто-напросто послание «флюидусян», Володин ответил своим носовым не то смешком, не то хрюканьем, а Маазик сказал рассеянно:

— Все может быть.

— Позвольте, позвольте! — вдруг включилась в разговор Матильда Васильевна. — Пусть они желают познакомиться с нами и посылают вместо букетов запахи, но-о… откуда же они знают, как пахнет, скажем, резеда? И зачем они посылают запах тухлых яиц? И откуда они знают, как пахнет, скажем, куриный навоз?

— Они это «вылавливают» в вашей голове, — хмыкнул Володин.

— В моей голове?! — ужаснулась Бабоныка. — Но, пардоне муа, я не думаю и думать не желаю о курином навозе!

— Не навоз, а помет, — презрительно поправила ее Тихая.

Но Бабоныка поправки не приняла:

— Необразованное вы существо! Помет — это котятки или щенушки! Скажите ей, Юрий Михеич!

Она упорно считала, что Михеич — это не фамилия, а отчество.

Но Михеич, хотя был он неизменно предупредителен с Матильдой Васильевной, на этот раз, кажется, даже не слышал ее. Всё над чем-то размышлял.

— Попытка это контакта или что другое, — сказал Володин, — по совести говоря, не самое интересное. А вот каким все же образом проникает запах в корабль… — Он развел руками и даже хрюкнуть забыл.

И поднялись споры о том, как это возможно, чтобы запах проникал в герметически закупоренный корабль. Обмахиваясь веером, Бабоныка благосклонно выслушивала каждого, словно старались именно для нее. А потом встала и сказала мягко, но решительно:

— Короче говоря, я убедительно вас прошу, сообщите э-э… корневым жителям… Как ты говоришь, Анюня? Коренным? Но ведь они у корней живут, девочка! У корней, а не у одного корня! Так вот, передайте корневым жителям, чтобы они впредь этими неблаговонными посланиями нас не обременяли.