Тайна Черного дома

— Относительно… — отозвался якут.

— Ладно, вперед! Если мы ничего не найдем, прикажу Анатолю нас застрелить. И первым умрет самый сомневающийся! Можете считать, что приказ этот отдан!

Анатоль негромко кашлянул, как бы давая понять, что слова Маэстро он принял к сведению.

Говорят, есть люди, которые с наслаждением проводят время в пещерах, многие недели, едва ли даже не годы. Лука к таким не относился, как, по-видимому, и остальные из их небольшого отряда. Пещера, которая поначалу показалась ему такой спокойной, была просто могилой и ничем иным. Никто не говорил об этом, не обсуждал подобное, но наверняка не мог не думать.

Положение Луки было сложнее других. На долгие часы приходилось включать прибор, потом глотать таблетки. А после снотворного, дозы которого были не так уж малы, голова не становилась достаточно ясной — семи часов сна не хватало. Чаще всего он пребывал в каком-то невесомом, хмельном состоянии.

— Что это вы всегда съедаете на ночь, Лука Васильевич? — поинтересовался Кадушкин. — Дополнительный паек, не хватает нашего рациона?

Анатоль, как бы невзначай оказавшийся, рядом, высвободил из рук Луки коробочку со снотворным, протянул Кадушкину.

— Это не нужно, — показал головой Маэстро, но название таблеток прочитал. — Понятно. Это то, что мы покупали вам в Алупке?

— Хотите попробовать?

— Нет, предпочитаю виски с этой подземной водой. Кстати, неплохой получается напиток.

Прошло еще несколько дней. Сколько точно, никто не мог сказать — времена суток перемешались. Теперь, кроме как для ночевки, они не останавливались. Превратились как бы в цыган тьмы, в тени, в привидения.

Однако усталость, напряжение брали свое, и Кадушкин был вынужден объявить стоянку. На воле, за многими слоями твердой и безмолвной почвы, в этот час тоже наступила темнота. Часы показывали двадцать три пятнадцать. Было не до разговоров. Люди допивали свой чай, а Лука готовился проглотить очередную порцию таблеток. Приборчик еще работал, и он не решался его выключить, стараясь хоть на сколько-то оттянуть наступление дурмана.

Откуда-то издалека внезапно до него донеслись звуки музыки. Лука прислушался и узнал «Полонез Огинского». Мелодия то приближалась, то удалялась, но была достаточно явственной. Лука ничего не мог понять. Ни у кого из спутников транзистора с собой не было. Да и не пробились бы радиоволны через миллиарды тонн земли.

Он бесшумно поднялся, сделал несколько шагов в темноте на завораживающие звуки. Музыка смолкла на какое-то время, потом возникла вновь, переместившись вправо. Лука тоже повернул направо и сделал еще несколько шагов. Звуки исчезли. «Пожалуй, я схожу с ума…» — подумал он и, развернувшись, пошел назад. Прошел, как ему показалось, те же несколько шагов на ощупь и уперся руками в стену. Тогда он взял левее и снова столкнулся с стеной. Постоял в смятении с минуту, пока его не осенило включить на пробковом шлеме лампочку. В тусклом свете протянулся вперед узкий коридор, и он пошел по нему, надеясь тут же увидеть своих. Через десяток шагов путь ему преградил ручей, совершенно бесшумный в полумраке. Он уходил в такой же узкий коридор, а над входом в него висело два изумительно красивых, переливающихся в луче лампочки сталактита. Любуясь радужным отсветом, Лука невольно вспомнил камень, которым они с Никифоровым владели так недолго. Он точно так же жаждал света…

Луке захотелось рассмотреть сталактитовые подвески поближе. По узкой тропе, где с одной стороны была стена коридора, а с другой вода, Лука дошел до них. Они были фантастически красивы, фосфоресцируя и светясь всеми оттенками радуги. Невольно он заглянул в узкий туннель, куда уходил ручей, и луч выхватил что-то уж совсем странное, сказочное — изваяние, очень похожее на человеческую голову с лицом из застывшего красновато-оранжевого сталактитового льда. Вокруг фигуры этой разметались, повисли черные и золотистые, и просто светлые камни.

Да, Лука сделал то, что никогда не следует делать человеку, попавшему в незнакомую пещеру. Он отошел от стоянки один. Правда, ему казалось, что он удалился совсем незначительно…

Лука ступил в воду ручья. Вода была совсем не холодной, сродни комнатной. Сначала она доходила Луке лишь по щиколотку, потом поднялась до колена. Он продолжал идти, словно завороженный. Сказочное человеческое лицо вблизи оказалось лишь комбинацией света и теней, отблесков преломленного сталактитами света. Зачем же он шел тогда?

Позднее Лука сообразил, что его манило вперед какое-то предчувствие. И оказалось, что предчувствие это связано с запахом — густым оранжевым, багряным. И Лука шел на него, тянулся, как к мощному магниту.

Но при чем здесь тогда музыка? Он так ясно, так отчетливо ее слышал. Слуховые галлюцинации? Или побочный эффект его приборчика? Быть может, в эти минуты где-то неподалеку или, напротив, очень далеко в самом деле исполнялся полонез Огинского?

«Боже, я совсем, совсем схожу с ума, пора кончать с этими поисками…» — подумал Лука и в ту же секунду запах, тугой, энергичный, оранжевый ударил в его нутро, как ударяет волна во время прибоя. Он торопливо пошел по ручью вперед, в густую, обнявшую его со всех сторон темноту. Запах! Он как будто не приближался и не удалялся. Говорят, так ведут себя призрачные огоньки на кладбише. Ты шагнешь, он отодвинется, отступишь на шаг — приблизится к тебе.

«А ведь я могу заблудиться!» — с тревогой подумал он. Хотя, казалось бы, заблудиться было трудно. Ведь он двигался все прямо и прямо. Потом, правда, пришлось свернуть. Ручей, слившись с другими, стал не ручьем уже, а настоящей речкой с шелестящим на разные голоса быстрым течением. Лука уже не мог идти по воде — было слишком глубоко, почти по грудь. Он боялся, что впереди под водой может оказаться яма или что-то вроде этого, и решил обойти глубокое место по параллельному коридору. Шелест воды слышался рядом, значит, всегда можно вернуться назад, к сталактитовому образованию. А уж оттуда рукой подать до людей, до стоянки. Он позовет, и его наверняка услышат.

Он продолжал двигаться вперед и остановился только тогда, когда запах перестал быть для него ориентиром. Нет, он не исчез, он стал так слаб, что трудно было понять, с какой стороны его доносило. И шелест, голос воды стал почти не слышен.

Лука стоял в глубоком смятении. Казалось, еще десять — двадцать шагов назад он точно знал, как вернуться, теперь же был в полной растерянности. Со всех сторон будто черной ватой он был окружен, обложен густой, осязаемой даже на ощупь темнотой.

«Только не паниковать! — приказал он себе. — У меня еще уйма сил и у меня фонарь с почти целой батарейкой…» Он шел еще минут пятнадцать. И снова остановился, подумав, что успел пройти не меньше километра. Стало жутковато: между ним и людьми была гора толщиною в целый километр! «Может быть, крикнуть? И они придут… Он вспомнил, что читал где-то, кричать бесполезно, это ничего не даст. Но удержаться было слишком трудно, и он прокричал хрипловатым голосом:

— Э~э-эй! Я зде-е-есь!..

Тотчас ему ответил целый сонм голосов, громких и тихих, всхлипывающих, веселых. Это отголоски подземного эха сбежались из десятков, а может быть, сотен коридоров.

«У меня еще уйма сил…» — Он выключил фонарик, надо было экономить остатки батарейки. Вместе с черным мраком его охватил ужас. И неясно, что было сильнее.

Что же теперь делать? Идти или продолжать стоять на месте? Ведь должны же его искать в конце концов. Не может быть по-другому!

— Кадушки-ин! Его-о-ор!

Он накрепко заткнул уши, чтобы не слышать страшного ответа пустоты. Выждал минуту-другую. Орать, пожалуй, нельзя. Самое умное, по-видимому, сидеть. Прямо здесь, где он остановился. Самое страшное, но и самое разумное.

Внезапно он почувствовал, что теряет силы. Мрак, темнота, которую можно было разгребать лопатой, отобрали у него все.

«В чем, собственно, дело? — размышлял он, стараясь подавить охватывающую его тоску. — Буду сидеть вот так, на корточках под стеной, пока не найдут…» От тоски ли, от страха или от усталости, но на какое-то время он впал в забытье.