Волк Среди Овец

Он снова задумался. В его движениях появилась суетливость. Свидетельское место сбивает спесь с самых самоуверенных. Что говорить о лжецах!

– Не думаю, – сказал он.

– Что было между передними сиденьями? Рычаг переключения скоростей? Бардачок?

Остин подался в мою сторону.

– Каким образом эта машина поможет следствию?

– Ты отказываешься от показаний? – уцепился я. – Или не надеешься, в отличие от Томми, на свою память?

– Протестую, – сурово произнес Элиот, как будто вмешивался в драку дворовых мальчишек. Он загородил от меня Остина. – Прокурор бездоказательно выводит клиента из себя, затевая бессмысленный спор. Мы не на ринге.

Элиот тянул время, чтобы Остин мог успокоиться и собраться с мыслями. В мои планы это не входило.

– Протест принят, – механически повторил судья Хернандес.

Элиот неторопливо занял свое место. Не дожидаясь разрешения, я заговорил прежде, чем он сел.

– Что находилось между передними сиденьями твоей машины, Остин?

– Бардачок, – ответил он.

– Что ты там хранил?

– Протестую. Это несущественно, – не удержался Элиот.

Я встал, чтобы возразить.

– Я хочу проверить память свидетеля, ваша честь. Сравнить с показаниями потерпевшего. Я не отклоняюсь от сути.

Я гипнотизировал судью. Мне нужен был положительный ответ. Судья Хернандес скользнул по мне небрежным взглядом, свидетельствующим о том, что он мне ничем не обязан.

– Проверьте на чем-то более существенном, прокурор. Протест принят.

У меня не было времени на эмоции, я перешел к следующему вопросу.

– Ты утверждаешь, что Томми ошибается насчет машины? И лжет про дом, в который вы ездили?

– Да, – ответил Остин.

– Там не было бассейна?

– О каком бассейне, собственно, речь? – невозмутимо спросил Остин, не поддавшись на провокацию.

– А что ты скажешь про мебель в светлых тонах, светильниках на стенах? Там не было бара и ты не наливал себе выпить, а мальчишке кока-колу?

– Я никуда его не возил. Я сел, посмотрел на него проницательным взглядом и спросил:

– Вернемся к показанию мистера Риза.

– Да, – охотно согласился Остин. Эти показания были ему на руку.

– Томми обвинил мистера Риза в насилии.

– Да. Он и меня оклеветал.

– Так почему тебе не пришло в голову оправдаться, подобно ему?

– Что?

– Я имею в виду тест на детекторе лжи?

– Протестую, – сказал Элиот, – считаю это совершенно неэтичным вопросом, ваша честь.

– Наконец господин адвокат вспомнил о существовании права, – поддел его я. – Этика не самый сильный его конек, ваша честь.

Судья Хернандес колебался. Остин сам спас положение.

– Я готов удовлетворить любопытство прокурора, ваша честь, – спокойно произнес Остин и невозмутимо обратился ко мне: – Я собирался пройти тест.

– Что? – Я был ошеломлен. – Кто это может подтвердить?

Остин сам себе устроил ловушку. Я из-под земли вытащу того, кого он сейчас назовет, и заставлю свидетельствовать против Него.

– Я говорил об этом со своим адвокатом, – сказал Остин и уперся взглядом в Элиота.

Даже если Элиот слышал об этом впервые, он и виду не подал. Он в упор рассматривал своего клиента, оставаясь спокойным. Разве только слегка нахмурился. Любой другой в его ситуации подтвердил бы сказанное кивком или расплылся бы в блаженной улыбке. Элиот поступил иначе. По его виду трудно было определить, что он скрывает. У меня не оставалось ни малейшего сомнения в том, что Остин лжет, но доказать ничего я не мог. Он указал единственного человека, которого нельзя вызвать для дачи свидетельских показаний – адвокат защищен законом.

– Адвокат убедил меня, что этот поступок лишен смысла, – невозмутимо продолжил Остин, не отрывая глаз от Элиота. – Ведь результат теста не учитывается на процессе. Я подумал…

– О, перестань! – бросил я. – Это наглая ложь, потому что ты прекрасно знаешь, что Куинна невозможно вызвать для дачи показаний.

– Протестую, ваша честь, – сказал Элиот ледяным тоном. – Прокурор обязан апеллировать к суду, а никак не к свидетелю.

– Не спорьте, – только и сказал судья.

Я решил дожать Остина.

– Кто мешает сделать это сейчас? – задал я вопрос. – Прервемся. Я не буду…

– Протестую. – Элиот казался раздраженным. – Прокурор обязан задавать вопросы, а не вдаваться в досужие домыслы.

– Принимаю возражения, – развел я руками.

– Ваше слово, прокурор, – приказал судья.

Я не сразу решился продолжить. Я пытался быть объективным. На листке, который подсунула мне Бекки, почти все вопросы были зачеркнуты, кроме двух.

Остин уже не выглядел таким самоуверенным, как вначале.

– Ты приобрел дом на Сперроувуд? – спросил я.

Он покачал головой.

– Он мне не подошел.

– Еще бы! Надобность в ловушке отпала! – напирал я. – Томми приручен и использован, хорошо бы теперь остаться чистым перед соседями, не так ли?

Остин поморщился и состроил мину незаслуженно оклеветанного человека.

– Меня больше не интересовала эта недвижимость.

– Ты позже встречался с Томми?

– Нет. Я вообще мало с ним общался.

Я кивнул, удерживая взгляд Остина. Он не отвел его.

– У меня нет вопросов, – смирился я.

Элиот задал пару вопросов, подтверждающих невиновность Остина. Ничего нового. Я не стал предпринимать бесполезных попыток. Покидая свидетельское место, Остину с трудом удавалось сохранять невозмутимость. Я сумел вывести его из равновесия, и всего-то. Малое утешение! Дело не продвинулось ни на йоту.

Трудно было определить, какое впечатление он произвел на присяжных. Оставалось дожидаться их вердикта. Обычно, сравнивая показания ребенка и взрослого, их симпатии оказывались на стороне последнего. Остин был вполне убедителен. А словам Томми противостоял Мартин Риз. Двое взрослых против мальчика.

– Вызывайте следующего свидетеля, – нетерпеливо произнес судья Хернандес, ему явно хотелось быстрее свернуть это дело.

По сложившейся практике допрос обвиняемого обычно откладывается на конец процесса, чтобы его слова запали в душу присяжных. Элиот отступил от правил. Поднялся Бастер Хармони, довольный тем, что наконец получил возможность покрасоваться на публике.

– Защита вызывает Мэйми Куинн, – сказал он.

Я в изумлении уставился на Элиота. Он изучал пылинку на столе, как будто не слышал слов Бастера. Затем поднялся вместе с Остином и обернулся к проходу, по которому двигалась Мэйми, его жена в течение уже сорока лет. Мэйми была женщиной внушительных размеров и вызывала у меня в памяти образ бабушки, одета она была в неизменное платье в цветочек, но оставила дома традиционную шляпу для официальных случаев. Я машинально поднялся при ее приближении. Вместо приветствия Мэйми улыбнулась мне. Увеличенные линзами голубые глаза смотрели на мир открыто и наивно. Она была воплощением душевного спокойствия. Мне так и не удалось уловить реакцию Элиота, зато Бастер не скрывал своей радости.

Сомнений не оставалось, Мэйми была в курсе той старой истории, когда Элиот фактически предал малыша Остина. На ней тоже лежал отпечаток вины по отношению к нему. По Остину было трудно определить, что он чувствует. Он сидел прямо, с плотно сжатыми губами. Я внутренне напрягся. Бастер попросил Мэйми назвать себя, а я даже не удосужился взять в руки блокнот. Бекки коснулась моей руки и прошептала:

– Я.

Я ответил отказом и потянулся к блокноту.

– Это мое, – прошептал я.

Бекки не собиралась уступать мне.

– Я возьму ее на себя, – настойчиво произнесла она. – Я ей ничем не обязана.

Бастер задавал формальные вопросы. Мэйми обстоятельно отвечала, а я обратился к Бекки.

– Будь внимательна, – сказал я. – Она ошибается, но не лжет.

Бекки кивнула. Она сосредоточилась на свидетельнице. Я метнул взгляд на Элиота. Он делал пометки в блокноте и поглядывал на Мэйми, как будто она была ему чужой. Я щелкнул костяшками пальцев и внимательно прислушался к тому, что говорила Мэйми, не верить ей было трудно.