Тайна Черного дома

— Клянусь мамой, Ваган! — Она привыкла, что муж ее ревнует безумно. Это было одним из острых ощущений в ее сытной и довольно скучной жизни. — Хлебом клянусь, дорогой!..

Мариэтточка, воркуя, возилась возле красивого и очень дорогого домика для Барби.

Все было ясно — его обманули. Но как? Видно, сам сатана его испытывал. И Ваган испытания этого не выдержал, стал предателем!

— Коньяк давай! — сказал он сурово.

Рита поставила на стол бутылку настоящего армянского, который давно уже стал редкостью в столице. Ваган налил полный стакан, опрокинул, не закусывая.

— Водку давай!

Коньяк он пил из уважения к земле предков, а водку любил по-настоящему, как человек, воспитанный в России. И водки выпил стакан…

Чувствуя в голове нарастающий грохот, пошел в кабинет — так называлась комната с диваном, баром и столиком, на котором стоял видеомагнитофон. Здесь они с товарищами калякали о том о сем под рюмочку и смотрели самую отборную порнуху.

Ваган решил повеситься. Как мы уже знаем, у него было огнестрельное оружие. Но он решил именно повеситься — предать себя позорной не мужской смерти!

Но алкоголь в его крови уже развернул свою могучую работу. Ваган выпил еще. И стал размышлять о жене, о дочке. От любви к ним, от нежности заплакал. Совсем другими слезами, нежели днем у себя в заведении.

— Рита! — крикнул он в открытую дверь. — Давай кушать. Я пить сегодня буду!..

И он наелся, напился, наплакался. Любимая жена его ни в чем не стесняла. Ваган был, в сущности, очень счастливым человеком. Он и его семья представляли единый организм — с большим телом, с вместительным желудком и головой, которая неплохо варила в определенном направлении.

Ночью Ваган неистовствовал в постели. Но Рита была не из тех, кто говорит под руку:

— Хватит, милый, хватит! Я больше не могу.

Вернемся слегка назад, в те минуты, когда к, подмигнув наружному охраннику, вошел в Черный дом и принялся, не торопясь, но довольно проворно собирать на стол. Работал он споро, но был по-прежнему невесел. Вчерашнее давало о себе знать.

В столовую, где Бык священнодействовал над пиццей, заглянул аналитик Сан Саныч, которого Шеф подключил недавно к хозяйству Турукина. Сан Саныч любил поесть, а пиццы на столе, как говорится, было навалом. И разливное темное пиво стояло в пузатых полуторалитровых бутылках с плотно закрученными пробками. Оно и так-то чешское, почти не выдыхается. А уж тут — на века!

— Ты чего-то невесел, вроде, дон Быкейро? — спросил Сан Саныч, одновременно беря ломоть пиццы.

— Брюхо обжег. Будете столько жрать, и у вас заболит.

— От качественной пищи, Бычок, никогда и ничего не заболит. А здесь я питаюсь только качественно! Несколько, правда, однообразно, несколько правда, молодежно. Однако исключительно качественно! Меня Шеф в разные места посылал нашей необъятной империи. Но качественней всего у вас!

— Какой… империи? — без особого интереса спросил Бык. Он с вожделением поглядывал на пиццу, но не мог и подумать, чтобы откусить от ломтя. Во рту все еще стоял привкус паскудной приторной щуки и самогона. Когда легли в постель с этой крошкой, было так хорошо, а в середине ночи… Елы-палы, да за что же ему такое? Второй раз уже, понятно, после такого в гости не придешь. А телка-то была хороша! Жаль только на закуски и напитки вкуса не имеет…

— Какая, братец-кролик, Империя? — переспросил Сан Саныч, целясь на второй кусок. — Это тебе знать не положено!..

— А раз не положено, то и пиццу не лапайте! Аналитик этот был здесь старше всех и в то же время шпана шпаной — какой-то несерьезный. Хотя ездил на такой крутой тачке, что заработки, по-видимому, имел не хилые. Но Бык в этом старике с левой резьбой понять ничего не мог, как ни пытался.

— Империя, голубь мой, это… — Аналитик взял еще кусок. — Ты что думаешь, таких «черных домиков» один только ваш?

— Да совсем я так не думаю! — стараясь придать твердость словам, ответил Бык, хотя думал он, по правде говоря, именно так.

— Дурочка! — сказал Аналитик, нисколько не поверив в его значительный тон. — Таких домов десятки, а может быть, уже и сотни. Да-да, по всей этой оккупированной безмозглой стране! Ладно… за две порции пиццы ты уже достаточно узнал.

С этими словами он взял третий кусок и удалился.

Наконец все было готово. Бык придирчиво осмотрел стол в последний раз и нажал кнопку переговорника.

— Толик, это я.. — сделал маленькую паузу. — Все готово, Толик!..

— Ну, зови толпу!.. — ответил Артист довольно.

Собственно, какая толпа? Сан Саныч-аналитик, еще двое из внутренней охраны, Голик, естественно, и сам Бык. Потом Быка за столом подменял наружник. Сегодня там, снаружи, стоял чернявый парень по кличке Печенег. Как правило, Бык сперва хорошо наедался сам, потом нес еду чердачным наблюдателям в соседний дом, а на обратном пути подменял наружного охранника. Но сегодня он за стол не сел.

— Чего ты? Падай! — великодушно приказал Артист.

— А-а… — Бык досадливо махнул рукой. — Не к столу будь сказано, перебрал вчера, а нынче душа не принимает…

Он еще раз оглядел стол, подвинул к Артисту нарезанные овощи и зелень. Потом, наклонившись к дебелому охраннику с волосатыми руками по кличке Самец, наказал своевременно подливать в стакан хозяина пива, после чего направился кормить чердачников.

«Не хватало еще, чтобы болезненным слабаком оказался! — подумал Артист, глядя ему вслед и откусывая теплой, пропитанной маслом, как он и любил, пиццы. — Болезненный… хреновина какая-то лезет в голову!..» До сих пор он был доволен Быком и о замене пока думать не хотелось. Но вообще-то он любил, чтобы приобретенная им вещь работала долго и надежно.

Какой-то непорядок в желудке Артист почувствовал часа через полтора. Сперва ничего как будто особенного, просто неудобство, беспокойство. По внутренней связи он вызвал Быка. Тот не заставил себя ждать. Турукин как бы смехом поинтересовался, чем он лечится, когда у него что-нибудь с желудком.

— Ну, как сказать… — Бык сделал задумчивую физиономию. — Чайку там крепенького, сухарики…

— Давай тогда, тащи чаю!

Однако чаю дождаться он не сумел. Изнутри по желудку вдруг стеганула такая резкая боль, что Артист немедленно ретировался в свой персональный туалет. Едва успел спустить штаны, и его просвистало. С какой-то никогда не испытываемой прежде силой. Тут же затрезвонил внутренний телефон с громкой связью. Загорелась зеленая лампочка. Это значило, что вызывают лично его, Артиста — по-срочному.

— Говори!..

— Это Печенег. Толик, прошу срочной замены!

— Что у тебя?! — небрежно спросил Артист и поневоле подумал: «Началось…»

— Блюю, как лошадь! — сдавленно ответил могучий Печенег. — И в портки могу навалить — просто нету бля терпения!

Как Турукин не смог дождаться чаю, так он не смог и ответить — не успел. Его тоже вырвало — прямо на пол, на заморскую турецкую плитку.

Артист еще приходил в себя, кое-как утирая губы от клейкой приторной слюны, как опять заорал внутренник:

— Срочная замена!

Это было уже с наблюдательного пункта на чердаке, некогда облюбованном Никифоровым. Обоих дежурных несло, причем одного с кровью.

С трудом отвернувшись от вделанного в стенку микрофона, Турукин посмотрел на свой унитаз. Там тоже была кровь!

Может, от испуга, а может быть, от слабости, голова у него закружилась. Он стоял со спущенными штанами какой-то весь сразу постаревший, никчемный. У него даже не было сил сделать шаг и спустить в унитазе воду, чтобы хоть не было видно этой крови.

Сил достало только на то, чтобы нажать кнопку вызова. Каким-то чудом он вызвал именно того, кого надо — Быка.

— Докладывай…

Бык увидел ужасное состояние хозяина и сразу понял, о чем следует докладывать.

— Печенег ушел с поста, загадил весь вестибюль. Самец из гальюна не выходит уже полчаса…

— Сан Саныч?

— Кранты…