Золотой дождь

– И когда ты вышла на службу? – спрашиваю я.

– Две недели назад. Нужно подзаработать к Рождеству.

Бьюсь об заклад, что к Рождеству она успеет заработать куда больше, чем я.

– И он позволяет тебе работать?

– Давай не будем о нем вспоминать.

– А о чем бы ты хотела поговорить?

– Расскажи, что на адвокатском фронте творится.

– Сам черт ногу сломит. В феврале у меня крупный процесс.

– Значит дела в гору идут?

– Жизнь непростая, но мы на месте не стоим. У нашего брата все время так – то густо, то пусто. Многие адвокаты голодают, ожидая пока счастье не улыбнется.

– А если оно так и не улыбается?

– Тогда они продолжают голодать. Но мне не хочется это обсуждать.

– Ну и ладно. Клифф хочет, чтобы мы завели ребенка.

– И чего он этим добьется?

– Понятия не имею.

– Не иди у него на поводу, Келли, – прошу вдруг я с неожиданной страстью. Мы смотрим друг другу в глаза, пальцы наших рук переплетаются и сжимаются.

И почему я сижу в темном кинозале, держа за руку замужнюю женщину? Это вопрос вопросов. А вдруг заявится Клифф и застукает нас на месте преступления? Интересно, кого он прикончит в первую очередь?

– Он запретил мне принимать противозачаточные таблетки.

– И ты послушалась?

– Нет. Но мне боязно, что может случиться, если срок выйдет, а я так и не забеременею. Прежде, если помнишь, он был крут на расправу.

– Тебе решать – речь о твоем теле идет.

– Да, и оно привлекает его все чаще и чаще. Клифф просто обезумел – каждую свободную минуту тащит меня в постель.

– Послушай, м-мм, давай, если не возражаешь, сменим тему.

– Хорошо. Скоро нам уже будет не о чем разговаривать.

– Это точно.

Мы разжимаем ладони и несколько минут сосредоточенно пялимся на экран. Затем Келли медленно поворачивается, опираясь на подлокотник. Наши лица разделяют считанные дюймы.

– Мне так хотелось увидеть тебя, Руди, – шепчет она.

– Ты счастлива? – спрашиваю я, легонько прикасаясь к её щеке. Ерунда – разве может она быть счастлива?

Келли мотает головой.

– Нет, я бы так не сказала.

– Чем я могу тебе помочь?

– Ничем. – Она закусывает губку, и мне кажется, что глаза её увлажняются.

– Ты должна принять решение, – говорю я.

– Какое?

– Забыть меня, или подать на развод.

– Я думала, ты мой друг.

– Я тоже одно время так думал. Но это неправда. Это уже не дружба, и мы оба это понимаем.

Мы вновь таращимся на экран.

– Мне пора идти, – говорит наконец Келли. – Обеденный перерыв заканчивается. Прости, что отняла у тебя столько времени.

– Ты его вовсе не отняла, как раз наоборот. Я очень рад тебя видеть. Но впредь я не хочу встречаться с тобой, урывками. Либо ты подаешь на развод, либо обо мне забываешь.

– Я не могу тебя забыть.

– Тогда давай подадим на развод. Прямо завтра. Я помогу тебе избавиться от этого мерзавца, и вот тогда нам никто больше не помешает.

Келли наклоняется, чмокает меня в щеку и исчезает.

Не посоветовавшись со мной, Дек умыкает свой телефонный аппарат из конторы и несет его Мяснику, который в свою очередь показывает телефон своему знакомому из какой-то полувоенной организации. По словам этого знакомого, подслушивающие устройства, установленные у нас, разительно отличаются от «жучков», которые находятся на вооружении у ФБР и других секретных служб. Изготовлен «жучок» в Чехословакии, чувствительность и качество у него довольно невысокие, а приемник должен располагаться поблизости. Одним словом, полиция и федеральные агенты не имеют к этим микрофонам никакого отношения.

Все это Дек докладывает мне за чашкой кофе, когда до Дня благодарения [7] остается всего неделя.

– Кто-то другой нас подслушивает, – нервно поеживаясь, бормочет Дек.

Я слишком ошеломлен, чтобы хоть как-то прокомментировать его слова.

– Но – кто? – любопытствует Мясник.

– Откуда мне знать? – кипячусь я. А чего этот тип сует нос в чужие дела? Пусть только он оставит нас одних, и я устрою Деку разнос – какого черта он доверился этому головорезу! Я буравлю своего компаньона свирепым взглядом, а Дек отворачивается и нервно озирается по сторонам, словно боясь, что из углов повылезают подосланные убийцы.

– В общем, это не феды, – констатирует Мясник.

– Благодарю покорно.

Мы расплачиваемся за кофе и возвращаемся в контору. Мясник снова проверяет телефонные аппараты, просто так, на всякий случай. «Жучки» на месте, ничего не изменилось.

Вопрос лишь в том, кто все-таки нас прослушивает?

Я уединяюсь в своем кабинете, запираю дверь и убиваю время в ожидании, пока Мясник уйдет. Тем временем в голове моей созревает гениальный план. Вскоре Дек стучит в дверь – негромко, чтобы услышал только я.

Мы обсуждаем мой замысел. Дек уходит, садится в машину и катит в суд. Полчаса спустя звонит и отчитывается о новых клиентах, которых якобы нашел. А заодно интересуется, не нужно ли мне чего-нибудь от него.

Несколько минут мы болтаем о том, о сем, а потом я и говорю:

– Угадай, кто теперь согласен идти на мировую?

– Кто?

– Дот Блейк.

– Дот Блейк? – недоверчиво переспрашивает Дек. Выходит довольно неубедительно, моему напарнику явно недостает актерского мастерства.

– Да, я заскочил к ней поутру, торт привез. Говорит, что у неё нет больше сил судиться. Словом, она уже согласна принять от них отступные.

– Сколько?

– Она хочет получить сто шестьдесят тысяч. Драммонд предлагал сто пятьдесят, и ей кажется, что, подняв ставку ещё на десять кусков, она хоть какую-то победу одержит. Бедняга считает себя искусным дельцом. Я пытался её переубедить, но Дот упряма как ослица, сам знаешь.

– Не уступай ей, Руди. Дельце стоит целого состояния.

– Я и сам это прекрасно знаю. По мнению Киплера, верхнего предела санкций в этом деле не существует, однако с моральной точки зрения я должен связаться с Драммондом и передать, что мы готовы на уступки. Таково желание нашего клиента.

– Не надо, Руди. Сто шестьдесят тысяч это курам на смех. – В голосе Дека звучит столь искреннее негодование, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Я слышу, как он нажимает кнопки калькулятора, пытаясь определить свою долю от ста шестидесяти тысяч. – Думаешь, они и правда готовы выложить такую сумму? – спрашивает он наконец.

– Не знаю. У меня создалось впечатление, что сто пятьдесят тысяч это потолок. Но торговаться я не пробовал. Если «Прекрасный дар жизни» готов расстаться с полутораста тысяч, то что для них ещё десять?

– Давай обсудим это ещё разок, когда я приеду, – предлагает Дек.

– Хорошо, – охотно соглашаюсь я. Мы одновременно вешаем трубки, и вот, по прошествии получаса Дек восседает за моим столом напротив меня.

На следующее утро телефон звонит уже без пяти восемь. Дек в своем кабинете поспешно хватает трубку, потом сломя голову несется ко мне.

– Это Драммонд!

Вывернув карманы, мы с Деком приобрели за сорок долларов портативный магнитофон в ближайшем магазине «Рэдио-шэк». Он подсоединен к моему телефонному аппарату. Остается только надеяться, что запись не скажется на работе подслушивающего устройства. По мнению Мясника, никаких помех возникнуть не должно.

– Алло, – говорю я, стараясь подавить дрожь в голосе.

– Доброе утро, Руди, это Лео Драммонд, – приветливо говорит адвокат. – Как поживаете?

По законам профессиональной этики, мне следует предупредить его о том, что наш разговор записывается. Однако мы с Деком решили, что делать этого не стоит. Мы бы ничего не добились. Да и о какой этике может идти речь, когда имеешь дело с такими нечистоплотными противниками?

– Прекрасно, мистер Драммонд. А вы?

– Все замечательно. Послушайте, я хотел бы обсудить с вами дату допроса доктора Корда. Я уже разговаривал с его секретаршей. Двенадцатое декабря вас устроит? В его кабинете, само собой – в десять утра.