Фабрика драконов

Пробравшись в дальний угол караульной, Восемьдесят Второй отомкнул замок и проскользнул в Дом Воплей. У него был план, хотя и крайне рискованный. Он уже как-то пытался выслать видео охоты. Теперь можно было попробовать еще кое-что. Но если поймают… За свою шкуру он, в общем-то, не опасался: дожить до взрослых лет мальчик все равно не рассчитывал. Другие недотянули и до его возраста. А вот чтобы устроить что-нибудь скверное Картерету, надо было и вправду постараться; тут и требуется осторожность.

Благополучно миновав все камеры наблюдения, он нашел, что искал: ноутбук на столе одного из спецов. Восемьдесят Второй заприметил его вчера и надеялся, что его не уберут. Получается, надеялся не зря.

Открыв его, он нажал кнопку «пуск». Ноутбук загружался, казалось, целую вечность, но, когда загрузился, выход в Интернет был очень даже четкий. Восемьдесят Второй облизнул пересохшие губы, стараясь не слышать гулкого биения сердца. Так, вот страница браузера, набиваем адрес в Yahoo, логинимся на тот же имейл-акаунт — и за работу. Не успев еще набрать сообщение, он обратил внимание, что у ноутбука есть встроенная веб-камера.

Впервые за многие недели лицо Восемьдесят Второго тронула улыбка.

Глава 51

В полете.

Воскресенье, 29 августа, 12.44.

Остаток времени на Часах вымирания:

83 часа 16 минут (время местное).

Ущербный я человек. Мне это известно. Возможно, потому и мой лучший друг тоже в каком-то смысле «ку-ку». Наше знакомство состоялось из-за Хелен. С ней мы дружили, когда еще учились в средних классах. Однажды в сентябре, под вечер, компания придурков старшекласников, налакавшись виски и основательно обожравшись дури, подкараулила нас на соседнем пустыре. Меня испинали до полусмерти — повредили и поломали все, что только можно, — и я валялся в луже крови, не в силах ничем помочь Хелен, которую сукины дети насиловали спереди и сзади. Физически мы оба потом оправились. А психически… ну а вы как думаете? Я исходил от отчаяния и бессильной ярости, а Хелен наглухо ушла в себя и затерялась где-то во мгле. Всю оставшуюся жизнь она периодически проходила курсы медикаментозной и психологической реабилитации. Руди взялся за нее, когда нам с Хелен было по двадцать с небольшим, и с той поры она постепенно пошла на поправку. И вот однажды я зашел в гости, а ее нет. То есть тело имелось, но уже холодное.

Что можно сделать, когда в тебе гаснет всякий свет? Лично я научился пользоваться темнотой. Через несколько месяцев после того нападения я занялся боевыми искусствами, причем не в какой-нибудь секции, а в настоящем японском додзё — и за годы обучения освоил все самые каверзные и грязные приемы, какие только мог. Во всяких там соревнованиях я не участвовал; я просто учился драться. По достижении возраста я пошел в армию, а оттуда поступил на службу в полицию Балтимора. Руди знал, что то нападение сделало с Хелен и со мной. В тот день я утратил почти всю свою человечность, а остатки потерял, когда она наложила на себя руки. Постепенно я разделился как минимум на три обособленных, хотя местами и совместимых личности: цивилизованного человека, копа и воина. Цивилизованное «я» во мне, несмотря на все, по-прежнему тяготело к идеализму. Коп был существом более циничным и не таким наивным (к счастью для всех нас, рулил в основном именно он). Однако когда пахло жареным, наружу деловито выбирался воин: дескать, а ну-ка, подвиньтесь, сейчас я займусь. Так что когда, сидя в шумной темноте С-130, я сортировал в уме всевозможные расклады, помогал мне в этом коп, но и воин был готов скользнуть в потемки и разобраться там с гадами по полной.

Надо бы, наверное, поделиться своими переживаниями с Руди: о Большом Бобе, о перестрелке в «Глубоком железе», о находках в норе Хекеля. Чувствовалось, что мой самоконтроль мало-помалу идет на убыль. Понятно, что я профессиональный солдат, бывший детектив да еще инструктор по боевым искусствам — и то, и другое, и третье требует нешуточной самодисциплины и самообладания, — но не забывайте, что я еще и подпорченный товар. У парней вроде меня самоконтроль периодически нуждается в профилактике.

Руди до перехода в ОВН работал полицейским психиатром. Его задача — присматривать за целым взводом бойцов с передовой: мужчинами и женщинами, которые вынуждены по долгу службы то и дело браться за оружие. Как любит подчеркивать сам Руди, насилие, неважно насколько оправданное, неизбежно оставляет отметину. Сегодня я убивал людей, более того, горел желанием найти и убить еще нескольких. Эта нужда, эта иссушающая жажда найти ответственных и воздать им по заслугам не давала мне покоя, просто жгла меня изнутри, а комната, наполненная газом, как известно, не лучшее место для курильщика.

С другой стороны, боевой пыл тоже нельзя терять: именно моя способность эффективно наносить удары и привлекла внимание Черча. Работа у него наделила меня необходимой рубцовой тканью — качеством, весьма полезным в драке, особенно когда таковая возникает внезапно, словно из ниоткуда. В сущности, ведь не мы сами на нее напрашиваемся. Не мы устанавливаем правила; зачастую самое пакостное насилие обрушивается на тебя как снег на голову. И не ты задаешь здесь тон. Никто из нас его не кличет, не будит понапрасну, но жизнь не спрашивает, справедливо ли оно, готов ли ты его принять. А если ты не готов схлестнуться с опасностью, молниеносно отреагировать на предательские выстрелы из-за угла, тебя сразит первым же залпом. Или можно прикрываться, лезть в клинч, но когда тебя метелят, зажав в углу, разве это выигрыш в поединке? Печальная правда в том, что верх при этом берет твой противник, а ты все равно остаешься в проигрыше. Это не спорт, очков тут никто не считает, а достается тебе в процессе по самое не могу. Заехав запрещенным ударом и прытко увернувшись от сдачи, шакал понемногу входит во вкус, почуяв кровь и пьянея от безнаказанности, и будет наседать на неуклюжего верзилу с кривенькой панк-рокерской ухмылкой, пытаясь ударить побольней, а лучше чикнуть ножиком по горлу. С таким сладить нелегко — точнее, очень даже трудно. Если такого задеть, то толку не особо много, а на ругань и угрозы он лишь оскалится — лучше и силы на это не расходовать. У него иной задор, и сложно предсказать, куда он бросится в следующую минуту. Знаешь лишь, что твой враг сделает это непременно. Единственная верная линия здесь — быть плохим парнем.

Плохой парень должен непременно прикончить врага, причем с первого захода, иначе понятия «охотник» и «добыча» примут новый смысл, поменяются местами. Плохой парень запрещенных ударов не терпит — он бьет сразу и насмерть. Зачем ему кожурка? Ему подавай сразу самое вкусное, такой уж у него норов.

И я понимаю подобных парней. Знаю, что движет этими ненормальными.

А как же: я ведь сам такой. Убийца во мне зародился на окраине Балтимора, под тупыми ударами башмаков и под крики невинной девчонки, что разодрали мне душу в клочья.

Я прикрыл глаза: воин вот он, тут как тут, в боевой раскраске, зорким стальным взором высматривает сквозь высокие стебли травы, выжидает своего часа.

«Бери их, — шептал он мне. — Без удержу. Без жалости. Без пощады».

Нехорошие мысли.

Хотя если вдуматься, в чем он не прав?

Самолет плыл по горящему синевой августовскому небу.

Интерлюдия

Старый замок.

Штутгарт, Германия.

Пять дней назад.

Конрад Ведер стоял во внутреннем дворе штутгартского Старого Замка, в тени одной из арок. Пожевывая коричную жвачку, он наблюдал за голубем, примостившимся на округлом шлеме Эберхарда Первого, герцога Вюртембергского, — прекрасная статуя, возведенная в 1859 году Людвигом фон Хофером. Прежде чем сюда прийти — отчасти по работе, отчасти из живого интереса к германской истории, — Ведер прочел про этот замок. Вообще стойких интересов у Конрада не было, но Германия захлестнула его еще тогда, когда он впервые приехал в эту страну тридцать четыре года назад. В Штутгарте он тоже был впервые и хотел с утра не спеша, в свое удовольствие побродить здесь со стороны Карлсплац, а еще заглянуть в музей Клауса Шенка — того самого графа Штауффенберга, некогда жителя Штутгарта, который в 1944 году совершил покушение на Адольфа Гитлера. Пару лет назад Ведер смотрел фильм «Операция „Валькирия“», тоже на эту тему. Том Круз, по его мнению, получился похожим на Штауффенберга, хотя в целом ни сам актер, ни проваливший в общем-то несложное задание изменник симпатии у него не вызывали. Ознакомившись с планом этажей и местом несостоявшейся ликвидации фюрера, Ведер пришел к выводу, что подошел бы к задаче по-иному и справился с ней куда лучше.