Последнее предупреждение

Джеймс Паттерсон

Последнее предупреждение

Пролог

Поимка выродков-птиц — задача, по меньшей мере, хлопотная

1

Национальный Виндзорский Лес, Массачусетс

Сссс…

Солдатская броня издает странный свист. Если бы не этот монотонный звук легкого трения металлических пластин, военизированное подразделение двигалось бы по лесу совершенно бесшумно. Оно все ближе и ближе к намеченной цели.

Слабый, чуть слышный, гудок заставляет командира опустить глаза. По закрепленному на запястье мини-экрану бегут красные заглавные буквы:

АТАКА ЧЕРЕЗ 12 СЕКУНД… 11… 10…

Командир нажал на кнопку, и на экран выскочило изображение высокой стройной девочки с копной темных спутанных волос. Ее чумазое лицо в упор уставилось на него, а поверх загорелась надпись: ЦЕЛЬ НОМЕР 1.

… 9… 8…

Наручный экран снова загудел. На нем появился темноволосый черноглазый угрюмый парень. ЦЕЛЬ НОМЕР 2.

И так далее. Семь раз картинка не экране меняется каждые полсекунды. Наконец мелькание прекращается, и последней в камеру удивленно смотрит черная морда потрепанной собачонки.

Значит, цель номер 7 — животное. Это странно. Но понимания от командира отряда не требуется. Единственное, что ему надо знать, это что все семь живых существ, обозначенных словом «цель», должны быть пойманы. Остальное — не его ума дело.

… 3… 2… 1…

Командир издал свист такой высокой частоты, что он слышен только его команде. Впереди за деревьями уже видна окруженная его подразделением маленькая развалюха. Он махнул рукой вперед, и все восемь членов его команды слаженно и синхронно, как автоматы, вскидывают на плечо портативные ракетницы и берут развалюху на прицел.

У-ух — восемь огромных кевларовых [1] сетей вылетают из жерла пушек, разворачиваются в воздухе и с геометрической точностью, практически намертво оплетают хибару.

Командир победоносно улыбается.

2

— Сэр, разрешите доложить, операция проведена успешно. Цель достигнута. Намеченные к захвату объекты пойманы, — рапортует командир на одной ноте. Гордость в его организации не приветствуется.

— На чем, собственно, основано ваше заявление? — елейно спрашивает Обер-директор, существо, составленное из плексигласовых кубов, скрепленных искусственным позвоночником, с подвижно зафиксированной сверху человеческой головой.

— Строение захвачено.

— Вы преувеличиваете, — биомотор, направляющий потоки воздуха к голосовым связкам в гортани Обер-директора, позволяет ему тяжело вздохнуть. — Вы упустили из виду печную трубу и окна на крыше.

Командир сосредоточенно нахмурился:

— По трубе выбраться невозможно, — отвечает он, мгновенно проанализировав информацию, заложенную в его встроенной энциклопедии. На его ручном экране замелькали изображения объектов захвата. Внезапно некая важная деталь бросается ему в глаза, и он застывает на месте. В углу одной из фотографий зафиксировано покрытое перьями крыло. Командир увеличивает изображение детали, прежде ускользнувшей от его внимания. Крыло оказывается частью объекта.

Следовательно, объект является летающим.

Следовательно, он оставил открытыми ходы к отступлению и побегу.

Следовательно, он провалил операцию.

Обер-директор закрывает глаза и посылает мысленный сигнал в нанопроцессор, встроенный в его мозг. Снова открывает глаза как раз в тот момент, как на настенном экране командир вместе со всем подразделением искрит, скрежещет и самоаннигилируется. Секунда — и от девятки захвата остался только тошнотворный запах горелого мяса и машинного масла.

Но телетрансляция до Обер-директора запахов не доносит.

Часть первая

Еще одна составляющая общей картины

3

Еще один лес. Какой — не скажу.

Значит так, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что похороны — дело печальное. Даже если ты, дорогой читатель, не был знаком с умершим. А если был, то и подавно. Скажем, много хуже, чем боль в сломанных ребрах. А теперь представь, что ты к тому же прямо перед смертью узнал, что умерший — твой кровный брат. Каково тебе будет на похоронах? То-то…

Ари. Мой кровный брат. У нас общий отец, Джеб Батчелдер. «Отец» — в данном случае не метафора. Тут мне может поверить даже самый недоверчивый читатель.

Я знала Ари еще ребенком. Маленький симпатичный шкет хвостом ходил за мной по пятам в Школе. Школа — это страшное учреждение, лаборатория-тюряга, в которой я выросла. Потом Джеб помог мне и моей крылатой команде оттуда сбежать, и, сказать по правде, я об Ари и думать забыла.

До тех пор, пока он снова не объявился, ирейзефицированный получеловек-полуволк, семи лет от роду. Насквозь — внешне и внутренне — исковерканный, искусственно накаченный, с генетически модифицированным мозгом. Результаты этих «усовершенствований» были и непредсказуемы, и ужасны. Его попросту превратили в чудовище, специально предназначенное для охоты за нами.

Потом я его убила. В драке в подземном туннеле под Манхэттеном. Вмазала ему по башке, шея у него ударилась о край каменной платформы, и… внезапно он умер. По крайней мере, временно.

Пока я думала, что его укокошила, меня страшно напрягали противоречивые эмоции: с одной стороны, шок, вина, жалость, раскаяние. С другой — облегчение. Живой, он только и делал, что за нами гонялся. Ненавидел и стремился всех нас на тот свет отправить, меня и всю мою великолепную шестерку, семью-стаю. Значит, коли он умер, одним преследователем меньше. Сами понимаете, как тут не вздохнуть с облегчением.

Но все равно я чувствовала себя кошмарно. Быть убийцей, пусть хоть и поневоле, я никому, даже врагу не пожелаю. Видно, такая уж я мягкосердечная.

Короче, мне и без этой эмоциональной сумятицы жить несладко. Представьте себе, дорогие читатели, жизнь четырнадцатилетней девчонки, мало того что бездомной, да еще с крыльями.

Теперь Ари умер по-настоящему. Правда, на сей раз я его не убивала.

— Дайте мне платок, — это наша собака Тотал хлюпает носом и трется о мои ноги, как будто платок спрятан у меня в кроссовках.

Надж прижимается ко мне всем телом и берет меня за руку. А другой закрывает себе рот — старается сдержать рыдания. В ее больших карих глазах стоят слезы.

Я бы сказала, что вообще-то из нас слезы выдавить практически невозможно. Даже шестилетняя Ангел или Газман, которому только восемь, никогда особо не плачут. Надж уже одиннадцать, а мне, Игги и Клыку — по четырнадцать лет. Формально мы по-прежнему дети.

И, как я уже сказала, чтобы вышибить из нас слезу, надо сильно постараться. Очень сильно. Я имею в виду, что когда кости нам в драке ломают, мы и то не плачем. Но сегодня — просто всемирный потоп какой-то. Ной уже, поди, ковчег строит. Только я креплюсь, хотя от непролитых слез у меня все лицо окаменело.

Ангел делает шаг вперед и осторожно бросает горсть земли на простой деревянный короб на дне глубокой ямы. Мы все вместе ее три часа рыли.

— Прощай, Ари, — говорит Ангел, — я тебя недолго знала. А пока знала, большую часть времени очень не любила. Только под конец и узнала, и полюбила. Ты нам помог… Спас… Нам теперь будет тебя не хватать. И мне все равно, есть у тебя клыки или нет…

Голос у нее прерывается, и она отворачивается от могилы и зарывается в меня лицом.

Я глажу ее по голове и проглатываю подступивший к горлу ком.

Следующим к краю ямы подходит Газман. Луч солнца упал на его белокурые волосы, и в лесу словно стало светлее.

— Мне ужасно жалко, что они над тобой так измывались, — тихо шепчет он. — Ты не виноват в том, что они с тобой сделали.

Бросаю быстрый взгляд на Джеба. На скулах у него ходят желваки, а в глазах застыла безысходная боль. Его единственный сын лежит в земле в гробу. Скрыть от самого себя, что в этом есть и его вина, он не может.