Волк Среди Овец

Элиот сурово посмотрел на своего клиента.

– Остин, ты когда-нибудь дотрагивался до Томми в сексуальных целях?

– Я вообще не помню, чтобы я дотрагивался до него. Нет. Я никогда не чувствовал сексуального влечения к Томми.

– А у тебя была такая возможность? – настаивал Элиот.

Остин покачал головой.

– Мы никогда не оставались наедине. На улице мы беседовали на глазах у всего квартала. Этим ограничивались любые контакты.

Элиот удовлетворенно кивнул.

– Почему он вдруг решил обвинить тебя в этом?

– Протестую, ваша честь. Свидетель утверждает, что совсем не знает Томми. Как он может утверждать, что было у мальчика в голове?

– Он свидетельствует о своих впечатлениях. Ваша честь, в компетенции присяжных делать выводы.

Судья Хернандес, как мне показалось, был благодарен Элиоту за явную подсказку, ему не приходилось напрягаться, чтобы придумать, как отклонить мой протест.

Элиот видоизменил вопрос.

– Как вы думаете, почему Томми решил обвинить вас в том, чего вы не совершали?

Остин, казалось, задумался над вопросом.

– Я уже говорил, мне он показался одиноким мальчиком, которому не хватает родительского тепла. Я думаю, он пытался привлечь к себе внимание.

Элиот вполне удовлетворился ответом – он выдержал паузу и произнес столь долгожданные для обвинения слова:

– Я передаю свидетеля.

Прокурор может блеснуть, допрашивая обвиняемого. Разоблачить его наглую ложь. Раскопать какую-нибудь криминальную деталь из прошлого. Прокурору доступно выявить некоторые противоречия в показаниях при слабой защите.

Остина трудно было назвать заурядным обвиняемым, а его адвокат был едва ли не лучшим в своей области.

Они не допустили промашки в показаниях. Выступали как по одним нотам. Мне просто не за что было уцепиться. Блокнот был пуст.

– Привет, Остин, – начал я.

Он вежливо кивнул.

– Привет, Марк.

– Мы с тобой давно знакомы, не так ли?

– Да. Несколько лет.

– Можно сказать, мы были друзьями. Ведь так?

Элиот спросил:

– Нельзя ли перейти к делу, ваша честь?

Слова судьи, принявшего протест, заглушили ответ на мой вопрос.

– Давай поговорим о твоем прошлом, – продолжил я. – Ты женат?

– Нет.

– А состоял когда-либо в браке?

– Не вижу смысла в таком вопросе, – вставил Элиот.

– Вы правда не понимаете, почему это может быть интересно присяжным? спросил я его.

Элиот не потрудился ответить мне. Он вопросительно смотрел на судью.

– Протест принят, – согласился судья.

– У тебя были серьезные отношения с женщинами? – поспешил я задать вопрос Остину.

– Протестую.

– Я отвечу, – сказал Остин. Он обращался только ко мне. – Без всякого сомнения, у меня были серьезные отношения с женщинами. Но я не собираюсь выставлять их на всеобщее обозрение. Я не хочу причинять беспокойства.

– Как благородно. – Я был предельно искренен.

– Протестую, – ввернул Элиот.

– Протест принят. Держите свои замечания при себе, – приказал мне судья Хернандес. Я даже не посмотрел в его сторону.

– Ты не отрицаешь, что знал Томми Олгрена? – спросил я Остина.

– Не слишком хорошо, – осторожно начал Остин. – Мы мало общались. Я никогда не насиловал его.

– Довольно основательное знакомство в данных обстоятельствах. Ты задерживался в пустующем доме, не так ли? Сколько дней подряд ты там появлялся?

Остин пожал плечами.

– Может, раз семь. Или восемь.

– Сколько времени ты проводил в доме?

– Я думаю, не больше часа, двух. Я очень внимательно отношусь к своим капиталовложениям. Их у меня немного. Я стараюсь избегать ошибок.

– Ты не задумывался, почему тебя так хорошо запомнили дети, хотя, по твоим словам, ты появлялся там всего несколько раз и ненадолго, к тому же минуло два года с тех пор?

– Меня запомнили трое, – холодно возразил Остин, – и то, я уверен, их умело настроили. Их могли предупредить, насколько это важно.

– Они тебе тоже запали в память. По крайней мере, Томми.

Остин задумался, то ли обдумывая ответ, то ли прикидывая, как можно вывернуться.

– У меня хорошая память на лица, – наконец сказал он. – Это профессиональное.

Я сделал паузу, чтобы присяжные могли оценить ответ и задуматься: можно ли запомнить ребенка, которого видел пару раз два года назад?

– Надо полагать, детей потянуло к пустующему дому, когда там появился ты?

– Детей привлекают пустые дома сами по себе, а не новые соседи, отмахнулся Остин.

– Справедливо, но они сторонятся незнакомых людей.

– Я не… – Остин запнулся. Вероятно, он хотел сказать, "я не замечал этого", но добавил: – Не всегда.

– Но дети приходили к этому дому и помнят, как ты играл с ними. – Я зашел с другого конца.

– Мне кажется, этого никто не утверждал, – возразил Остин. Было заметно, как он пытается сохранять спокойствие. – Я осматривал дом. Выходил во двор, но не предавался детским забавам.

– С какой стати детям играть у чужого дома?

– Дети тянутся ко мне, – слегка смутился Остин. – Так было всегда. Я преподаю в воскресной школе в приходе Святого Михаила…

– Протестую, ваша честь, – резко сказал я. – Эта деталь не имеет отношения к процессу, а является положительной характеристикой самого обвиняемого. Я вижу в этом давление на присяжных.

– Вы просили объяснений, прокурор, – сухо ответил судья. – Протест отклонен.

– Я просто хотел сказать, что мои уроки пользуются популярностью, развел руками Остин.

– Тебе нравится преподавать, я уверен. Может, ты вождь бойскаутов?

Я сумел вывести Остина из равновесия. Он прикрыл глаза, чтобы скрыть злобный взгляд, брошенный в мою сторону. Справившись с собой, он виновато посмотрел на присяжных.

– Нет, – тихо сказал он.

– Ты опровергаешь показания Томми Олгрена?

– Конечно, – твердо ответил Остин.

– В чем заключается ложь мальчика? Он заходил в дом?

– Нет. Я уже говорил, что никогда не заводил никого из детей в дом.

– А мебель, которую описывал Томми, старая софа и несколько складных стульев?

– Нет. Дом был пуст.

– Неужели ты запомнил обстановку всех домов, которые ты посетил в роли агента по продаже недвижимости?

Он колебался, но только секунду.

– Этот дом я предполагал купить, поэтому осматривал более тщательно.

– Можно сказать, что этот дом запал в душу?

– Я бы не употребил таких слов.

– Томми описывает довольно достоверно, не так ли. Остин?

– У Томми очень живое воображение, – бросил Остин.

Я хотел заставить Остина говорить о мальчике. Мне казалось, что в такие моменты голос Остина мягчает.

– Он помнит, как ты переодевался, – предпринял я новый штурм. – Это правда?

Остин в изумлении посмотрел на меня.

– У меня не было в этом доме одежды.

– Так значит, если кое-кто видел тебя подъезжающим к дому в костюме, а покидающим в джинсах и футболке, он ошибается?

Я блефовал, но Остину это было неведомо.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить.

– Если только я направлялся на теннисный корт.

– Значит, Томми прав.

– Переодевания он видеть не мог. Я уже говорил…

– Но факт остается фактом. А поездки на машине? Ты куда-нибудь брал его с собой?

– Нет.

– На какой машине ты ездил, Остин?

Его глаза сверкнули. Он учуял подвох.

– Мне кажется, "континенталь". – Он обернулся к присяжным. – В то время было модно экономить, – пояснил он. В ответ никакой реакции.

– Какого цвета была машина?

– Белого. Может, дети помнят. Простенькая машина. – Он облизнул губы.

– А как насчет салона? Какого он был цвета?

– О, я плохо помню, – но тут же поправился. – Темно-бордовый. Внутри была отделка из бордовой кожи.

– Сплошное кресло или одноместные сиденья впереди?

– Думаю, сейчас во всех машинах одноместные сиденья, правда?

– Значит, одноместные?

– Да.

– В машине было что-нибудь особенное, характерное?