Мето. Дом

Цезарь 5 в темноте провожает меня до кровати. Все лежат тихо. Дверь закрывается.

Я подхожу к кроватям моих товарищей, которые вот-вот погрузятся в сон.

— Мето, это ты? — шепчет Марк.

— Да.

— Ты не попал в санчасть? — волнуется Октавий.

— Нет, я цел.

— Хорошо.

— Прости меня, Мето, — тихо говорит Красс.

— Все уже позади. Мне надо поспать.

— Конечно, Мето. Спокойной ночи! — отзывается Марк.

— Разбудите меня завтра, парни, я не хочу, чтобы меня наказали.

— Не беспокойся, — заверяет меня мой лучший друг, — я счастлив, что ты снова с нами.

У меня все болит. Горит спина, а голова, кажется, сейчас взорвется. Надо замедлить дыхание, чтобы плавно погрузиться в сон.

Подъем ужасен. У меня ломота во всем теле. Хромаю в умывальную комнату.

— Мы много думали о тебе, — сообщает мне Красс. — Мы даже мысленно пытались направлять к тебе волны, чтобы согреть тебя. Ты что-нибудь чувствовал?

Марк смеется. Нас с Крассом встречает дружный хохот.

— Красс, как ты справлялся тут без меня?

— Отлично, я даже не делал глупости. Многие дети приходили поговорить со мной о тебе. Они восхищаются твоей смелостью!

— Какой смелостью?

— Твоей попыткой бегства и пребыванием в холодильнике.

— Я жалею о содеянном. И совсем не горжусь этим. А ты не забудь: не надо выпендриваться. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы это понять.

— Обещаю.

Глава V

Сегодня я решаю рассказать все, что теперь знаю, Марку и Клавдию. Не хочу впутывать в это Красса. Он слишком маленький и слишком легкомысленный. Он может навлечь неприятности и на себя, и на меня. Октавию рано или поздно мне тоже придется рассказать, но меня беспокоит его патологическая рассеянность. Он легко может себя выдать.

Прошло уже больше трех недель, и мне немного стыдно, что я играю в шпиона со своими собственными друзьями. Три недели ежедневно я следую за ними по пятам.

Никто из них не исчезал ни на минуту, чтобы донести. Каждый раз я засыпал последним. Я уверен, что они верные товарищи. Мы должны подозревать других.

Сначала я спрошу у них, хотят ли они слышать то, что я собираюсь им сказать. Ведь я подвергну их опасности; после того, как они все узнают, они станут моими сообщниками.

Я начинаю с Марка, встретившись с ним на выходе из спальни:

— Я узнал кое-что, пока сидел в холодильнике. Я не имею права об этом говорить. За мной пристально следит Цезарь. Если хочешь тоже узнать, я могу посвятить тебя в эту тайну. Не отвечай прямо сейчас. Подумай до вечера.

Легким кивком головы Марк делает знак, что он понял.

— Подумать о чем? — спрашивает Красс, хлопая меня по плечу.

— А, это ты! Подумать о смысле жизни… о смерти…

— Вы что, издеваетесь надо мной? Я уверен, вы что-то скрываете!

— Нет.

— А я говорю, что да. Что именно?

Поскольку мы молчим, Красс начинает хмуриться. Он обижен. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать: «Это для твоего же блага».

К своему второму другу я подхожу во время хора. Павел стоит с Фиолетовыми. Как раз выдается момент, чтобы поговорить с Клавдием наедине. Он поет слева от меня. Я заранее приготовил записку на туалетной бумаге, потому что учитель пения не терпит болтовни.

Партитуры мы держим в руках. Я просовываю свое послание ему под большой палец. Вижу, как Клавдий хмурит брови. Он читает записку. Перестает петь и пытается поймать мой взгляд. Я пою громче обычного, улыбаясь, чтобы не вызывать подозрений. Занятие заканчивается. Я чувствую, как он засовывает бумажку мне в карман. Я украдкой достаю ее: это моя записка. Он вернул мне ее. Я ищу Клавдия глазами. Но он уже смешался с толпой.

Я встречаю его несколько минут спустя у входа в туалет, без сомнения, он ждет Павла. Он кивает мне. Поравнявшись с ним, я слышу:

— Я не хочу знать.

— Уверен? Ты можешь не отвечать прямо сейчас.

— Я не хочу ничего знать, — говорит он, чеканя каждое слово. — А ты будь осторожен.

Павел возвращается, я исчезаю.

Я просто в шоке. Неужели Клавдий боится? За себя? За Павла? Он всегда мне представлялся надежным и сильным старшим братом. Почему он так поступает со мной?

Вечером в столовой Марк садится напротив и сверлит меня взглядом. Он выбрал правильный момент. Во всеобщей суматохе никто не услышит, что он собирается сказать.

— Я согласен, — уверенно произносит он. Затем опускает голову. — Ты говорил еще кому-нибудь? — интересуется он.

— Я хотел рассказать Клавдию, но он отказался. Не понимаю почему.

— Он пытается тебя защитить. Мне страшно, — продолжает он, — но я не хочу оставлять тебя наедине с этой тайной. Но когда ты мне все расскажешь, оставь меня в покое.

Вечером перед сном я делюсь с Марком тем, что узнал.

После короткой паузы он отвечает:

— Надо воспользоваться отведенным нам здесь временем. Обещай, что ты больше не будешь ничего предпринимать.

Поскольку я не отвечаю, он продолжает:

— Пойми, что я дорожу тобой как частью себя. Я боюсь за тебя. И Клавдий тоже, я уверен.

Я вынужден солгать, чтобы его успокоить.

— Я подумаю. Возможно, вы правы. Спокойной ночи, Марк.

— Спокойной ночи, Мето.

Я понимаю их опасения. Мне самому страшно. Но я хочу знать. Я должен узнать, что скрывается за запертыми дверями, невозмутимыми лицами Цезарей и мордами солдат-монстров.

Завтра за ужином я не буду пить и проверю, прав ли был Ромул, когда говорил, что нам подсыпают снотворное.

Этим утром я принял решение быть послушным учеником, весь день вести себя как барашек. Это позволит мне быть неприметным. Надо, чтобы обо мне забыли. Тогда никто не заподозрит, что ночью я могу превратиться в хитрую проныру и не считаться ни с какими запретами.

День прошел как по маслу. Испытание ждало меня за ужином. Не пить — это настоящая каторга. С первых же ложек еды меня охватывает жуткая жажда. Наверное, продукты напичканы солью или чем-то подобным. Странно, что я ничего не чувствую. Должно быть, вкус чем-то замаскирован. Я наблюдаю за соседями и считаю, сколько выпивают они. Трое детей напротив меня — десять, семь и тринадцать стаканов соответственно. Я беру в руки кувшин, подношу стакан к губам, но не пью ни капли.

Зато во время чистки зубов я наверстываю упущенное и заглатываю огромное количество воды, чтобы потушить пожар в горле.

Засыпают все, как обычно, в спокойной и умиротворенной обстановке. Короткие разговоры стихают, голоса постепенно смолкают, и спальня погружается в абсолютную тишину. А я не сплю. И глаза не слипаются. Проходят долгие минуты. Я решаюсь проверить: зову по очереди тех, кто лежит рядом. Никто не отзывается. В этой комнате я никогда не говорил так громко, даже днем. Мои глаза полностью привыкли к темноте и видят почти как днем. Я поднимаюсь и смотрю на спящих товарищей. Старшие спят по диагонали, а малыши ровно вдоль бортиков кроватей.

Вдруг я слышу шаги за дверью. Я ложусь и натягиваю одеяло. А дальше происходит невероятное: кто-то включает свет. Никто из детей не реагирует. И так, значит, каждую ночь! Я не решаюсь приоткрыть веки. Чувствую чье-то присутствие. Пахнет не смазкой для ботинок, а дезинфицирующим средством или шампунем от вшей. Я приоткрываю глаза и вижу их: они большие, высокие. Они нагибаются, чтобы собрать белье в мешки с именами учеников. Затем я слышу, как одни за другими открываются дверцы шкафов. Их как минимум шестеро. Когда их лица поворачиваются в мою сторону, я закрываю глаза. Теперь они подметают. Авл задевает правой рукой мою кровать. Я уверен, что это он. Он был Красным, когда я только появился в Доме. Они одеты в черные комбинезоны с номерами на спинах. У Авла номер 197. У него впалые щеки. Он кажется грустным и уставшим. Движения его машинальны. В одном ухе у него, как и у других, продето широкое кольцо. Он прерывается на десять секунд, чтобы потрогать волосы Павла или кого-то из его соседей. Вообще, я больше догадываюсь, чем вижу на самом деле. Свет гаснет.