Милый Каин

Кораль встала и убрала картину за большую стопку рам, чтобы холст не бросался в глаза любому, кто зашел бы в мастерскую. При этом она с трудом верила в происходящее.

«Неужели я действительно спокойно, без напряжения говорю о чем-то с собственным сыном и испытываю от этого самое настоящее удовольствие? Господи, как же давно этого не было! И вдруг — такой подарок в тот день, когда я меньше всего этого ожидала».

Кораль сейчас не смогла бы описать словами свои чувства.

— Я знаю, тебе, наверное, кажется, что я все это специально подстроил так, чтобы ты пострадала, — сказал вдруг Николас. — Но поверь мне, я просто хотел доказать ему, что мне его подарок не нужен. Я же говорил, что не хочу никаких подарков — ты сама слышала. Вот почему так все и вышло.

Кораль молча смотрела на сына и старалась не расплакаться.

— Ты уж меня извини, — произнес вдруг Нико.

Кораль молча кивнула и через несколько секунд осторожно спросила:

— А почему ты так не любишь отца?

Нико не ответил, только махнул рукой. Вопрос матери будто всколыхнул в нем мрачные и неприятные воспоминания.

Кораль почувствовала, что не дождется ответа на этот вопрос, и решила немного сместить акценты в разговоре:

— Ну хорошо, а чем тебе так не угодил аквариум?

Нико оценил тактичность матери и решил не изводить ее молчанием.

— Аквариум, говоришь?.. Хватит мне того, в котором мы сами живем.

— Ну а рыбки? Они-то в чем виноваты?

— Если честно, мне они неинтересны.

— Маленьким ты очень любил наблюдать за аквариумными рыбками. Помнишь ту смешную историю, когда тебе на попке рыбку нарисовали?

— Мне? Какую еще рыбку?

— Тебе ее нарисовали, чтобы ты мог идти купаться в море. Просто когда ты был маленький, мы ездили в Кастельон и на Майорку. Тебе очень нравилось купаться.

— Это я прекрасно помню. А что за сказочка с рыбой на моей заднице?

Мать стала рассказывать очередную историю из детства сына:

— Все началось с того, что ты терпеть не мог ходить к доктору, который делал тебе уколы — ну, прививки там всякие. Каждый раз, когда приходилось идти к врачу, ты устраивал настоящую истерику. Тебе, видите ли, хотелось только ходить на пляж, валяться в песке и купаться. Ну вот, чтобы обмануть тебя, мы и сказали, что перед тем, как идти на море, нужно обязательно получить разрешение у начальника всех рыб. Да-да, только он, как мы тебя заверяли, дает разрешение купаться и загорать. Если он поймет, что ты здоров и умеешь плавать, то поставит тебе на попку печать в виде рыбы. Это и будет разрешение купаться в море. В общем, ты уже на следующий день только и мечтал о том, как бы поскорее попасть к начальнику всех рыб и подставить ему свою попу, чтобы получить наконец заветную печать.

— Нет, подожди, мне что, педиатр действительно поставил на заднице печать в виде рыбы?

Мать смотрела на сына с умилением.

— Для начала он сделал тебе хороший укол, но ты даже не пикнул. Ты настолько был горд тем, что теперь у тебя на попке есть печать с рыбой, что, когда мы на обратной дороге заглянули в магазин, ты взял да и спустил штанишки прямо перед какой-то зеркальной витриной, чтобы посмотреть, где там она у тебя.

— Нет, ты что, серьезно? Я вправду снял штаны перед посторонними людьми?

Кораль не сдержалась и рассмеялась в полный голос.

— Самое смешное заключается в том, что рыбу ты там действительно увидел и пришел в неописуемый восторг.

— А откуда она там взялась?

— Ну, мы с доктором поговорили, и он аккуратно нарисовал ее тебе ручкой.

— Вот так история! Анекдот, да и только, — со смехом произнес Нико.

Несколько секунд они сидели молча, глядя друг на друга.

— Если честно, мы тогда не в первый раз обманули тебя насчет всяких там рыб. Был и другой случай. Та рыба была настоящей, и ты ее сам поймал. Дело в другом. Должна тебе признаться, что есть ее было бы удовольствием ниже среднего.

— Подожди, какая рыба? Я что, сам рыбу ловил?

Положив ладонь на руку сына, Кораль сказала:

— Тебе было лет восемь или девять, и ты сам поймал маленькую рыбку. Странно, неужели ты не помнишь? Ты ходил на берег моря, подолгу наблюдал за рыболовами, потом стал говорить, что и сам хочешь попробовать половить рыбу.

— Ну и что из этого вышло? Кстати, в чем обман-то был?

— Как-то раз ты ушел на причал и долго крутился около рыболовов. Кто-то предложил тебе запасную удочку. Ты забросил ее и стал ждать. Прошло, наверное, часа два, не меньше, и вдруг тебе удалось вытащить из воды маленькую черную рыбку. Я не знаю, как она называется по-настоящему. Рыбаки величают ее старушкой. В общем, чешуя, шипы да кости. Есть ее попросту невозможно. Но ты-то об этом не задумывался, притащил мне свой трофей, жутко гордился, сиял от счастья. Ну и как, спрашивается, мы могли сказать тебе, что такой улов не представляет никакой практической ценности? Ты твердо заявил, что я должна приготовить ее на ужин. В общем, ни дать ни взять охотник, вернувшийся домой с трофеями. Отец, кстати, всегда говорил, что любой твой успех, пусть даже самый маленький, нужно по достоинству оценить и отметить всей семьей. В общем, пришло время ужина, мы все сели за стол, и я подала тебе твою рыбу. Она, правда, каким-то чудесным образом стала гораздо мягче и сменила цвет с грязно-серого на нежно-розовый. Тебе это, конечно, показалось странным, но ты же не мог не поверить маме, которая сказала, что так всегда бывает с рыбой, которую жарят. На самом деле это, конечно, была совсем другая рыба — кусок филе лосося, который ты, естественно, проглотил в два счета. Никогда не забуду, каким довольным ты выглядел в те мгновения.

Нико рассмеялся. Кораль продолжала смотреть на него и наслаждаться этими прекрасными мгновениями.

«Какое же это счастье, просто сидеть рядом с сыном, говорить с ним и не чувствовать страшного психологического напряжения», — подумала мать.

За последнее время она уже успела забыть, что с Нико можно просто говорить, смеяться и шутить, не задумываясь над каждым сказанным словом.

— Ну и дела! — сказала Кораль, посмотрев на часы. — Мы так с тобой всю ночь и просидели. А как же режим?

— По-моему, режим — это не самое главное в жизни, — совершенно по-взрослому заявил ей в ответ Николас. — Ты рисовала, я наблюдал за тобой, а потом мы очень хорошо поболтали. По-моему, ночь была потрачена не напрасно. Ну а выспаться мы еще успеем.

— Ночь была потрачена не напрасно, — задумчиво повторила она. — Господи, сынок, если бы ты всегда был таким, как сегодня.

Глава одиннадцатая

Этический кодекс шахматиста

Уже за полночь Хулио Омедас вошел в душное, сумрачное помещение клуба «Джаз перфект». В этом заведении его привлекала не столько сама музыка, сколько странная манера танцевать, принятая среди завсегдатаев клуба.

Спрашивается, как танцевать под джаз-фьюжн?

«Отвечаем, — сказал бы Хулио. — Сами посмотрите на этих людей. Они движутся плавно и достаточно медленно, словно преодолевая сопротивление какой-то плотной среды, например воды. Посмотрите, как они поворачивают и наклоняют голову, какие волнообразные движения делают руками, и вы увидите перед собой морскую черепаху, конвульсивно шевелящую конечностями в такт какому-то внутреннему, одной ей ведомому ритму. Вот вам и танец под джаз-фьюжн, ни больше ни меньше».

Здесь, в этом клубе, гости не столько танцевали, сколько черепашились. Это слово, отсутствующее в каком бы то ни было словаре, придумал сам Хулио, чем внутренне очень гордился. Впрочем, его всегда занимало, как люди воспринимают ту музыку, в которой ритм — это не застывшая и безупречная в своей непоколебимости структура, а, наоборот, нечто сбивчивое, плавное и изменчивое, то, что нужно ловить, угадывать и тонко чувствовать.

«Никогда в жизни не стану танцевать под такую музыку», — подумал он.

Вечером, по окончании рабочего дня, Инес прислала ему эсэмэску, сообщила, что собирается заглянуть в «Джаз перфект». Омедас никогда не отвечал на телефонные сообщения, включая и те, что присылала ему она. Дело было даже не столько в лени, сколько в почти суеверном нежелании лишать себя возможности общаться с людьми если не непосредственно, то по крайней мере напрямую, слушая их голоса.