Теодосия и последний фараон

– Ты готова? – спросила я Исиду, кладя рядом с ней на цоколь серебряную пудреницу. Исида замурлыкала, и я решила, что это очень хороший знак.

Ритуалы и богослужебные правила, заклинания и мистерии, все чудеса, с которыми я столкнулась за последние пять дней, вихрем кружились у меня в голове. Я закрыла глаза, глубоко вздохнула. Я смогу, я сделаю это. Сделаю. Я открыла глаза и сразу почувствовала нерешительность – мне что-то мешало. А, вот в чем дело: мама наблюдает за мной.

– Мама, можно тебя попросить – повернись лицом к стене, пожалуйста.

Она раздраженно вздохнула, но сделала, как я просила. Я снова обернулась к Исиде.

– Я слышу шаги, мисс!

Мое сердце замерло.

– Один человек или несколько?

– Один, мисс.

Проклятье. Это не подмога. Это тот, кто преследует нас.

Я постаралась стереть из памяти чудовищный образ фон Браггеншнотта и сосредоточилась на своем деле.

Облизнула шпильку, чтобы смочить ее, затем обмакнула в пыль со стен усыпальницы фараона и поспешно принялась рисовать на спине Исиды фигуру. Сделать это на покрытой шерстью поверхности оказалось очень трудно, но я, как заведенная, облизывала шпильку, макала ее в пыль и чертила, облизывала, макала и чертила. Наконец на спине Исиды начала отчетливо проступать нарисованная мной фигура Сехмет.

Я повторяла с Исидой все то же самое, что проделывал с уаджетинами Барути, когда готовил их к битве.

– Шаги приближаются, мисс!

– Все почти готово, Гаджи. Когда я скажу, прижмись к стене, как моя мама.

Я еще раз обмакнула облизанную шпильку в пыль и нарисовала над сердцем Исиды глаз Ра, окруженный веревочной петлей, которая должна ограничить лютую злобу Сехмет. Готово. Это все, что я могла сделать.

У меня не было ни систрума, ни барабана, ни благовоний. Только мои собственные ладони и пылкие молитвы. Я трижды очень громко хлопнула в ладони – к сожалению, святилище было очень маленьким, и его стены не усиливали звук.

– Тео, – прошептала мама. – Ты выдаешь наше присутствие.

Наверное, я должна была успокоить и переубедить ее, но у меня не было на это ни единой свободной секунды, я должна была внимательно следить за тем, что происходит на цоколе.

Исида начала извиваться и шипеть, ее тело судорожно пульсировало и с каждым мгновением становилось все больше, словно раздуваясь изнутри, как воздушный шар.

– Ой-ей-ей, – жалобно простонал Гаджи.

Не в силах больше бороться с собственным любопытством, стоявшая лицом к стене мама обернулась и тихо взвизгнула.

Исида соскочила на пол, под ее шерстью тугой волной прокатились могучие мышцы. Сейчас она уже была ростом с собаку и все продолжала раздуваться.

– Она не взбесилась? – слабым голосом спросила мама, вжимаясь спиной в стену.

– Нет, она просто защищает нас, – высоким и каким-то бесцветным голосом ответила я. Не знаю, почему он у меня стал таким – то ли я магической энергией надышалась, то ли просто переволновалась.

– Шаги уже в соседней комнате, мисс! – воскликнул Гаджи, а затем отскочил от дверного проема и прижался к стене рядом с моей мамой.

– Фрейлейн? – послышался хриплый, леденящий кровь шепот. – На этот раз вам не удрать от меня, фрейлейн.

Тут ставшая размером с льва Исида грозно зарычала, заставив всех нас сжаться от страха. Я посмотрела на свою кошку и вздрогнула, увидев ее глаза. У Исиды был взгляд беспощадного хладнокровного убийцы.

– Иди, – шепнула я ей. – Спаси нас.

Гигантская Исида снова зарычала и вылетела в дверной проем.

Оттуда, снаружи, донесся панический вопль фон Браггеншнотта, заглушенный шумом возни, затем послышался тупой удар – судя по всему, об одну из колонн сильно ударилось что-то тяжелое.

Хотелось надеяться, что это был фон Браггеншнотт. Исида снова зарычала так, что над нашими головами ходуном заходила крыша, а затем ее мягкие тяжелые шаги стали быстро удаляться и вскоре затихли. Я закрыла глаза и мысленно поблагодарила всех – и богов, и Исиду.

Прошло лишь несколько секунд, и до нас вновь донеслись рычание и крики – теперь уже откуда-то издалека, судя по всему, со двора храма. Я высунула свою голову в дверной проем, осмотрелась и сказала маме и Гаджи:

– Кажется, все чисто. Пойдемте отсюда, пока нас снова не запер кто-нибудь в этой мышеловке.

Я взяла Гаджи за руку, затем протянула свою вторую руку маме. Она ошеломленно посмотрела на нее, и на один ужасный, показавшийся вечностью миг мне подумалось, что она не возьмет ее. Но мама взяла ее, и я почувствовала тепло ее родной руки. Как же это было приятно!

А потом мы побежали.

Мы выскочили из своего маленького святилища в Зал часов и помчались тем же путем, каким пришли сюда. Сквозь толстые стены с улицы – очевидно, с главного двора храма – долетал шум боя, приглушенный, естественно. Наконец мы выскочили в очередной – который уже по счету? – вестибюль, а из него на залитый солнечным светом двор. Оказавшись на свежем воздухе, я остановилась, стараясь отдышаться.

Вновь – теперь уже почему-то из глубины храма – донесся грозный рев, затем крики, вопли и причитания. Я была уверена, что лично меня Исида не тронет ни при каких обстоятельствах, даже став олицетворением жестокой богини Сехмет, но поведет ли она себя так же по отношению к маме и Гаджи?

Я решила не искушать судьбу и сказала им:

– Пойдемте.

– Куда? – спросила мама.

– Туда, – показала я локтем.

– Куда, куда? – слегка дрогнувшим голосом переспросила она.

– Туда, мама, туда. В толпу.

– Тео, не хочешь же ты сказать, что…

– Мама, пожалуйста, поверь мне. Среди этих демонстрантов-египтян мы будем в гораздо большей безопасности, чем среди тех людей в храме.

– Согласна, – кивнула мама и быстро зашагала рядом со мной.

– А уж ты, – сказала я Гаджи, – среди этой толпы вообще будешь чувствовать себя как дома!

Он хитро усмехнулся (ах, как я соскучилась по его усмешкам!) и ответил:

– Все как в старые добрые времена, да, мисс?

Когда мы подошли к краю толпы, я ввинтилась в нее и начала пробираться вглубь, то и дело натыкаясь на кого-то и каждые три секунды повторяя: «Прошу прощения». Поначалу никто вроде бы не обращал на нас особого внимания, но постепенно толпа начала расступаться в стороны, оставляя нас окруженными пустым пространством – демонстранты обнаружили наконец, что в их ряды затесались две англичанки.

Я всматривалась в смуглые сердитые лица и, честно говоря, ни в чем не могла винить этих людей. Ведь мы не только грабим их страну, растаскивая ее сокровища по своим музеям, мы также спешим обвинить именно этих людей, когда случается неприятность с кем-нибудь из наших. Мы причинили много вреда этому народу. Мне остается лишь надеяться, что Гаджи возвратится к уаджетинам, а те смогут в один прекрасный – действительно прекрасный – день посадить его на трон. Право же, Египет заслужил, чтобы им правил египтянин.

Но вот голоса вокруг нас стихли, и мне стало как-то не по себе. Меня окружало море белых и черных одежд, среди которых изредка попадалась черная чадра.

Тут меня осенило. Чадра! Ну конечно, наша экономка должна быть здесь! Разве она могла пропустить такую роскошную демонстрацию?

– Хабиба! – крикнула я, поворачиваясь во все стороны. – Хабиба! Где ты?

Демонстранты принялись удивленно переглядываться, покачивая головами.

– Хабиба! – вновь закричала я, чувствуя себя смертельно уставшей и страстно мечтая о том, чтобы все это наконец закончилось и мы оказались в прохладном полумраке нашего замечательного загородного домика. – Хабиба!

Затем толпа медленно расступилась, и из нее выступила вперед замотанная с ног до головы в черное фигура. Женщина в недоумении оглядывалась по сторонам, пожимала плечами, но, подойдя ближе, узнала нас и воскликнула, прикрыв от удивления рот ладонью:

– Юная мисс? Мадам?

– О, Хабиба! – Я выдернула свой локоть из крепко вцепившихся в него маминых пальцев, подбежала к ошеломленно стоящей Хабибе и обняла ее руками за шею. – Спасибо, что нашла нас!