Голоса трех миров

По вечерам холм почти всегда пустовал, в темноте там делать было нечего. Да и соседство леса проявлялось опасной близостью. Именно туда Барди направил свой бег, едва почувствовав возвращение сил.

Он с трудом поднялся до вершины. Тигран поработал на славу. Еще вчера Барди взбежал бы сюда даже не запыхавшись. Теперь же долго стоял высунув язык и вентилируя легкие. До заката еще оставалось немало светлого времени, потускневший блин солнца навис над равниной, не касаясь ее. И огни города еще не зажглись, но они обязательно появятся, когда с небес исчезнет последний малиновый луч. Больше здесь ему делать нечего. Керби прав, он должен стремиться исполнить предназначение. Иначе он будет жить, как Тигран, который перебивается от службы до службы, и все они сродни дикости — зачистка окраин, бои без правил да изредка ночная охрана мясокомбината. Вон его корпуса — серые кубики, все не в городе, на пороге. Жмутся к дороге, или она к ним, избегая леса.

Нет, он постарается быть как Варя, Варя ему нравится. С ней хорошо дружить, в школе они всегда были рядом до самого ее выпуска в прошлом месяце, когда она тоже получила золотую гармошку. Такую давали одну на весь выпуск, а вместе с ней и работу в городе. Варю устроили прогулочной нянькой — хорошая служба, только видеться с тех пор они стали редко. Только по вечерам, и то когда Тигран с Чекой не гоняли с пустыря бессловесных по возрасту. Поэтому он так и хотел получить говорилку, поэтому она у него такая же, как у Вари. Хотя сама Варя никогда не стыдилась бессловесных по возрасту. Вот на прошлой неделе, когда у него еще не было говорилки, они вдвоем забежали на этот холм. Вернее, она забежала, а он за ней. Тоже вечером. И Варя села и тоже смотрела на закат, только не на город, а на лес. И чего смотреть? Отсюда даже деревьев не видно, будто туча упала на землю. Да и свой лес есть в поселке. Но она именно туда смотрела, да еще пела. Ну да, пела странную песенку, очень короткую, и он невольно запомнил слова.

Не отрываясь от картины начала заката, Барди положил голову на передние лапы и тихо запел:

В диком лесе Дикий зверь Стережет входную дверь. А быть может, Просто ждет, Когда к двери Хозяин подойдет.

— Это ты сам сочинил? — спросил кто–то из сгущавшихся сумерек.

Барди тут же вскочил на все четыре. Как он до сих пор не учуял того, кто спрашивал? Ах вот почему — ветерок шевелил шерсть на загривке, дуя в спину. Тот же, пока еще неизвестный, затаился с подветренной стороны холма. А вот и он.

Из–за кочки выглянула голова человека.

Как и все его собратья, Барди видел хуже людей, а в сумерках и подавно, для него и днем все краски вокруг были серыми.

— Ты кто? — спросил он голову.

— А-а, это ты, приятель, — добродушно отозвалась голова. — Оказывается, ты еще и песни сочиняешь.

— Нет, — честно ответил Барди, — это одна моя знакомая пела.

— А я думал, что ты настоящий бард, — заметила голова.

— Да, Бард, — согласился Барди, — это мое имя. Откуда ты знаешь? Разве мы знакомы?

— А то как же. — Голова рассмеялась. — Правда, ты не представился, но поболтать мы сегодня успели.

Так это же тот, что назвал его «дорогой» и улыбался по–доброму, вспомнил Барди недавнюю встречу со строителями.

— Неплохое у тебя имечко, — польстил ему этот человек. — Звучное. Хочешь поужинать? У меня есть лишний гамбургер.

— Это котлета? — спросил Барди, от которого вечерний ветерок еще отгонял все запахи, включая и вкусные.

— Гамбургер? Вроде котлеты, — согласился человек.

— Тогда давай.

Человек рассмеялся и снова за кочку присел.

— Иди сюда, — позвал он, — у меня здесь все разложено.

Барди спустился к своему собеседнику. Прямо на камне, накрытом салфеточкой, лежал бутерброд с котлетой, которую человек назвал гамбургером. Теперь Барди почувствовал вкусный запах, и губы его сразу же увлажнились.

— Ешь, — любезно предложил человек.

Барди не заставил себя упрашивать.

— А еще у тебя есть? — тут же поинтересовался он, расправившись с гамбургером в несколько секунд.

Человек опять рассмеялся.

— Нет, остальным я уже поужинал. Слушай, кто это тебя так?

— Да один нехороший пес, — сердито ответил Барди, догадавшись, что имеет в виду собеседник. Очевидно, он не только чувствовал себя, но и выглядел неважно после схватки с Тиграном.

— Однако ты ругаешься, — удивился человек.

Слово «пес» действительно из уст собаки можно

было услышать в редчайших случаях. Нехорошее это слово, для собаки грубое и обидное. Псами только дикарей бессловесных зовут.

— Он это заслужил, — проворчал Барди. — Ему надо в лесу жить, а не в цивилизованном сообществе.

— Из–за чего повздорили?

— Из–за достоинства, — ответил Барди.

— Да ты философ, — удивился мужик.

— Я пока никто. Я еще не выполнил предназначения.

Человек усмехнулся и хотел, как показалось Барди, еще что–то спросить, но замолчал и отвернулся в ту сторону, где солнце уже слилось своим нижним краем с поверхностью земли. Одинокий звон поселился у Барди в ухе — комар, занесенный ветром из травяных кущей с берегов ручья, зацепился за шерстинку. Барди тут же тряхнул головой, чтобы избавиться от надоедливого пискуна, и сам от неожиданности пискнул.

— Ты чего? — повернулся к нему мужик. В наступающих сумерках его лицо быстро утрачивало черты, все более превращаясь в серую неровную округлость.

— Шея болит, — объяснил Барди.

— Нехороший пес?

— Да.

— Давай я посмотрю, — предложил мужик, — что там у тебя. А то скоро стемнеет, и не различишь ничего. Может, тебе к врачу сходить надо.

Барди согласился. Он уже знал этого человека, и тот не сделал ему ничего плохого, только хорошее. Да и вообще он лишь однажды видел неприятного человека, того самого, который ему молотком грозился. И все равно он лучше Тиграна.

Барди доверчиво опустил голову, выставив загривок на обозрение.

— О–о–о, парень, — протянул человек, склонившись над Барди и осторожно ощупывая его шею так, что совсем не было больно, а даже очень приятно. — Крепкие, должно быть, зубы у того нехорошего пса.

— Очень, — согласился Барди. — Он здесь самый сильный.

— Думаю, что и не только здесь. Сломать звено титанового ошейника не каждому под силу.

— Как сломать? — взволновался Барди, дернув головой, и тут же опять взвизгнул.

— Тише, тише. Он не до конца сломал, частично. Говорилка твоя еще держится, а вот край острый тебе в шею впился. Погоди, я сейчас его вытащу.

Мужик достал из сумки, стоявшей тут же рядом, какой–то свой инструмент и некоторое время ковырялся им у Барди за ушами. Теперь было больно, но Барди терпел, а потом боль почти исчезла, и стало легко, только с шерсти на землю закапала кровь.

— Ты к врачу–то сходи, — посоветовал мужик. — И ошейник запаять надо или поменять, а то не ровен час потеряешь свою говорилку–то. На соплях висит.

— Как на соплях? На чьих? — испуганно попробовал заглянуть в глаза мужика Барди. Но не увидел их, только две темные ямы — от солнца над горизонтом осталось меньше половинки. Мужик рассмеялся, открыв еще одну черную дырку — рот.

— Это люди говорят так. Нет там ничего такого, о чем ты подумал. На соплях — значит слабо держится. Понятно?

— Понятно.

— Так что ты попроси кого–нибудь починить. А я уже пошел, до свидания. А то на последний автобус опоздаю.

Мужик поднялся с земли, взял свою сумку, перекинул через плечо и стал спускаться с холма.

— А дом вы построили? — крикнул ему вслед Барди.

— Построили, — ответила тающая в сумерках фигура. — Мой напарник уже за другой взялся, а я ухожу. Завтра вместо меня другого пришлют. Мало у вас тут платят. Да и напарник у меня неудачный. Хотя вроде мужик и неплохой, только грубый. Ты на него зла не держи. Он работу в городе потерял. На вас теперь ругается, а сам такой же… Ну ладно, пока, а то точно на автобус опоздаю.

И Барди услышал, как быстро затопотали подошвы ботинок человека, проделавшего остаток спуска бегом.