Спенсервиль

– Можешь делать все, что тебе хочется.

– И мне можно будет задерживаться на работе, приносить работу на дом, на выходные, ездить вместе с мужчинами в командировки?

– Не перегибайте палку, миссис Прентис.

Она улыбнулась и сжала его руку.

Они шли по ручью – неглубокому, примерно по щиколотку, – обходя торчавшие из воды камни, и Киту доставляло удовольствие ощущать ступнями илистое дно, чувствовать в своей руке ладонь Энни.

– Быть может, когда-нибудь мы снова вернемся сюда, – проговорила она.

– Возможно.

– А что чувствуешь ты, Кит? Здесь ведь и твой дом тоже. Ты бы не хотел тут остаться?

– Хотел бы, но я же понимаю, что это невозможно. Быть может, когда-нибудь.

Энни задумалась, потом проговорила:

– Если бы… его тут не было…

– Что он станет делать, если его уволят?

– Он тут не останется, – ответила она. – Не сможет. Для него это было бы унижением. А кроме того, очень многие втайне ненавидят его. Знаешь, – добавила она, – если миссис Бакстер сбежит с другим, для него это станет таким унижением, что, возможно, он сам подаст в отставку и уедет из города. Тогда мы сможем вернуться, если захотим.

Кит кивнул, потом спросил:

– А куда бы он мог уехать?

– На Грей-лейк. Он даже говорил, что мы туда переедем, когда он выйдет в отставку. Возможно, – улыбнулась Энни, – это произойдет гораздо раньше, чем он думает. Только поедет он туда один. Он понимает, что не сможет оставаться в Спенсервиле, если уйдет с поста начальника полиции.

– Что, тогда ему уже не будут устраивать торжественных приемов в «Элкс Лодж»?

Энни глянула на Кита и ответила:

– Как я понимаю, ты прочел об этом в газетах. Господи, это был один из худших вечеров в моей жизни. Ты что, ревнуешь? – спросила она после небольшой паузы, видя, что Кит ни о чем ее не спрашивает.

– Да что-то вроде этого. Сам толком не понял, что я тогда почувствовал.

– А я, любимый, весь тот вечер думала о тебе и гадала, чем ты занимаешься по субботам. Знаешь, сколько суббот я гадала, где ты и с кем, после того как мы расстались?

– Я по большей части развлекался тем, что проходил курс молодого бойца в пехоте, – ответил он и добавил: – Субботние вечера я обычно простаивал в длинных очередях, чтобы позвонить тебе. А тебя всякий раз не бывало дома.

– Была, всегда была. Но не хотела отвечать. Гордость и упрямство – грех, вот мы за эти грехи и расплачиваемся, – усмехнулась она.

– Да, верно.

– Ревность тоже грех. Я не ревную, но… знаешь, я звонила тебе из «Элкс Лодж». Мне просто хотелось услышать твой голос. Но тебя тоже не было дома.

– Я в тот вечер съездил в школу, погонял там мяч на баскетбольной площадке, около девяти вернулся домой, принял холодный душ и лег спать.

– И хорошо. А кто тебе приснился – я?

– Не помню. Но когда я просыпаюсь утром, то самая первая моя мысль всегда о тебе.

– И у меня тоже.

Они подошли к кромке леса, к тому месту, где ручей расширялся и впадал в озеро. Кит и Энни выбрались на берег и оглядели поверхность воды и поросшие травой берега. Теперь по соседству с машиной Энни появились и другие, а в высокой траве лежало несколько велосипедов.

Группа подростков плавала по озеру на большом надувном плоту; чуть дальше Кит разглядел двух пожилых людей, удивших рыбу. Две молодые мамы с только начинавшими ходить малышами пускали возле берега игрушечные кораблики.

Поверхность озера была спокойна и блестела, как зеркало; лишь какая-нибудь рыбка время от времени выскакивала, хватая насекомое и оставляя на воде расходящиеся концентрические круги. Над водой кружились стрекозы, недалеко от берега покачивались заросли прудовых лилий – их сладкие корни можно было варить и есть; интересно, подумал Кит, знают ли об этом нынешние мальчишки?

В этот теплый субботний день озеро Ривз выглядело почти так же, как и тридцать лет назад; только раньше, как помнил Кит, здесь всегда резвилось гораздо больше ребят; это было последнее поколение, еще не познавшее организованного детского отдыха, – мальчишки типа Гекльберри Финна, варившие корни лилий и любившие пожевать жгучие длинные водоросли, ловившие рыбу на бамбуковые удочки и пускавшие старые удилища на поплавки, стрелявшие из рогаток, чем раздражали взрослых и мелких домашних животных, и гонявшие на тяжелых металлических велосипедах, которые весили больше, чем сами ездившие на них мальчишки.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Энни.

– Вспомнил, как мы здесь с ребятами купались летом по ночам в чем мать родила. А заодно курили, пили пиво и говорили о девчонках.

– Я знаю. Мы обычно прятались на берегу, там, где трава была повыше, и подглядывали.

– Не может быть!

– Нет, правда, – рассмеялась она. – Я два раза тут была. Конечно, разглядеть нам почти ничего не удавалось, но мы говорили друг дружке, что видели все.

– А почему же вы к нам не присоединялись?

– Наверное, так и надо было сделать. Как-то раз мы даже хотели утащить всю вашу одежду, но потом струсили.

– Знаешь, что я тебе скажу: как-нибудь летом мы сюда приедем и искупаемся тут ночью голыми.

– Договорились!

Они постояли немного молча: обоим не хотелось расставаться.

– Наверное, в этом году это последние теплые выходные, – сказала Энни.

– Да, я уже чувствую запах осени.

– И я тоже.

Они понаблюдали за теми, кто был на озере; потом Кит спросил:

– Ты ведь знаешь пастора Уилкеса, того, что служит в церкви Святого Джеймса, да?

– Да.

– Я тут с ним говорил несколько дней назад.

– Как он?

– Постарел. Но по-прежнему бодр и проповедует.

– И что же он тебе проповедовал?

– Напоминал о некоторых заповедях.

– То есть?

– Советовал мне не домогаться жены соседа.

– Вот как? Ну, если он имел в виду миссис Дженкинс или миссис Мюллер, то это хороший совет, даже очень. Но, насколько я понимаю, он имел в виду меня. Это уже неприятно.

– Ты ему нравишься. И он не осуждал меня, просто советовал подождать, пока ты получишь развод. Вот после этого я могу начать тебя домогаться.

– Он прямо так и сказал?

– Да. В глубине души он просто старый романтик.

Энни помолчала немного, обдумывая услышанное, затем сказала:

– Не думала, что ты обратишься к кому-нибудь за советом, пусть даже и к пастору.

– Честно говоря, я и не обращался. Он сам поднял эту тему.

– Ты хочешь сказать, что он все знает… но откуда?..

– От преподобного Шенка, твоего пастора. Я тебе это все рассказываю на случай, если ты надумаешь обратиться к нему за советом, или отпущением грехов, или еще зачем.

– Я… да, я обсуждала с ним свою семейную жизнь. – Энни немного поколебалась, потом призналась: – Если уж быть честной, то я говорила с ним и о тебе.

– Вот как? И о чем же ты поведала ему, что я тебе являюсь в сексуальных снах?

– Ну уж нет! – Она рассмеялась. – Я ему мало что сказала.

– Если у тебя с ним будет еще разговор на эту тему, он тебе скажет то же самое, что Уилкес сказал мне: добивайся развода, а пока не получила его, не прелюбодействуй.

– Ну, этот совет уже немного опоздал.

– И кроме того, подобные разговоры имеют обыкновение распространяться.

Энни кивнула.

– Я дружу с Мардж, женой пастора Шенка… а что еще говорил тебе пастор Уилкес?

– Этого я не могу тебе сказать. Но, при всех их добрых побуждениях, знают эти пасторы слишком много.

– Буду осторожна. – Она посмотрела на него и спросила:

– Значит, через неделю, Кит?

– Ровно через неделю, считая от сегодняшнего дня.

Она уселась на землю и принялась расправлять колготки.

– Помоги мне вытереться, а?

Кит опустился перед ней на колени, нижней частью рубашки обтер ее ступни, помог ей натянуть колготки, одеть туфли.

– А трусики где же? – спросил он.

– Потеряла. – Энни протянула руку, и Кит помог ей встать. – О Господи, ты только посмотри на меня, – проговорила она. – Вся в листьях, одежда перепачкана… – Она рассмеялась. – Вид такой, словно переспала с кем-то прямо на земле в лесу. – Энни причесалась, потом, улыбнувшись, спросила: – Не заехать ли мне домой переодеться, прежде чем ходить по магазинам, как ты думаешь? Или: «Здравствуйте, миссис Смит. Да, вы правы, я действительно была в лесу и занималась там на траве сексом. Встретила одного всадника, высокий такой. А почем у вас сегодня морковка?»