Большая книга ужасов – 56 (сборник)

Наивный чукотский юноша. Думает, я не сообразила, что он закрывал мне обзор на какую-то штуку рядом с огородом. Или надеется, что я забуду вернуться и посмотреть…

Ходили мы минут двадцать (большой участок у дяди Саши!) и вернулись к дому с другой стороны. Пороховницын сразу направился к воротам, кивнув мне:

– Выйди, проводишь.

Вышла, куда я денусь.

Шоссе, по которому мы вчера приехали, в нескольких шагах от дяди-Сашиного забора превращалось в разбитую грунтовку. В засохшей глине отпечатались следы грузовиков и танковых гусениц. То ли дядя Саша был такой крутой, что к его дому проложили отдельное шоссе, то ли это шоссе тянули дальше, может быть, к будущим гостиницам на полигоне, и просто не успели закончить.

– Вот моя деревня, вот мой дом родной, – продекламировал Пороховницын, указывая на заросший иван-чаем бугор.

Снесенная деревня угадывалась по таким буграм с торчащими кое-где обломками досок и блестевшими в траве осколками стекла. Второпях прошлись бульдозером и даже не разровняли. Брр, неприятно и жутковато, как на заброшенном кладбище. Каково тут было жить одинокому дяде Саше?!

– До Нижних десять километров, до военного городка три, до полигона два, – стал показывать рукой Пороховницын. – Свои телефоны я записал в блокноте у Александра Григорьевича на столе – мобильный и служебный. Только я весь день буду на полигоне, а туда мы ходим без мобильников.

– Почему? – спросила я и прикусила язык. Лейтенант смотрел на меня, как на малолетнюю дурочку.

– Работа у нас такая. Требует сосредоточенности, – просто сказал он. – Если что случится, звони на служебный. Подойдет дежурный, он свяжется со мной по рации.

– А что может случиться? – спросила я.

Лейтенант пожал плечами:

– Я не гадалка. Просто ваш папа уедет в Нижние утрясать дела с наследством, ты останешься за старшего и должна ориентироваться на местности.

– А вы?

– Я ушел, – ответил Пороховницын и ушел.

А я осталась за старшего.

Глава VI. Я за старшего

Проводив Пороховницына, я села на влажное от росы крыльцо дома и стала обдумывать план операции. Воевать с тараканами я не собиралась, пускай их морильщик истребляет. Мой противник в тысячу раз опаснее – Дрюнька, брат родной.

Взрослые, глядя на Дрюню, видят ангельское личико, наивный взгляд изумительно голубых глаз и загнутые девчачьи ресницы, как будто подведенные тушью. Такого ребенка хочется тискать и баловать (мне самой хочется). Всем кажется, что этот херувимчик неспособен врать, мучить кошек и подстраивать подлянки. Ему верят, даже когда херувимчик, пряча за спиной украденную у папы охотничью рогатку, лопочет, что стекло разбили убежавшие вон туда мальчишки.

Я одна вижу Дрюнину суть. Он кузнечик, играющий в Железного Дровосека. Мальчишку его возраста может искалечить банка варенья, упавшая с полки. А Дрюньку так и тянет в переделки, из которых не каждый взрослый выйдет невредимым.

Однажды я застала его со спичками у конфорки с открытым газом. Дитя увидело по телику, как взорвался газ в квартире, и хотело повторить. Дельце намечалось выгодное: в телике пострадавших жителей поселили в гостинице, детям игрушек нанесли…

За спасение родного дома меня на месяц лишили компа. Я отшлепала террориста, а взрослые не поверили, что маленький ребенок додумался взорвать газ. Дрюнька не раскололся – ревел как обычно.

Я не жалуюсь – привыкла. Я горжусь. Я Неизвестный Солдат, спасающий мир от маленького чудовища.

Сегодня не последний, но решительный бой.

Спасибо лейтенанту, познакомил меня с театром военных действий.

Дом придется сразу сдать на милость победителя. Засяду в дяди-Сашином кабинете с компом; бронированную дверь в мансарду Дрюньке не взломать, а остальное пускай громит. За полчаса он успеет сунуть нос во все комнаты и что-нибудь разбить. Минут пять поплачет, чтоб не ругали. Морской свин, мой союзник, займет его еще на полчаса. Потом братец вырвется на простор и увидит сад.

Заросли тут серьезные, настоящие джунгли. Старые яблони так и просят на них влезть. Да еще детский домик… Шестилетний мальчишка мог бы играть все лето. Если бы взрослые со свойственной им предусмотрительностью не рассказали про полигон и яхту под обрывом.

Полигон у меня с фронта, яхта в тылу, за домом, садовые джунгли между ними. Дрюнька уйдет от погони в заросли, а куда потом его ноги понесут, он и сам не знает. Полигон запретный и с танками – то и другое звучит для мальчишки как музыка. На яхте захочет покататься свин, он же морской…

Я не смогу перекрыть оба направления. Тут сто солдат поставь цепью, и то Дрюнька проскользнет между ног…

М-да… Это не план операции у меня получается, а план капитуляции… А не сплавить ли Дрюню папе? Ну и что же, что у него дела в городе. Пускай берет сына с собой! Посидят в очередях, поедят мороженое в кафе, поближе узнают друг друга… А у меня своих дел полно. Пошарить в дяди-Сашином компе, сходить на огород и посмотреть, что за штуку закрывал от меня Пороховницын, поискать ключ от гаража-мастерской…

Когда на крыльцо вышел сонный папа, мой план окончательно созрел. Главное, я нашла железобетонную причину, по которой Дрюню нужно взять в город.

– Наслаждаешься, Натаха? – сладко зевнув, поинтересовался папа.

А то ж! Сижу тут с мокрой попой и наслаждаюсь (плюхнулась в росу, не посмотрев, а теперь без толку вставать). На голове копна, изящно украшенная сучками от яблонь. В памяти еще бродят кошмары с тараканами. На душе тоска, потому что один лейтенант ушел разминировать полигон и может погибнуть, как дядя Саша, а в доме вот-вот проснется маленькое чудовище.

– Конечно, наслаждаюсь, – поддакнула я. – Еще бы!

– Да, в Москве этого нет! Солнышко – как умытое! Разве в Москве такое солнышко?! А воздух?! Ножом резать этот воздух и продавать вместо мармелада! – сиял папа. Много ли взрослым надо?

Не хотелось спускать его с небес на землю, но делать нечего. Я вздохнула и начала грузить предка.

Первое. Сейчас проснется чудовище и потребует жрать (Конечно, я сказала: «Андрюшу надо покормить»). Лично я в этом тараканьем царстве не побрезгаю только яйцами вкрутую и консервами, если они еще остались. (Папина улыбка поблекла. Ясно: консервы они с Пороховницыным уговорили подчистую.) У чудовища аллергия на яйца, продолжала я, стало быть, на завтрак его надо везти в город.

Второе. Пороховницын еще вчера собирался вызвать тараканьего морильщика, но при мне никуда не звонил. Наверное, рано еще. В котором часу морильщик выходит на работу, когда доберется до нас, неизвестно, поэтому я останусь его дожидаться.

И третье – а вы с Дрюней делайте в городе свои мужские дела и подольше не возвращайтесь. Нечего тут ребенку тараканьей отравой дышать.

– А как же ты? – дрогнувшим голосом спросил папа. – Натаха, я не могу тебя бросить голодную, да еще с каким-то чужим дядькой.

Я была готова и загрузила второй вагон.

У меня в огороде редиска и латук-салат, а в холодильнике десяток яиц. Продержусь до вечера.

Морильщик – не чужой дядька, а знакомый Пороховницына. Если что не так, лейтенант его порвет на игрушки для киндер-сюрпризов. Да и, скорее всего, он сам появится к приезду морильщика. Лейтенант на полигоне главный, никто ему слова не скажет, если отойдет на час.

– Тогда ты здесь не нужна! Поедем в город все вместе! – обрадовался папа.

Упс! Это что же я, переборщила, успокаивая родителя?! Пришлось на ходу сочинять третий вагон.

– Па, ну ты сам-то понял, что говоришь?!

– А что?

(Ничего, я просто время тянула… Соображала, что сказать.)

– Па, мы должны исключить все случайности!

(Сама не знаю, какие могут быть случайности в морении тараканов. Пускай папа думает. Он большой и умный.)

И папа задумался.

– А пожалуй, ты права, Натаха! – объявил он, поразмыслив. – Мало ли что Антон главный на полигоне. Его могут не отпустить дела. Человек он ответственный, обязательно заглянет в дом проконтролировать этого тараканщика. Но, может, у него будет всего пять минут свободных… Значит, за старшего остаешься ты! Покажешь тараканщику, где что…