Тайна Jardin des Plantes

Если бы сейчас был день, она, по крайней мере, видела бы, куда предстоит прыгать. Но при свете луны вода казалась черной, как чернила, и невероятно глубокой.

— Прыгай, ради бога! — нервно повторил Сильвен.

Что же делать?

«Вода смягчит падение, — убеждала себя Тринитэ. — Один ужасный момент — а дальше проще…»

Но все-таки она не могла решиться сразу. А вдруг под водой — обломки железа или осколки стекла?..

Наконец, собрав все свои силы, она отогнала страшные видения и, зажмурившись, прыгнула вниз.

Она с головой ушла в холодную и как будто вязкую воду, но уже в следующий миг, отфыркиваясь, вынырнула на поверхность.

Сильвен был уже далеко — он плыл к боковой калитке, ведущей к служебным помещениям Ботанического сада.

Здесь гоже все было затоплено.

Тринитэ вода доходила до плеч. Но девочка уже привыкла к ее температуре и с удивлением осознала, что теперь вода кажется ей почти теплой.

«Нет, наоборот, это мое тело остыло, — вскоре поняла она, чувствуя, как внутри все сжимается от страха. — Еще через десять минут я не буду чувствовать ни рук, ни ног, потом окоченею, как альпинист, накрытый лавиной…»

— Туда, — сказал Сильвен, — указывая на крышу хижины Любена, видневшуюся впереди.

Когда они приблизились, их глазам предстало удивительное зрелище: хотя домик смотрителя был построен в низине, его окружала невысокая каменная ограда, и вода через нее пока не перелилась.

— Совсем как польдер [11]… — прошептал Сильвен, поднимаясь на ограду.

Затем он помог подняться Тринитэ, которая словно зачарованная смотрела на этот островок суши ниже уровня воды!

Спрыгнув на землю, Сильвен вполголоса произнес:

— Добро пожаловать в замок Клингзора!

— Что? — спросила Тринитэ, чья одежда, насквозь пропитанная водой, стала тяжелой, как скафандр.

Обернувшись, Сильвен прижал палец к губам:

— Тс-с!.. Больше ни слова!

И, крадучись, стал приближаться к хижине.

«Невероятно!» — подумала Тринитэ, разглядев вблизи хижину и окружающее пространство.

Несмотря на облепившую тело мокрую одежду, ледяной холод и лихорадочную дрожь, девочка была настолько удивлена, что даже забыла обо всем этом на какое-то время. Жилище, стоявшее перед ней, трудно было назвать даже хижиной — скорее уж это была какая-то человеческая берлога, окруженная буйными зарослями травы, кустов, крапивы и папоротников. Но еще сильнее Тринитэ была изумлена тем, что оказалась на клочке суши, вокруг которого вздымалась вода — словно в подводной лодке с прозрачным верхом или у подножия горной плотины, лишь одна трещина в которой может привести к гигантскому наводнению.

В то же время и она, и Сильвен понимали, что вода в любую минуту может перелиться через ограду, после чего огороженное пространство мгновенно заполнится ею, словно раковина, слив которой заткнули пробкой. И тогда настанет конец и хижине, и ее хозяину… если он все еще внутри.

Приблизившись к единственному окну, Сильвен прижался спиной к стене. Затем он вытянул шею и осторожно заглянул в окно. Как раз в это мгновение луна вышла из-за туч и осветила внутренность хижины.

Любен был там.

Он сидел в старом кресле, спиной к окну.

Сквозь мутное стекло Сильвен разглядел горящую перед стариком на столе свечу.

Обернувшись к Тринитэ, Сильвен быстро кивнул ей, затем резко распахнул дверь.

Любен не шелохнулся.

Словно окаменев, он по-прежнему сидел в кресле спиной к визитерам, перед зажженной свечой.

Эта неподвижность слегка обеспокоила Сильвена.

— Я… я пришел поговорить, — произнес он с усилием.

Никакой реакции.

Напрасно он ждал хотя бы чего-то вроде фразы «Ну, так заходи».

Нет, тяжелое, гнетущее молчание.

«Какая-то подводная тишина!» — подумала Тринитэ, неуверенно входя следом за Сильвеном в хижину старшего смотрителя зоопарка.

— Любен?.. — вполголоса окликнул старика профессор.

— Входи, — наконец произнес Любен слабым, шелестящим голосом. Но так и не обернулся.

Дрожащее пламя свечи искажало падавшую на потемневшие от копоти стены тень старика, слабо освещало книжные шкафы, гравюры без рамок, крышку колодца в центре комнаты и древний камин, где еще мерцали догорающие угли.

— Садись у огня…

«Тепло!» — воскликнула мысленно Тринитэ и, забыв обо всем, первой устремилась к очагу. Она так замерзла в своей промокшей насквозь одежде, что охотно залезла бы внутрь камина.

«Если я хоть немножко не согреюсь, то окочурюсь прямо на месте!» — сказала она себе, энергично вороша угли кочергой. Потом зачерпнула горстью угля из корзины, стоящей чуть в стороне, и бросила в очаг.

Пламя тут же вспыхнуло с новой силой.

Только после этого девочка наконец обернулась к Любену, который смотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

«Лицо как будто из дубовой коры», — подумала Тринитэ. Но она слишком продрогла, чтобы испугаться чего-то по-настоящему. Сильвен, напротив, по-прежнему оставался в нерешительности. Казалось, он боится приблизиться.

«Он что, боится Любена? — подумала Тринитэ с удивлением. — Почему он стоит в тени? Всю дорогу был на взводе, а теперь вдруг скис… Может, он только сейчас осознал бойню в музее, смерть матери, послание от Габриэллы — все, что недавно произошло?»

Девочка была права: Сильвену хотелось убежать, скрыться. Перестать существовать. Исчезнуть навсегда.

Однако вместо этого он все же приблизился к старику, неподвижно глядящему на свечу. И наконец увидел землистое лицо своего наставника.

— Все кончено, ты об этом знаешь? — прошептал Любен, не шелохнувшись.

Где-то в глубине души Сильвен ощутил укол совести.

— Любен… — прошептал он с горечью. Лицо старика поразило его — оно было похоже на поле боя, усеянное воронками от снарядов.

Старый смотритель попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса.

Затем он с трудом поднялся, дошел до кровати и, застонав от боли, рухнул на нее.

— Возьми меня за руку… — прошептал он, протягивая Сильвену руку. Его тон был почти умоляющим. — В последний раз, — прибавил он.

Сильвен порывисто бросился к кровати и, сев рядом с Любеном, сжал в ладонях обе руки старика.

— Любен… — прошептал он, с трудом сдерживая волнение.

Тринитэ чувствовала себя все более неловко.

«Я не должна этого видеть. Это семейное дело…»

Однако смотритель, превозмогая боль, обернулся к ней и даже попытался ей улыбнуться.

— И вы тоже… подойдите… — выговорил он.

И, указав Тринитэ на свободный стул, знаком велел придвинуть его ближе к кровати.

Девочка заметила, что взгляд старика неожиданно стал твердым, почти суровым.

Судя по всему, он собирался рассказать им что-то важное, и Тринитэ с нетерпением ждала этой исповеди. Трое сидящих рядом, лицом к лицу, людей, один из которых — дряхлый старик с лихорадочно горящими глазами, и единственная свеча, озаряющая комнату неверным светом, — все это придавало сцене фантасмагорический оттенок, заставляющий вспомнить о картинах Ла Тура [12].

«И в довершение всего — кругом вода!»

Вода с минуты на минуту могла перелиться через ограду, но пока еще крохотный клочок суши со стоящей на нем хижиной оставался неким миниатюрным подобием Атлантиды.

— Здесь нельзя оставаться, — наконец произнес Сильвен, повинуясь слабому импульсу здравого смысла.

Любен небрежным жестом отмел это замечание.

— Слишком поздно, — тихо сказал он. — И мне о многом нужно рассказать… — Он пристально посмотрел на Сильвена и Тринитэ и прибавил: — Вам рассказать…

На лице старика отражалась непреклонная воля.

— Но что произошло? — спросил Сильвен.

Любен нахмурился.

— Они добрались до нас, — ответил он, прерывисто вздохнув. — Они… они никогда нам особо не доверяли. Я думаю, что это действительно конец…