Темные игры – 2 (сборник)

Сверху уже торопливо спускался дед Магадан, привлеченный двумя выстрелами, которыми Толик Збруев возвестил о прибытии гостей.

— Пострелять приехали? — радостно заулыбался Магадан, обменявшись со всеми рукопожатиями. Гостей он любил — не совсем, впрочем, бескорыстно.

Улыбка у деда была специфичная. Два нижних клыка, поблескивающих золотом коронок, и черные обломки-корешки прочих зубов.

— Давай, веди в хату, — распорядился Карбофосыч. — У тебя тут, говорят, дичь уже некуда складывать?

— Некуда, некуда… — Магадан снова оскалился. — Уж я ее и коптил, и солил, проклятую… А она всё летит и летит. Пальцы не гнутся, ощипывамши. Ладно хоть холодильник у меня безразмерный…

И он кивнул вглубь острова, явно имея в виду озеро — лед на нем наверняка еще даже не начал таять.

— Откуда летят-то? — спросил Бессонов.

Он обрадовался подтверждению маловероятного известия — не зря, стало быть, приплыли. Но все равно недоумевал — почему так рано? Тем более что за четыре часа морского пути ни единой тянущейся с юга птичьей стаи они не видели.

— Да… его знает, откуда они летят, — беззаботно ответил Магадан. И неопределенно махнул рукой в северном направлении. — Оттуда откуда-то. Я вам чё, ботаник?

Ботаником он не был. Магадан принадлежал к малопочтенному сословию бичей, а до этого отсидел пятнадцать лет за убийство собственной жены по пьянке и ревности — в чем до сих пор не раскаивался. Причем убил супругу двумя выстрелами в грудь из охотничьего ружья. Возможно, знакомство с этим индивидом (ну и плюс изрядная доза спирта, естественно) и толкнуло Бессонова на дурацкую авантюру двухмесячной давности.

Но кое-какое отношение к науке Магадан имел. Пристал четыре года назад к экспедиции, изучавшей остров Стрежневой, — ученые бичей любят, работники из тех неприхотливые, есть могут что угодно и жить где угодно. Экспедиция уехала — Магадан остался. Место понравилось. С тех пор каждый год проводил теплые месяцы здесь — заходил пешком по последнему льду, осенью уходил по первому. Охотился, ловил рыбу, отдыхал душой и телом вдали от милицейских патрулей, норовящих проверять документы и таскать не имеющих их в кутузку…

Но в сторонах света Магадан, что о нем ни думай, разбирался. Север с югом не спутает.

— Нет там ничего, — сказал Бессонов, кивнув в указанном Магаданом направлении. — До самого полюса нет. Неоткуда птицам лететь.

— Может, с Новой Земли? — предположил Толик неуверенно.

Обсуждать версию даже не стали. Новая Земля от них не на севере, скорее на северо-западе. И вся сейчас скована льдом, весна туда приходит еще позже. И вообще, дичь весной летит с юга на север, никак не наоборот.

— Может Киричев с компанией пошутить решили? — сказал угрюмо Карбофосыч. — Первое апреля по старому стилю отметить? А ты, раб божий, за поллитру им помочь взялся?

Он вообще недолюбливал Магадана. Да и сожженного (если все-таки — зря) бензина было жалко.

— Да говорю же — до… ной матери дичи! — загорячился Магадан. — Вот щас сами уви… Тихо! Во! Слышите?!

Все замолчали, прислушиваясь (они уже почти поднялись до того места, где из стенки острова-чашки выпал кусок, но вид вниз, на озеро, еще не открылся).

Издали, слабо, но вполне различимо, раздавался звук, в происхождении которого ошибиться было невозможно. Гуси. Подлетающая гусиная стая.

Подлетающая с севера…

Загадка природы.

Это надо было видеть.

Просто видеть — никакие рассказы не могли создать и самого приблизительного впечатления. Даже подготовить к увиденному — не могли.

Бессонов остановился, изумленный. Остальные — тоже.

И берега, и лед озера, и внутренние склоны острова — оказались темны от самых разных птиц. Причем понятно это стало не сразу. Поначалу показалось — нет тут никакой дичи, просто котловина Стрежневого не пойми от чего изменила цвет…

Не слышалось обычного в таких случаях разноголосого птичьего гомона и хлопанья крыльев, сливающихся в единый громкий звук. Птицы не взлетали, не кружили, не опускались обратно — как оно всенепременно бывает при подобных сборищах пернатых. Ну, не совсем подобных, — такого Бессонову видеть еще не приходилось… Живая пелена лишь слегка, еле заметно шевелилась — словно действительно была единым существом, больным или смертельно уставшим…

— Ну?! — сказал Магадан. — Красота?

Голос его звучал так гордо, как будто он сам долгие ночи не спал у инкубаторов и вольеров, выращивая эту ораву.

У остальных не нашлось слов…

А потом они забыли про всё.

Про то, что собирались зайти сначала в резиденцию Магадана — довольно большую хибару, оставшуюся от экспедишников, — распаковаться, устроиться, оставить дежурного варить ужин (никто не сомневался, что дежурным окажется Юрка Стасов), хряпнуть по сто грамм с приезда, — а уж потом отправиться на разведку к завтрашней охоте…

Вместо этого они побросали вещи и стали торопливо, глядя не под ноги, а на птиц, — спускаться, на ходу переламывая ружья и запихивая в них патроны. Магадан, несмотря на все утверждения, что добычу ему девать некуда, — присоединился к ним со своей древней, помнящей совнархозы «ижевкой».

И началась охота.

После первых выстрелов дичь взлетела — медленно, неохотно. Казалось, промахнуться тут невозможно. Но промахи поначалу были — глаза попросту разбегались. В кого стрелять? В тяжело встающих на крыло гусей? В огромную стаю куликов (воздух просто кишел ими, как комарами на болоте)? В уток — напуганных стрельбой Толика и Карбофосыча с другого фланга и летящих прямо на Бессонова?

Расстояние оказалось слишком близким, дробь неслась плотной кучей — и либо проходила мимо, либо разбивала на куски птичьи тушки. Впрочем, якобы промахи таковыми на деле не были — попадали в кружащих в отдалении птиц…

Постепенно Бессонов чуть успокоился, стал действовать осмысленно — соизмерял размер дроби с размером дичи, и не стрелял ближайших — как говорят охотники, выпускал в меру…

Выстрелы гремели. Раненые птицы бились на земле, никто их не подбирал и не добивал. Раскалившиеся стволы жгли руки — конструкторы охотничьего оружия никак не рассчитывают его на такую вот беспрерывную стрельбу…