Черное воскресенье (др. перевод)

За завтраком Рэчел сказала: «Нет!»

— Он сделает это, если ты его попросишь. А мы могли бы на это время его прикрыть.

— Он не станет этого делать, так что оставим этот разговор.

Трудно было поверить, что всего двадцать минут назад она, такая теплая и по-утреннему розовая, была с ним и ее распустившиеся волосы нежно касались его лица и груди.

— Я понимаю, что тебе не нравится его использовать, но, черт возьми…

— Мне не нравится, что я его использую. Мне не нравится, что ты используешь меня. Я и тебя использую, только по-другому — как именно, мне еще самой не совсем ясно. Но это нормально, что мы используем друг друга, потому что нас с тобой объединяет многое помимо этого. И это хорошо. Но больше не будем трогать Эдди.

«Она просто восхитительна», — думал Кабаков, видя, как из-под кружев воротничка по шее Рэчел поднимается румянец.

— Я не могу этого сделать. И не хочу, — сказала она. — Налить тебе апельсинового сока?

— Пожалуйста.

Очень неохотно Кабаков отправился к Корли. Передал ему информацию о Джерри Сэппе. Но не сообщил об источнике информации.

Корли работал над наживкой целых два дня вместе с сотрудниками отдела по борьбе с наркотиками. Он провел целый час, разговаривая по телефону с Мехико. Потом встретился с Кабаковым в манхэттенском отделении ФБР.

— Что-нибудь про грека выяснили?

— Пока нет. Мошевский все еще ведет расспросы в барах. Давайте про Сэппа.

— В конторе нет досье на Сэппа, — сказал Корли. — Кем бы он ни был, под этим именем он чистенький. В списках береговой охраны его тоже нет. В их регистрационных файлах нет ссылок на типы судов, не указаны детали, которые нас интересуют. Образцы краски, собранные с борта сухогруза, годятся для прямого сравнения, но выявить ее происхождение — это совсем другое дело. Это не корабельная краска. Там, поверх толстого изолирующего слоя, коммерческий сорт полуглянцевой краски, а ее можно приобрести где угодно.

— Расскажите о наркотиках.

— Как раз собирался. Вот пакет. Вы, случайно, не читали о процессе Крапфа и Мендосы в Чигуагуа? Ну, подробности мне тоже не были известны. С 1970-го по 1973-й включительно они ввезли в нашу страну 115 фунтов героина. Он шел в Бостон. Очень хитрым способом. Чтобы переправить каждую партию, они находили предлог и нанимали гражданина США для поездки в Мексику. Иногда это был мужчина, иногда — женщина, но всегда — человек одинокий, не имеющий близких родственников. Нанятый ими человек отправлялся в Мексику по туристической визе и через несколько дней, к несчастью, умирал. Тело отправляли на родину, набив живот героином. Здесь у них имелся свой салон ритуальных услуг. Между прочим, у вас волосы отросли. Вам идет.

— Да ладно, продолжайте.

— Из этого дела мы извлекли двойную пользу. Во-первых, перекупщик в Бостоне по-прежнему пользуется доверием в преступном мире. Он с нами сотрудничает, потому что не хочет в тюрягу сесть лет на сорок. А во-вторых, мексиканская полиция тоже оставила одного парня на свободе в Косумеле. И лучше не спрашивать, от чего он хочет отвертеться.

— Так что если наш человек запустит по своим каналам информацию о том, что ищет надежного парня с лодкой, чтобы переправить товар из Косумеля в Техас, это будет выглядеть логично, потому что старый способ больше не работает, — сказал Кабаков. — И если Сэпп позвонит нашему человеку, тот может назвать кое-кого в Мексике и в Бостоне.

— Ага. Только этот Сэпп все проверит, прежде чем объявится сам. Даже для того, чтобы эту информацию ему сообщить, возможно, придется задействовать парочку наших «кротов». Вот что меня беспокоит: если мы на него выйдем, у нас ведь ничего на него нет. Можно было бы вменить ему «преступный сговор и использование судна в преступных целях», но это бред собачий и потребует чертову уйму времени. Нам нечем его припугнуть.

Зато у нас есть, подумал Кабаков, но промолчал.

В середине дня Корли запросил в окружном суде Ньюарка разрешение на прослушивание двух телефонов в гриль-баре «У Суини» в Асбери-Парке. В четыре запрос отклонили. У Корли нет никаких доказательств, что в баре «У Суини» совершаются правонарушения, и он основывается на анонимных утверждениях, не имеющих под собой почвы, объяснил судья. Еще судья сказал, что сожалеет.

На следующее утро, в десять часов, синий фургон въехал на стоянку у супермаркета, по соседству с баром «У Суини». За рулем сидела пожилая дама. Стоянка была заполнена машинами, и она медленно вела фургон все дальше, явно пытаясь отыскать место, чтобы припарковаться. В машине у телефонного столба, метрах в десяти от задней стены бара, дремал мужчина.

— Господи, да он спит! — произнесла дама, вроде бы обращаясь к собственной груди.

Спящий проснулся от сердитого покрякивания рации, лежавшей рядом с ним. С виноватым видом он освободил место парковки, куда тотчас же задом въехал фургон. Несколько покупателей катили полные тележки по проходу между рядами машин. Человек, освободивший место, вышел из машины.

— Дама, мне кажется, у вас шина спустила.

— Ох, неужели?

Человек прошел к заднему колесу — оно оказалось совсем близко от телефонного столба. Два тонких коричневых провода, почти незаметных на коричневом столбе, тянулись от телефонной линии к земле и оканчивались штепсельной вилкой. Человек воткнул ее в розетку, укрепленную под крылом фургона.

— Да нет, просто шина у вас плохо накачана. На ней еще можно поездить. — И он уехал.

На заднем сиденье фургона Кабаков, откинувшись на спинку и заложив руки за голову, курил сигару. Он был в наушниках.

— Не надо в них все время сидеть, — сказал молодой человек с залысинами, возившийся у миниатюрного коммутатора. — Я говорю, не надо вам все время в наушниках сидеть! Если у них телефон зазвонит или если трубку на том конце снимут, эта лампочка зажжется и вы услышите зуммер. Кофе хотите? Держите. — Он наклонился к перегородке, отделяющей кабину водителя. — Эй, мам! Кофе хочешь?

— Нет, — послышался голос с переднего сиденья. — И не трогай булочки с луком. Ты же знаешь — от них у тебя газы.

Мать Берни Байнера передвинулась с водительского места на пассажирское и теперь вязала широкий шерстяной шарф. Она была матерью одного из лучших специалистов по аппаратуре для прослушивания телефонов, работавшего по частным контрактам, и в ее обязанности входило водить машину, выглядеть как ни в чем не бывало и следить, чтобы их не застукала полиция.

— Она дерет с меня одиннадцать сорок в час да еще указывает, что мне есть, а чего не есть! — сказал Байнер Кабакову.

Зажужжал зуммер. Ловкие пальцы Берни включили магнитофон. Оба надели наушники. Им было слышно, как в баре звонит телефон.

— Здравствуйте. Бар «У Суини».

— Фредди? — Женский голос. — Слушай, лапочка, я сегодня не смогу выйти на работу.

— Черт, Франсес, что такое, в самом деле? Уже второй раз за две недели!

— Фредди, ну извини. У меня живот болит, прям не знаю как!

— Каждую неделю живот болит? Тебе бы к бабскому доктору сходить, детка. А может, Арлен тебя заменит?

— Я к ней домой звонила. Ее нету.

— Тогда пошли сюда кого-нибудь на замену. Я не собираюсь и столики обслуживать, и за стойкой стоять.

— Я попробую, Фредди.

Они услышали, как бармен положил трубку. Услышали и смех женщины, прежде чем она успела повесить свою.

Кабаков выпустил изо рта колечко дыма и приказал себе сохранять терпение. Человек Корли полчаса назад, когда бар только открылся, оставил срочное сообщение для Сэппа и дал бармену пятьдесят долларов, чтобы тот передал сообщение как можно скорее. Сообщение было самое простое — о том, что наклевывается хороший бизнес, и Сэппа просят позвонить по манхэттенскому телефону, чтобы это дело обсудить или получить имена поручителей. Номер телефона следовало сообщить Сэппу лично. Если Сэпп позвонит, Корли попытается заманить его на встречу с ним. Это не устраивало Кабакова. Поэтому он и нанял Берни Байнера, который еще до этого заключил с израильтянами недельный контракт — проверял, не прослушиваются ли их телефоны. С Корли Кабаков по этому поводу не консультировался.