Покушение

Что же касается Жюльена… Ему тоже придется ответить за свои действия, как и ей.

Она застегнула пальто и обернула шарф вокруг шеи. На улице не было холодно, скорее наоборот. Ярко светило солнце, но Сириль чувствовала, что дрожит.

Старый железный портал не был закрыт. Небольшая дорожка, посыпанная гравием, вела к обветшавшему сооружению, скрывавшемуся за глициниями и бугенвиллеями. Она прошла довольно запущенный сад, в котором росли несколько роскошных олив и кусты роз. Гравий скрипел у нее под ногами. Она услышала знакомые звуки и решила, что Жюльен знает о ее приезде. Ее сердце забилось быстрее. Дом принадлежал его бабушке, он был единственным наследником. Голубого цвета дверь с бронзовым колокольчиком, который когда-то отбивал марш перед обедом, была открыта. Сириль, поколебавшись, толкнула ее. Она не ошиблась. Это было танго: веселая мелодия со сложной техникой в исполнении бандонеона, струнных музыкальных инструментов и пианино. Сириль остановилась. Звучал последний отрывок, апофеоз настойчивых, ярких звуков. Сириль закрыла глаза, ее сердце терзали противоречивые чувства. Она была счастлива оказаться здесь и охвачена ужасом по причине того, что ей предстояло сделать. Музыка будто взмыла ввысь, зазвучала громко и дерзко. Сириль вошла к Жюльену.

Впервые увидев его, распростертого на койке в больнице Сент-Фелисите, она сразу же почувствовала, что этот пациент будет не таким, как другие. Они взглянули друг на друга, и словно какая-то искра проскочила между ними. Она не помнила, когда именно это произошло: ни дату, ни даже время суток — день или ночь, но между ними точно что-то возникло. Она держалась так, будто ничего не случилось, и опросила пациента, но, выйдя из палаты, почувствовала, что халат прилип к спине. Той ночью она никак не могла уснуть… Как, впрочем, и все последующие ночи…

Она покраснела при этой мысли.

Она вошла в помещение, кардинально отличавшееся от квартиры на улице Гамбетта. Теперь Сириль дышала куда спокойнее. Лишь сейчас она осознала, насколько боялась этого момента, опасаясь увидеть обстановку, аналогичную той, что была в квартире с котами. Но нет… В гостиную через широкие окна лился свет, освещая десятки зеленых растений, на многих из которых все еще висели ценники. Вокруг были картины, фотографии моря, гор, животных и изображения всего, что Жюльен еще не успел запечатлеть. Он только что переехал сюда, арендаторы выехали в прошлом месяце. Сириль прошла вперед и заметила угловой белый диван, на одном из подлокотников которого лежал большой серый кот. Он вытянулся во весь рост, и его шелковистая шерсть блестела в лучах солнца. Она подошла и погладила ему живот. Кот вытянулся еще больше и приоткрыл красивые зеленые глаза.

Сириль осмотрелась и почувствовала огромное облегчение. Здесь все излучало спокойствие. По дороге сюда она пришла к выводу, что непременно должна воззвать к чувству ответственности своего бывшего пациента, но теперь почувствовала, что ее решительность тает, будто лед на солнце.

Она шла на звуки музыки. После танго послышались грустные ноты Milonga del Angel. Каменная лестница вела на второй этаж. Сириль поднялась по ступенькам, чувствуя, как бешено бьется в груди сердце. На лестничную площадку выходили две двери. Повернув ручку, она оказалась в темном коридорчике, откуда вела еще одна дверь. Она поняла, где находится, и закрыла за собой дверь. Очутившись в кромешной тьме, она открыла дверь, ведущую в фотолабораторию, и медленно вошла, будто напуганная девочка, отправившаяся на первое в своей жизни свидание.

Жюльен подстригся и купил новые очки. Сириль видела лишь его профиль, освещенный лампой. В комнате звучало Contrabajisimo: быстрые, глухие ноты. Их подхватило пианино и закружило в бешеном ритме.

Он рассматривал снимок в ванночке с проявителем.

— Подойди…

Он произнес это так, будто она всегда была рядом с ним.

Сириль сняла с шеи шарф и сделала несколько шагов в его сторону.

— Взгляни…

Сириль увидела старую вьетнамку с пергаментным лицом и проницательным взглядом.

— Она живет в Као Банг, выполняет всю черную работу и едва не падает с ног от усталости.

На губах Жюльена появилась легкая улыбка. Сириль исподтишка наблюдала за ним. Она видела перед собой совершенно спокойного человека. Он перенес снимок в ванночку с закрепителем.

Над их головами сохли около тридцати фотографий из северного Вьетнама. Буйвол с фантастическими рогами у подножия скалистой горы. Маленькая девочка с охапкой хвороста.

— Кажется, у тебя все в порядке, — сказала Сириль.

— Да, все хорошо.

— Никаких приступов после возвращения?

— Нет.

— Кошмары?

— Исчезли.

Сириль на мгновение закрыла глаза. Послышались грустные звуки скрипки, открывающие Mumuki, им вторило пианино. Она подумала, что они находились здесь, будто на исповеди, что полутень поможет им подыскать слова, чтобы выразить то, что они должны были произнести. Она не осмеливалась подойти. В горле у нее пересохло. Она чувствовала смущение из-за того, что Жюльен тоже соблюдал дистанцию, и это выводило ее из равновесия.

— Спасибо, что спас мне жизнь, — прошептала она.

Жюльен, помещая лист фотобумаги в увеличитель, искоса взглянул на нее.

— Давай не будем об этом. Это в прошлом.

— Если бы не ты… ну, ты знаешь…

Он улыбнулся.

— Это была единственная возможность. Я не мог оставить тебя там… А ты? Как ты себя чувствуешь?

— Больно дышать. Но все в порядке.

— А… твой муж?

— Я получила гроб вчера.

— Он мне не нравился, но все равно я тебе сочувствую.

Жюльен повернул ручку увеличителя так, чтобы вывести на фотобумагу негатив, который он хотел напечатать: ребенок перед плакатом с пропагандистским текстом. Он провел языком по губам.

— Знаешь, Сириль, это не я… убил его.

— Я знаю, Жюльен.

— Я не смог бы никого убить.

Сириль почувствовала, как ледяной поток пробежал у нее между лопаток. Ей вдруг стало нечем дышать. Она засунула руки в карманы и сжала кулаки. Ее охватило сильное желание прижать его к себе, но она стояла неподвижно, пытаясь сохранять спокойствие.

— Ты знаешь… тогда я… я… не все сказала тебе о своих воспоминаниях.

Жюльен вывел на бумагу еще один негатив: молодая девушка с большими черными глазами.

— Ты о чем?

— Я вспомнила наши сеансы терапии и…

— И?

Сириль с трудом перевела дыхание.

— И я вспомнила… кое-что из того, что ты мне рассказал в самом конце… относительно убийства твоей матери. Ты помнишь?

Жюльен помрачнел.

— Да.

Сириль почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она не ожидала услышать такой ответ.

— Ты помнишь, что ты сделал?

— Да, — снова ответил молодой человек совершенно спокойно.

Сириль замолчала, ошеломленная. Вдруг ей снова стало страшно, и она сделала шаг назад. Ее голос дрогнул.

— Ты помнишь, что ты подготовил… преступление?

Жюльен повернулся к ней. Лампа освещала лишь часть его лица. Он больше не улыбался.

— Да. Вернувшись, я тоже вспомнил это… и мне вовсе нечем гордиться.

Сириль поднесла руку к горлу. Жюльен сделал шаг к ней.

— Но я понял, что нужно уметь прощать, ведь так?

Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить, но потом все же воскликнула:

— Как ты можешь быть так спокоен? Жюльен, это ведь преступление!

— Говорю тебе: я полностью осознал свою ошибку. В конце концов, ему повезло не меньше, чем мне.

Сириль открыла рот, не в силах произнести ни слова.

— Как это «ему повезло»? — наконец сумела выговорить она.

— Он был в отделении, пациентов которого можно было навещать… до того дня, когда пришел я. Накануне он напал на санитара, и его перевели в другое отделение. Мне так и не удалось добраться до него. Все получилось не так, как я планировал. В тот момент я был в бешенстве, но сейчас понимаю, что это спасло мне жизнь.

Он посмотрел на Сириль, которая не отрывала от него глаз.