Игра с тенью

(Снова официальная версия.)

Да, но это не значит, что все это неправда.

Кто вернее опишет Тернера? Человек, который знал и любил его, или тот, кто видел его пару раз в моменты слабости?

Я увидел драконов там, где были только камни.

Еще одна ночь в «Черном быке», чтобы излечиться от глупости.

А потом домой.

XXXI

Моя дорогая Мэриан!

Признаю, ты была права (а разве ты бываешь неправа?) — все к лучшему. Поиски Тернера действительно временно расстроили мой разум, и нет лучшего лечения, чем быть здесь, рядом с моими дорогими. Я боялся, что они меня не узнают — что я сам себя не узнаю в мягком свете и домашнем спокойствии Лиммериджа и буду с тоской бродить по дому, будто призрак на пиру, неся с собой свою темноту. Но темнота ушла, а с нею и призрак. Я снова стал собой. Флоренс теперь счастлива. Она так мила и ласкова со мной, будто я и не уезжал!

Что же касается Тернера, я прекрасно понимаю, сколько времени потратил на погоню за тенью и сколько, следовательно, остается несделанного. (Иногда ночами я терзаю себя, представляя, что скажет леди Ист-лейк: «Это все, что вы обнаружили за пять месяцев, мистер Хартрайт? Вы открыли, что Тернер был странным человеком?») Мне горько признать, что я вынужден принять твое предложение — но я его принимаю, с благодарностью и уверенностью в том, что ни у кого еще не было более преданной и щедрой сестры. Ты обещаешь регулярно сообщать мне свои открытия; я, в свою очередь, клянусь обращаться с ними так же взвешенно и бесстрастно, как палеонтолог обращается с костями динозавра. Подобно этому вымершему гиганту, мой тоже будет воскрешен на основании одних лишь фактов. Больше никакого бурного воображения!

Твой преданный брат

Уолтер

Книга 2

XXXII

Понедельник

Ничего.

Вторник

Письмо от Уолтера. Собралась на него ответить, но не нашла нужный тон. В конце концов глаза мои стали слипаться от изнеможения. Завтра.

Среда

Еще один пустой день. Завтра я должна приступить к работе.

Четверг

Сегодня днем я наконец набралась смелости, чтобы позвонить. Впрочем, вполне вероятно, то была вовсе не смелость, а глупость. Долго настраивая себя перед зеркалом, я вроде бы уверилась в том, что пройду собеседование и не подведу ни себя, ни Уолтера. Но, думаю, в глубине души я сознавала: это самообман. Ведь именно Элизабет Истлейк выведала у миссис Раскин тайны ее несчастного брака; и надежды на то, что столь изощренный ум не сумеет докопаться до моих бед, были смехотворными. Но если бы я из собственного самолюбия не прибегала к этому маленькому самообману, то едва ли заставила бы себя пойти.

Очень скоро начались испытания.

— Мэриан! — сказала она, взяв мои руки в свои. — Какая радость! Ну-ка признайся, ты здесь по серьезному поводу.

— Выходит, что так.

Она удовлетворенно кивнула.

— Стоукс, меня нет дома.

Коснувшись моей руки, она направилась вместе со мной в будуар.

— Я из сил выбивалась ради миссис Медисон и прочих упитанных матрон.

Она мимоходом указала на стол в гостиной:

— Каково твое мнение о моих душеспасительных беседах?

Обернувшись, я увидела на сложенной скатерти небольшую картину без рамки, изображавшую Мадонну с младенцем. Несмотря на сеть трещинок и потускневшие краски, изысканный наклон головы Мадонны и безыскусная нежность ее лица были хорошо различимы.

— Филиппино Липпи, — пояснила леди Истлейк. — Картина вернулась с нами из Италии. Я буду огорчена, когда придется отдать ее в музей, ибо это — случайная и счастливая находка. А в галерее какая-нибудь скучнейшая дамочка немного над ней поворкует и затем разразится воодушевленным монологом о младенцах.

Я понимала: от меня ждут остроумной реплики, однако мой бедный измученный мозг отказывался реагировать. Леди Истлейк предпочла этого не заметить и принялась убирать бумаги, сваленные на одном из стульев. Но когда мы уселись, она устремила на меня изучающий взгляд и произнесла:

— Все ли у тебя в порядке, моя дорогая?

— Да, благодарю, — ответила я, сознавая, что вялость и неубедительность моих слов свидетельствуют об обратном. — А как ваши дела?

— О! Мне невероятно повезло. Два месяца горных видов, архитектуры и живописных шедевров, и ни одного обеда дома, ничего приедающегося. Однако в конце концов устаешь от неустроенности. Поэтому второй подарок судьбы — возможность возвратиться обратно, вновь очутиться там, где все организовано, как надо.

Она улыбалась, но ее глаза, сверлившие мое лицо, казалось, пригвоздили меня к стулу и не давали говорить свободно.

— А что твой брат? — продолжила она через минуту.

— Он… он…

Мой голос звучал достаточно спокойно, ведь я столько раз репетировала свою речь, дабы придать ей необходимый оттенок беспечности. Но я почувствовала: щеки начинают предательски алеть, и это выбило меня из колеи. Я быстро взяла себя в руки, однако пристальный взгляд леди Истлейк свидетельствовал о том, что мое смущение от нее не укрылось.

— Ему пришлось на пару недель вернуться в Камберленд, — сказала я.

Они кивнула, словно уже знала об этом и уяснила причину без всяких объяснений.

— Сознаюсь, я слегка тревожилась о нем — о вас обоих, — пока находилась в отъезде. Не могла не думать о том, что все-таки было жестоко просить его взяться за эту книгу.

— О нет! Вы не должны так думать! — воскликнула я. — Он… он… Он очень счастлив!

Я, несомненно, лгала (ибо не смела взглянуть ей в глаза, а неповинующийся язык вынуждал меня заикаться) и ожидала, что меня прервут, но она всего лишь заметила:

— Прекрасно, рада это услышать. Но, боюсь, тут потребуется куда больше усилий, чем вы оба предполагали. Ни один мужчина не должен без крайней необходимости проводить в отрыве от семьи целые месяцы. Даже самые стойкие с трудом такое выдерживают. Кроме того — мне, конечно же, стоило предупредить вашего брата, но я не хотела влиять на него, — в Тернере, несомненно, таится нечто опасное. Ознакомившись с подробностями его жизни, немногие сумели избегнуть потрясений.

Она помолчала. Я попыталась возразить, но с таким же успехом я могла бы отбиваться палкой от наступающей армии.

— С вашим братом произошло нечто подобное? — осведомилась она.

— Возможно. Отчасти.

Она снова кивнула.

— С кем он успел переговорить?

Я рассказала. Некоторое время она хранила молчание. А когда я закончила, по ее лицу пробежала тень недоумения.

— И больше ни с кем?

— Пока нет, насколько мне известно.

Стоило ли сказать больше? И честно признаться: я ни в чем не уверена, так как не решилась расспросить Уолтера о том, что он предпринял и кого повидал в тот вечер, когда мы посетили Сэндикомб-Лодж? Я с надеждой и страхом ожидала его откровенных признаний; но, ничего не дождавшись, не хотела вынуждать его лгать либо рассказывать мне о чем-то против его воли.

— А вы, Мэриан? — спросила она.

Ее голос звучал так мягко и заботливо, так непохоже на ее обычную насмешливую манеру разговаривать, словно леди Истлейк проникла в самую глубь моей души и узрела ее опустошение. Внезапно мне показалось, что дальнейшее сопротивление тщетно: я боролась изо всех сил, но цитадель пала, осталось только сдаться и предать огласке уже угаданные секреты. И правда, это могло стать огромным облегчением — разделить груз собственных прегрешений с другим человеческим существом, а не с бесчувственной бумагой.