Темные игры – 2 (сборник)

Центральное телевидение умудрилось и из этого выжать сенсацию — когда один из найденных во льду тритонов зашевелился и ожил. Специально прилетевшая корреспондентка, захлебывалась слюной и восторгом, вещала телезрителям, что перед ними самое старое из ныне обитающих на планете существ… Умыли, дескать, американцев с их секвойями, помнящими времена Пунических войн.

Существо, помнящее (если верить корреспондентке) времена Атлантиды, лениво шевелило конечностями в какой-то прозрачной бадейке, тупо пялилось в камеру и явно недоумевало — на хрена его разбудили? И ничем оно не отличалось от самого заурядного тритона, каких навалом в любом прудике средней полосы…

В общем, дешевая получилась сенсация. Скучная.

А корреспондентка, наоборот, дамочкой оказалась весьма веселой. Лихо пила спирт в мужской компании и за неделю своей командировки на Стрежневом и в Ямбурге-29 успела побывать под всеми пожелавшими того офицерами и мужами науки. Под несколькими не пожелавшими — тоже. Обаятельно-напористая была мамзель, ничего не скажешь. Издержки профессии. Бессонов, кстати, тогда…

Он резко оборвал мысль.

Крикнул Толику:

— Стой!!!

Тот недоуменно замер над майной, держа в каждой руке по матерому селезню. Остальные прекратили подтаскивать добычу.

Бессонов нагнулся. Выругался, не дотянувшись. Лег на окровавленный лед. И выудил из ямы тушку только что упавшего в нее гуся.

Гусь был окольцован.

— … ня, — авторитетно заявил Магадан. — Я штук двадцать таких отковырял. Думал, может, награда какая будет от науки-то? Тока хрен по ним поймешь, куда за бабками-то надо…

Бессонов почти не слушал его бормотание, пытаясь осторожно снять кольцо кончиком ножа. Хотя «кольцом» это назвать можно было с большой натяжкой. Пару раз Бессонову случалось подстрелить окольцованных птиц — кольца у них на лапах были согнуты из мягкого тонкого металла, легко разгибавшегося и выпрямлявшегося. Дабы сознательный и радеющий за интересы науки охотник мог положить выпрямленную пластинку в конверт и послать в Москву, в НИИ орнитологии…

На лапе же гуся неизвестной породы наблюдалось нечто совсем иное.

Больше всего это было похоже на скрученную полоску бумаги, или белой материи, плотно прижатую к лапе коконом из какой-то прозрачной пленки. Прямо как вакуумная упаковка — только едва ли гусь переживет, если его поместить в аппарат, соответствующую упаковку изготовляющий… Загнется ведь, бедолага, от переживаний…

Пленка, кстати, лезвию бритвенно-острого ножа не поддавалась.

— Дай-ка я! — Карбофосыч решительно потянулся к птице.

Этот миндальничать не стал. Махнул ножом, отсек гусиную лапу. Оболочка «кольца» как-то словно сама расползлась в его пальцах. Развернул бумажку. И присвистнул удивленно:

— Шифровка…

Был он прапорщиком старой школы, с бдительностью, заложенной на генетическом уровне.

Бессонов взял у него бумажку — странную, гладкую, скользящую в пальцах.

М-да… Пляшущие человечки какие-то… Очень похоже на то, что Бессонов однажды увидел на экране своего древнего компьютера, попытавшись открыть текст, набранный на одном из последних детищ Ай-Би-Эм.

Иероглифы. Пиктограммы. Хрен прочитаешь.

Юрка заглянул через плечо — и обрадовался:

— Ну точно! Не наши кольцуют! Американцы!

Толик, осмотрев в свою очередь бумажку, усомнился:

— А зачем им так секретничать, америкашкам-то? Подумаешь, какая важность — куда гуси по весне летают?

— Эт дело стратегическое, — заявил Карбофосыч. — А если вместо такой фитюльки микрокамеру к лапе примастрячить? И — над секретными объектами? То-то… Ладно, что стоим, заканчивать давайте.

Он забрал бумажку, запихал в нагрудный карман комбеза.

С севера донеслось — пока слабое — гоготанье.

Подлетала новая стая.

Разговор с Юриком они закончили спустя два часа, стоя на скалах северной оконечности острова, на самой верхней точке. Котловина Стрежневого была отсюда видна как на ладони, и на море вид открывался отличный. С запада и востока темнели у горизонта тоненькие ниточки берегов Обской губы. На севере, за несколькими километрами чистой воды, громоздились льды.

Добрались не напрямую, не через боевые порядки птиц — казалось, вовсе и не поредевшие от их канонады. Бессонов испытывал какой-то иррациональный страх: стоит зайти поглубже на покрытую шевелящимся ковром территорию — и вся эта туча пернатых ринется на них. Не будет даже нужды пускать в ход клювы и лапы. Навалятся всей массой — и конец. Раздавят, задушат, погребут под живой пирамидой…

Чушь, конечно, но лейтенанту Стасову, похоже, пришли сходные мысли, — и он отнюдь не возразил против предложения пройти кружным путем, поверху…

— Так откуда же они прилетели? — спросил Юрик после того, как Бессонов объяснил невозможность полета из Америки. Вернее — с канадского побережья американского континента.

— Не знаю… Может, как-нибудь дугу описывают, разворачиваются, а летят все-таки с юга…

Никакой уверенности в голосе Бессонова не было.

Юрик тут же выдвинул новую версию:

— А может… Помнишь, фильм был, про землю Санникова? Ну, как птицы туда летели…

— Так не нашли же ее… Авиация, спутники… Ерунда.

Говоря, Бессонов не отрывал от глаз бинокля — несколько минут назад ему показалось, что вдали, над льдами, в воздухе что-то густо темнеет. Теперь сомнений не осталось — птицы. Летят беспорядочной кучей — значит, какая-то мелочь, не утки, не гуси, не журавли, те всегда выстраиваются походным клином.

Стасов настаивал:

— Есть гипотеза, что земля Санникова — плавучий остров. Ледяной. Сверху, на льду — слой грунта, флора, фауна… И кружит все это дело по океану, по замкнутой траектории. Потому и не находили там, где видели. А спутники над полюсами не больно-то летают. Крайне неудобная для запуска орбита. Да и зачем? Белым медведям телепрограммы транслировать? За пингвинами наблюдать?

Бессонов оглянулся, с сомнением оглядел забитую птицами котловину. Потом посмотрел на север — массы птиц были видны невооруженным глазом. Протянул бинокль Юрику и сказал: