Пир плоти

— Ты наговорил нам с три короба чепухи. А теперь пора рассказать, как все было на самом деле.

«Иначе…» — подразумевал его тон. Джейми Фурнье не мог знать, что все это был только блеф.

Джейми поднял голову и внимательно посмотрел бывшему сержанту в глаза.

— Что именно вы хотите знать? — спросил он.

— Начни с пяти вечера. Где ты был, что делал. Где была Никки.

Молодой человек, казалось, никак не мог этого вспомнить, хотя чрезмерно напрягать память ему вроде бы не было необходимости. Джонсон тем временем оглядел зал, который постепенно заполнялся. У стойки и за столиками скопилось уже немало студентов и представителей старшего поколения.

— В пять я был на лекции. Где была Никки, не знаю.

— Разве не в библиотеке? Она же, кажется, хотела получить приз по анатомии.

Снова пауза. Затем, будто приняв решение, Джейми вздохнул и, выпрямившись, сказал:

— Вряд ли. Никки чихать хотела на этот дурацкий экзамен. О да, она говорила всем, что прозябает над учебниками, но я ни разу не видел ее за этим занятием.

— Значит, приз ей не был нужен?

Джейми рассмеялся:

— Никки сказала мне, что об этом можно не беспокоиться.

— Она была такой способной, что ей не надо было готовиться? — спросил Джонсон.

— Все мы тут способные, — сухо ответил Фурнье. Подразумевалось, что хвастать своими способностями здесь не принято.

— Но она выделялась на общем фоне, как я понимаю?

— Ну, порой выдавала кое-что, — пожал он плечами.

Подумав, Джонсон задал следующий вопрос:

— Ну а что было после лекции?

— Я отправился сюда. Обычно мы здесь и встречались по вечерам. Она пришла часов в шесть. Мы посидели, выпили. Потом она предложила пойти в библиотеку.

— Зачем?

Казалось бы, вопрос был простой. Но Джейми почему-то долго колебался, прежде чем на него ответить:

— Никки любила библиотеку. Мы часто там бывали. Она говорила, что ей нравятся тишина и покой.

— Однако библиотека закрывается в шесть, — напомнил Джонсон.

— Боумен пускал ее.

— Ах вот как?! — притворно удивился Джонсон, хотя уже догадался, в чем дело. — Тишина и покой, и можно без помех обделать делишки с наркотиками, да?

Фурнье робко взглянул на Джонсона и кивнул. Тот нахмурился.

— Тишина и покой способствуют и еще кое-чему, не так ли? — медленно произнес он, внимательно следя за реакцией молодого человека. Фурнье был явно смущен, и Джонсон вдруг понял почему. — Вы обычно занимались там сексом, не так ли?

— Ну да, — ответил Джейми с нервным смешком. Джонсон молча смотрел на него, ожидая продолжения. — Она ловила в этом кайф. Мы обычно располагались на большом столе. Она раздевалась и ложилась на спину. Ей нравилось смотреть при этом на стеклянный купол. «Более неудобного места не придумаешь», — подумал Джонсон.

— А Боумен? Что он делал в это время?

— Он получал деньги за наркотики и исчезал.

— И оставлял вас вдвоем? А как же вы выбирались из музея?

— Мы выходили через дверь в патологическое отделение. Там автоматический замок. А потом через кочегарку.

Джонсон не был уверен, что Фурнье говорит правду, но, с другой стороны, и сомневаться в его словах особых причин не было.

— А в тот вечер? Вы пришли в библиотеку, и что?

— Как обычно, — пожал плечами Джейми. — Боумен с Никки поторговались насчет кокаина, а потом, когда договорились, он ушел.

— А вы?

Фурнье посмотрел на Джонсона как на законченного кретина.

— Ну, приняли дозу и перешли к сексу.

— И долго вы пробыли в библиотеке?

— Часов до десяти, наверное.

— Ты ушел один? Или вместе с Никки?

— Вместе.

— Где она оставила машину?

— На ближайшей стоянке. В это время там, как правило, пусто.

— Значит, на ее машине вы и уехали?

— Ну да.

— И что вы делали после этого?

По лицу Джейми пробежала какая-то тень — не то разочарования, не то смущения оттого, что он соврал.

— Я отправился в паб, а Никки поехала домой.

— Вы обычно не проводили ночь вместе?

При этом вопросе Джейми сник.

— Иногда вместе, иногда нет, — тихо проговорил он, как будто не хотел касаться этой темы.

— А в тот вечер ты разве не ждал, что она пригласит тебя к себе?

— Может быть, — пожал он плечами.

Чутье подсказывало Джонсону, что надо сделать еще один шаг навстречу Фурнье. Молодой человек уже ответил на такое количество вопросов, что можно было и слегка нажать на него. Но не слишком сильно, ибо тема была чересчур деликатная.

— Что она сказала, Джейми? Почему она не захотела остаться с тобой?

Он видел, что молодой человек мысленно возвращается к тому вечеру, позабыв даже о Джонсоне с его вопросами.

— Она сказала, что устала.

— Соврала?

Джейми криво усмехнулся:

— Да. Я достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать, когда она врет.

Значит, Никки и раньше не всегда была с ним откровенна. Ее лжи, возможно, хватило бы на целую мыльную оперу.

— Но ты не знаешь, куда она на самом деле поехала и что делала?

Он покачал головой.

— А в баре ты был с друзьями?

— Да.

— Назови нескольких, — попросил Джонсон, доставая записную книжку.

Возвращаясь вечером домой, Айзенменгер рассчитывал застать Мари в ее обычном нынешнем постсемейном состоянии — надувшейся, преисполненной жалости к себе и обдумывавшей дальнейшую тактику ведения боевых действий против него, — но жены дома не оказалось. Может быть, ушла на вечернее дежурство?

Заглянув в спальню, Айзенменгер первым делом увидел, что комод и платяной шкаф раскрыты, словно в комнате поорудовали взломщики. Однако других следов пребывания посторонних не наблюдалось. Он с чувством глубокого удовлетворения убедился, что исчезли все вещи Мари. И даже когда он обнаружил, что вместе с ними исчезла и половина его одежды, а потом нашел ее изрезанной в клочья в комнате для гостей, настроение его не ухудшилось. Он решил, что все это весьма характерно для Мари.

Никакой прощальной записки, в которой Мари в очередной раз обличала бы мужа и оправдывала себя, она не оставила, и Айзенменгер был благодарен ей за это. Впервые за все время она поступила разумно и, главное, без лишней суеты.

Откупорив банку пива, он сел и стал размышлять о своей дальнейшей жизни.

Ирена Гамильтон-Бейли довольно долго простояла в кабинете мужа в некотором недоумении. Александр два часа назад вышел из дому, и ветер громко захлопнул за ним дверь, так что, выглянув в окно, Ирена увидела, как он медленно удаляется сквозь сырость и туман. Он направлялся в зеленую гостиную преподавательского клуба, где проводил все больше и больше времени в такой же зеленой, как гостиная, тоске и одиночестве.

Хотя жизни их пересекались в основном по касательной, но все же пересекались достаточно часто, чтобы Ирена могла заметить, что с мужем творится что-то неладное. В последние недели какая-то тревога снедала его, буквально высасывая из него силы, а она, жена, в силу сложившихся в их семье отношений не могла ему помочь.

В кабинете мужа она тоже обнаружила признаки его душевного неблагополучия. Страницы столь дорогой сердцу Александра «Анатомии» Грея были в беспорядке разбросаны здесь и там, явно расстроенные тем, что столь внезапно впали в немилость. На некоторых из них даже появились круги от кофейных чашек. Цветы в горшках погибали от засухи, а на каминной полке засыхал недоеденный бутерброд с курятиной, заброшенный и позабытый.

Лишь однажды Ирена видела мужа в таком состоянии, но тогда причина его была ясна — ее короткая, но бурная связь с Дэниелом Шлеммом, доставившая бедному Александру столько страданий. Это была ее первая измена, о которой стало известно мужу, и к тому времени они еще не заключили договора о ненападении, столько раз спасавшего семью Гамильтон-Бейли от скандалов и бесполезных разбирательств. Александр весьма болезненно переживал тот факт, что жену не удовлетворяли спорадические вспышки его супружеского интереса и она намерена была добиваться удовлетворения, где и когда ей вздумается. Нелегко ему было примириться и со своим зависимым положением: не имея денег, Александр не имел и права голоса. Единственное, что в нем представляло ценность для Ирены, — это его социальный статус, из-за которого она и продолжала еще носить фамилию мужа.