Мила Рудик и Чаша Лунного Света

— Ты же понимаешь, о чем я говорю, Гекусик?

Шипун громко сглотнул и послушно закивал. Берти выпрямился и, улыбаясь с чувством выполненного долга, засунул палочку в карман брюк.

— Вот и славно, — сказал он, поворачиваясь к ребятам. Он широко зевнул, похлопал себя ладонью по раскрытому рту и непринужденно сообщил: — Пойду-ка я спать, други мои.

И под пристальными ошарашенными взглядами Белки, Ромки и Милы ленивой походкой вышел из читального зала, не забыв напоследок помахать им рукой.

— Что это значит? — спросила Белка, глядя на друзей.

— Ну, — коварно улыбнулся Ромка, — если хочешь, можно узнать у этого, — он кивнул в сторону Шипуна. — Если на него хорошо нажать — расколется.

Шипун громко прокашлялся, но было непонятно, хотел ли он этим сказать, что вполне даже может расколоться или, наоборот, предпочтет помалкивать.

— Да, — согласилась Белка, растерянно переводя взгляд с двери на голову великана, — нужно его спросить.

— Лучше не надо, — с сомнением покачала головой Мила.

— Почему? — быстро спросила Белка.

— Берти узнает — и на одну голову из пятидесяти станет меньше, — пояснила Мила.

Белка испуганно икнула, а Шипун зашелся в очень нездоровом кашле.

— Точно! — живо согласилась Белка. — Я лучше Фреди расскажу. Он знает, как повлиять.

Белка с совершенно несчастным и усталым видом упала на ближайший стул и сползла пониже, горестно качая головой и вздыхая.

— До чего же все Векши разные, — сказала она. — Вот, например, Фреди и Берти совсем не похожи. Только внешне одинаковые. Благодаря этому и в родстве сомневаться не приходится, — она с сомнением покачала головой и, кисло скривившись, недоброжелательно посмотрела на дверь, за которой минуту назад скрылся Берти. — Вот уж не знаю, хорошо это или… Или не очень.

Этой ночью Мила долго не могла уснуть. Несколько раз она ловила себя на мысли том, что что-то пробуждает ее от дремотного состояния. Несколько раз она чувствовала, что уже почти заснула, но что-то беспокойно начинало копошиться в мозгу и перебирать все услышанное за прошедший день. И Миле это очень не нравилось.

Было уже за полночь, когда Мила, стараясь не шуметь, встала с кровати и вышла из спальни. Она решила отправиться в столовую за стаканом воды. Пить ей совсем не хотелось, но пройтись было просто необходимо. А вода была не самым плохим поводом.

Наверное, Мила все-таки на несколько минут задремала, потому что не слышала, чтобы кто-то выходил из их спальни. Однако в столовой горели свечи, и остатки расстегая с рыбной начинкой уплетал не кто-нибудь, а Алюмина собственной персоной.

— Ты что здесь делаешь? — спросила Мила.

Алюмина отпрянула от расстегая.

— Не твое дело! — огрызнулась она.

Алюмина была настолько неприятно удивлена, что ей даже не пришло в голову в свою очередь спросить у Милы, что здесь делает она.

Мила пожала плечами и подошла к столу, чтоб налить себе воды. Со звонким журчанием вода переливалась из графина в стакан, и все это время Мила чувствовала, что Алюмина сверлит ее взглядом. Мила уже начала жалеть, что спустилась. После той неприятной сцены в «Перевернутой ступе» дружба с Алюминой стала невозможной в принципе, а сейчас Алюмине наверняка хотелось сказать Миле что-то неприятное.

— Брат мне все о тебе рассказал, — начала Алюмина.

Ничего хорошего такое начало не предвещало. Мила поставила стакан на стол, не успев даже притронуться к воде, и пошла к выходу. Стычки с Нилом Лютовым ей вполне хватило.

— Это правда, что твоя бабушка спровадила тебя в детский дом? — спросила Алюмина. — Нил об этом никому не говорил, кроме меня. Сказал, что болтать и сплетничать — это для девчонок. А вот я обязательно расскажу. Представляю, как у Анжелы и Кристины вытянутся лица, когда они узнают.

Мила обернулась и посмотрела на Алюмину. На секунду она представила себе, как соседки по комнате будут смотреть в ее сторону, если узнают, что родная бабушка выгнала ее из дома. К тому же Анжела и Кристина были ужасно болтливыми, и наверняка вскоре после них об этом узнают все в Львином зеве. А ведь она даже Ромке не говорила об этом, несмотря на то, что он стал ее другом с первого дня их знакомства.

Представив себе всю эту картину, Мила почувствовала, что ей очень хочется превратить Алюмину в таракана, которого можно будет посадить в стеклянную банку на всю оставшуюся тараканью жизнь.

Наверное, что-то такое отразилось на ее лице, потому что Алюмина вдруг перестала улыбаться и испуганно покосилась на дверь. Без всякого умысла Мила шагнула в ее сторону. Она, честно говоря, даже не успела решить, что ответить Алюмине.

— Ты чего это? — тихо спросила Алюмина дрогнувшим голосом. — И ничего ты мне не сделаешь, потому что моя мама скажет только слово и тебя выгонят отсюда. Вот увидишь!

Мила вдруг поняла, что Алюмина почему-то испугалась ее, и решила: если уж Алюмина ей угрожает тем, что все расскажет, то почему бы ей, Миле, немного не попугать Алюмину.

— Не выгонят, — уверенно сказала она и сделала еще один шаг в сторону Алюмины. — Как ты докажешь, что я тебе что-то сделала?

Алюмина растерялась и стала нервно озираться вокруг себя. Тут ее взгляд наткнулся на голову гекатонхейра. Незабудковые глаза Полиглота были открыты. Было очевидно, что он все слышал, но не хотел обращать на себя внимания и поэтому ни единым звуком не дал понять, что не спит.

— Вот — он! — торжествующе воскликнула Алюмина, указывая пальцем в сторону Полиглота. — Если ты мне что-то сделаешь — он будет свидетелем.

Мила вопросительно посмотрела на Полиглота. Тот перевел взгляд с Милы на Алюмину и обратно, после чего демонстративно зажмурил оба глаза. У Алюмины от растерянности отвисла челюсть, а Полиглот в этот момент открыл один глаз и сонно пробормотал:

— Сплю я, сплю… Ничего не вижу, не слышу… Спать нужно по ночам. Вот я и сплю.

— Ах, вот как! — воскликнула Алюмина, и Мила на мгновение забыла о недавних угрозах — слишком уж уморительной была ее физиономия. — Ты об этом пожалеешь, голова бестелесная!

— Если ты с ним что-то сделаешь, Алюмина, я то же самое сделаю с тобой, — сказала Мила, хотя при этом была уверена, что ничего Алюмина ему не сделает, а только угрожает.

— Знаешь что… — процедила Алюмина сквозь зубы и сжала руками воздух. Наверное, по привычке хотела придушить Пипу Суринамскую, которая сейчас сидела в закрытой тумбочке. Не найдясь, что еще сказать, Алюмина со злостью выдула воздух из ноздрей и неожиданно для Милы рванулась к двери. Она пулей выбежала из столовой, так что Милу чуть не снесло с ног сквозняком. Наверное, Алюмина боялась, что Мила за ней погонится.

Глядя ей вслед, Мила с горечью подумала, что теперь Алюмина наверняка расскажет обо всем. Никакие угрозы не могли бы заставить ее молчать. Хотя Мила ничего так и не поняла: с чего это вдруг Алюмина затряслась от страха?

Мила повернулась к Полиглоту, который уже не притворялся, что спит, и спросила:

— А чего она так испугалась?

Полиглот одарил Милу нежной голубизной глаз и, пару раз моргнув, ответил:

— У тебя было такое лицо, как будто ты собиралась превратить ее в таракана.

Мила удивленно глянула на Полиглота, поражаясь его проницательности, и с невинным видом покачала головой.

— Ерунда! У меня и палочки-то с собой нет…

Вернувшись в спальню, Мила забралась в постель. Кровать Алюмины тихо скрипнула. Было слышно, как она ворочается и нервно пыхтит. Но Миле уже было не до нее. Теперь она точно знала, какая мысль не давала ей покоя. Перепалка с Алюминой все разъяснила.

«Никого, кроме своей матери, из эльфийского рода я не знаю, — сказал Горангель, — но я чувствую свою причастность к тем, которые были до меня. Я всегда ощущаю родство с ними, их силу, их мудрость. Это внутри меня… Хотя они и были другими — более совершенными…»

«До чего же Векши разные… — сказала Белка. — Только внешне похожи… Благодаря этому и в родстве сомневаться не приходится…»