Виланд (СИ)

По ночам через Дуб пробираются всякие тёмные типы. Все они какие-то сгорбленные, скрюченные, шмыгливые, и фонариков-то у них, у большей части, при себе нет — вернее, есть, но они лежат незажжённые в торбах. Самое удивительное — я и породу этих бродяг определить не могу — кто они? Откуда идут? Чего им надо? Жителей Дуба они всячески избегают и безобразий никаких не чинят — да и попробовали бы только!..

Подъёмник замер где-то высоко во тьме. Светка дрыхнет. Ночью её редко тревожат, кому надо топают ножками.

Спускался я, сперва диковато зыркая по сторонам. Вот-вот кто-нибудь знакомый глаза вылупит — чего это, мол, нашего Альва по ночам нелёгкая носит?!..

А потом понял — хитрый Пнюк опять прав! Никто меня в упор не видит, никому дела нет. Мало у меня среди ночных жителей знакомых, добропорядочные соседи в постельках почивают. А если уж идёшь ты куда-то — значит, дело у тебя есть, и любопытствовать негоже — главное, чтоб покой и порядок соблюдён был.

Надо было почаще ночные прогулки устраивать. Интересно всё-таки ночью. Всё по-другому. И в сон не тянет. Впереди меня шлёпала по ступеням мягкими лапами компания мо́хов. Обсуждали промеж собою падение осиного гнёзда. Один, совершенно седой, хотя и крепкий на вид, мох рассказывал, что осы, озверев, чуть было не покусали самого Дубца, но их умудрились отогнать Вонючим Дымищем. Те, что не вконец очумели от дыма, полетели со зла грабить Хранилище. Сторож, немой нор Хрыч еле ноги унёс. Осы сожрали трёхмесячный запас Повидла, приготовленного для Большого осеннего Пира, праздника, что во всех Деревьях справляют в конце сентября. Теперь Повидла может не хватить, нужно будет озаботиться прикупить заблаговременно.

Дорога в Корнища длинна. Но время летело легко, как крылатое семечко с клёна. Несколько раз вверх мимо меня бесшумно проносились мыши с седоками на спинах. От взмахов их чёрных крыл у меня волосы на голове ерошились, и казалось, будто чьи-то невидимые, мягкие ладони выплёскиваются из темноты и, проказничая, касаются меня, и снова исчезают.

Когда я был уже в самом Низу, у входов в Корнища, распахнулась какая-то дверь, и сиплый голос возвестил:

— Полчаса до полуночи!

Я чуть-чуть опережал назначенное время — до норы Глюка минут десять ходьбы, не больше. Я решил подождать здесь, отодвинулся в сумрак, устроился поудобнее на отполированном сотнями седалищ наросте — а может, то был просто причудливо изогнувшийся корень... И не удержался, опять достал Кристалл.

Светила яркая луна. Светились листья, чуть заметно колышась, казалось, будто лучатся они своим, внутренним светом, источая медовое сияние. Чудилось — я вижу, как струится между листвою лёгкий, ночной ветер, может быть, просто воздух тёплый поднимается от согретой дневными лучами земли. В воздухе — словно мелкие, мельчайшие искорки растворены, и когда он движется — как будто текут во́ды медленной, чудесной реки.

Тени ужимаются, никнут, льнут к ветвям, прячутся в трещинки, бороздки коры...

Тени, как бабочки-невидимки, мелькают над бледным, словно у заснувшего зачарованным сном принца, Димкиным лицом. Губы у Димки чуть приоткрыты, и мне кажется, будто я слышу, как он дышит. Дрожит в скользящем мимо воздухе прядка волос над виском.

Я сдвинул Кристалл. Ничего не понимаю — он что, спит снаружи, прямо на ветке?! А если упадёт?!..

Я передвигаю Кристалл... Вот его ладонь — пальцы что-то сжимают... Что? Прозрачный камешек? Тоже Кристалл?.. Ой, не может быть! Неужели, он тоже мог меня видеть?!

Я, смешавшись, застыл над Кристаллом, не в силах отвести взгляд...

Очнулся я оттого, что кто-то тронул меня за плечо...

С Глюком мне раньше встречаться не доводилось, но я хорошо представлял его по описаниям. Был он похож на квёлого дождевого червяка, насаженного на рыболовный крючок. Он и согнулся почти втрое, и мокрым шёпотом проплямкал мне в ухо:

— Ходите, сударь, за мною. Не здесь сидеть. Не здорово...

Я сообразил, что, наверно, прозевал условленный час, и Глюк сам выполз из своей норы... да откуда он узнал, что я к нему пойду?! Неужели, Пнюк предупредил?

Мы нырнули во мрак Корнищ. Огни здесь едва брезжили, совсем редкие, зато чёрных дыр всяких нор и норок было ужас как густо — и в каждой будто затаился кто-то, прислушивающийся и выглядывающий...

Но, наверно, мне это только мерещилось, потому что редкие путники, встречавшиеся нам в Корнищах, не видели нас в упор. Не иначе, Глюк отводил им глаза. Он семенил впереди, и теперь, осевший, больше походил на живой мешок с мукой. В Корнищах становилось всё тише... нет, словно затопляла меня какая-то глухота. И сквозь эту глухоту пробивался один звук — то ли плеск, то ли смех, то ли шелест. Мы опускались ниже и ниже. Огни совсем пропали, но дорогу я каким-то чудом различал. Вдруг Глюк стал. Я едва не ткнулся в его студенистое тулово.

— Водичка...

У ног обнаружился ручей. Глюк перегнулся пополам, исчез... Я чуть не вскрикнул от неожиданного его фокуса — но он так же внезапно возник — в трёх шагах от меня. С лодкой.

— Ложитесь, сударь, в плывач.

— И что дальше?

— Водичка унесёт... Вот-вот Пропавший Час наступит. Никто вас не увидит. В Пропавший Час Мосты появляются... — Он бормотал ещё что-то, но совсем уже невнятное — качался, будто пьяный, и я почувствовал, что помощь его на этом закончилась, и больше я от Глюка ничего не добьюсь.

Лодка оказалась хорошая, остойчивая, большая — я-то к лодкам, и вообще, к плаванью не очень-то привычный, и посматривал на неё с сомнением — но вот поплыла она, и Глюк пропал в кромешной тьме, и берегов не было видно, течение казалось быстрым, но ровным, без всяких там камней, бурунов, порогов. Скользит лодка, невидимая, по подземной реке, и куда меня вынесет — даже гадать бесполезно. Я сперва сидел на скамье, вцепившись руками в борта, потом расслабился, понял, что Глюк правильно сказал — в лодке лучше лежать. Но если сон сморит — не проплыву ли мимо нужного мне места? Подземная речка наверняка вырвется где-нибудь на поверхность и... повстречается с Ручьём. С тем самым Ручьём...

Как же мне узнать, когда придёт пора причаливать? Почему я не расспросил Пнюка поподробнее?! Ах, да, там был этот лешонок, а мне очень не хотелось при нём выбалтывать свои планы, и я постарался поскорее уйти. Дурень!..

Ладно, рассудил я, Ручей от Дуба всё равно не близко. Вряд ли подземная река донесёт мою лодку туда раньше, чем наступит утро. Да и Глюк говорил: ложитесь, мол... И я так и сделал. Ухом прислонился к борту — вода бьётся о борт, будто сердце её стучит... И ещё шелестит тихонько. Что-то мне это напоминает... только что? Словно было уже так, и не однажды — чуть качалась подо мною жестковатая лежанка, что-то постукивало внизу, и добродушно шумел огромный ветер снаружи, дрожали, будто отражения звёзд в воде, мириады огоньков, разлившиеся беспокойным, таинственным океаном по обе стороны от несущегося вперёд... лодки?..

Ой, всё-таки заснул! Ну, ничего не случилось. Странное такое ощущение — голова будто чуть прояснилась, зато всё, что вокруг — как бы затуманилось (хотя, можно ли так говорить о том, чего всё равно не видно — темнота как была, так и есть — кромешная), затуманилось... и оцепенело. Ещё колдовство какое-то? Что там Глюк бормотал о Пропавшем Часе? Не слышал раньше про такой. Зато в памяти всплывает чуть-чуть другое: "Тайный Час". Но и это — хоть лбом о корягу — не помню, из какой байки. Легенд по нашему Дубу немало ходит, есть среди них и такие, что, ежели уши развесить, их и оттоптать могут, уши эти. Вот недавно довелось услышать, что, будто бы, гостили у Древлюка странники из дальних краёв, и рассказывали, будто на Востоке Лес наш делается настолько глухим, что деревья стоят, плотно сцепив верхушки, и света вглубь вовсе не пропускают, так что обитатели Леса живут там, в вечной полутьме, солнца и звёзд не зная, глазищи у них сделались преогромными и даже сами светятся. И бродят там, рассказывают, меж деревьями жуткие существа, на которых управы нет никакой, потому что появляются и исчезают они бесшумно, могут пролезть в щелку, затаиться в глухом углу и напасть — а нападают они почти всегда сзади, хотя обликом они, рассказывают, так страшны, что могли бы одним видом своим несчастных жертв в оцепенение вводить.