Сесквоч

Фенберг ходил с Трейси в первый класс. Сколько он знал Элен? Три месяца? Митикицкая была хорошенькой и забавной. С ней было хорошо, она разбиралась в практической стороне жизни. Она была решительная, готовая поддержать в трудную минуту. И она хорошо целовалась. Она была загадочной, независимой и достаточно противоречивой, чтобы оставаться интересной и после первой стадии их взаимоотношений. Он мог бы перечислить длинный список того, что было в них общего, все то, за что он уважал ее. Но любить ее он не мог. По крайней мере, согласно классификации Туберского. Он не мог ставить свои нужды позади нее, потому что он не мог забыть Трейси.

— Но я люблю Трейси, — сказал Фенберг.

Этот разговор состоялся между ним и Туберским задолго до этого. Туберский наводил порядок в амбаре, а Фенберг смотрел, что само по себе было необычно.

— Нет, — сказал Туберский. — Ты не можешь любить того, кто ушел. Ты можешь с любовью вспоминать о них. Или скучать до потери сознания, чем ты и занимаешься. Это болезненная привязанность. А настоящее счастье в том, чтобы не быть привязанным. Не так ли?

Туберский поднял железную плиту и перенес ее из одного конца амбара в другой. Он упивался трудом, передвигая предметы весом двести фунтов и более.

Всю остальную работу он не считал мужской.

Фенбергу хотелось ударить Туберского по носу. Не из-за его отношения к работе, а потому что он был прав. Все радостные моменты в его жизни были связаны с созерцанием, во время него. Они вовсе не имели ничего общего с образами, жившими в его любящей памяти. Эти как раз делали его несчастным. Желание Фенберга ударить Туберского по носу подогревалось еще тем, что тот ясно показал ему разницу между несчастьем и счастьем и взвалил на его плечи ужасный груз выбора.

Это было совсем не так просто, думал Фенберг. Нельзя было просто сказать: "Я никогда больше не буду вспоминать чудесное время, которое мы провели с Трейси". Было и другое. Элен, черт возьми, пугала его, потому что, когда Фенберг слишком жестко шутил или придирался, бывало, что проявлялась старая семейная черта и он терял чувство меры, и, раз начав, он мог продолжать, и продолжать, и продолжать, пока все не выливалось до конца, она молча смотрела на него с грустной улыбкой.

Злючка Джо вернулся к столу с видеовойны на игральном автомате, побежденный, но уверенный в успехе при наличии большей финансовой поддержки.

— Дай мне еще немного монет.

Фенберг порылся в кармане. Он попытался сказать Джо: "Только еще одну игру", но ему помешал крик.

— Это сукин сын, — пронзительно кричала женщина в затененном конце бара.

— Она говорит о тебе, — сказал Джо Клиффорду.

Клифф поднял вверх маленький пальчик, но тут же выскочил из кабины и побежал за братом к игральным автоматам.

Фенберг, прищурясь, вглядывался в красную полутьму. Женщиной оказалась Линда Беган, жена М.Дж. Бегана. Она была с пластырем. Фенберг бросил на стол несколько купюр и вышел из кабины.

— Давай. Пора идти.

Забыв о Фенберге, мальчики, как загипнотизированные, следили за красными и зелеными лазерными вспышками и взрывами. Подсчитывались очки.

— Пошли…

Миссис Беган неловко повернулась и смотрела на них. Автомат был на расстоянии нескольких стульев от нее.

— Позвольте им остаться, — сказала миссис Беган, держась за стойку бара, чтобы удержать равновесие.

Фенберг улыбнулся и вежливо кивнул в знак приветствия, потом опять повернулся к мальчикам.

— Кое-кому здесь надо повеселиться, — сказала она, бросив злой, мутный взгляд на бармэна. Он не хотел ее больше обслуживать.

— Никто больше не дает людям повеселиться. Знаете, какая сейчас проблема во всем мире? — Она разделила свой вопрос и свое внимание между Фенбергом и бармэном. — Все… ходят и убивают всех.

— Время от времени это, действительно, бывает непростительно, — согласился Фенберг.

— Последний… — Фенберг хотел сказать «мяч», но в игральных автоматах не было мячей. Он кончил тем, что сказал «раз» и объявил мальчикам, что им пора уходить.

— Бармен! Еще стакан! — крикнула она.

Бармен только вытер стакан и покачал головой.

— У меня есть деньги! У меня много денег!

Она порылась в кошельке и вытащила измятую пачку двадцати- и пятидесятидолларовых купюр. Несколько упало на пол. Она неловко нагнулась, пытаясь подобрать деньги. Фенберг помог ей сесть и поднял деньги.

— Ты хороший мальчик. Я дам тебе на чай, — сказала она, осторожно вытаскивая измятую двадцатку.

— Она проводит здесь несколько вечеров в неделю, Майк, — сказал бармэн. — Она очень хороша для бизнеса. Я мог бы открыть еще один бар на те суммы, которые она здесь оставляет. Но сегодня она примерно на четверть перебрала свою норму.

Взгляд ее лениво скользнул мимо Фенберга вдаль. Фенберг никогда не задумывался об этом, но когда бы он не встретил миссис Беган днем, она всегда выглядела немного больной. Красный нос. Она всегда была в очках, за которыми прятались водянистые глаза и болезненная, анемичная внешность. Фенберг считал, что причина в том, что она живет с М.Дж. Беганом. Она ловко выхватила купюру у Фенберга.

— Ты не из тех, кто берет деньги у женщин, — сказала она и засмеялась. — Нет. Я дам тебе более подходящую награду. Ты газетчик, — сказала она заплетающимся языком, — как мой муж. Ха!

Она засмеялась над свой шуткой.

— Мой муж не очень хороший газетчик. Мой муж не хорош ни в чем. Ты хороший газетчик. Ты умеешь хранить секреты? — Она положила руку Фенбергу на плечо.

Майкл увидел кислое лицо стоящего позади нее Джо.

— Я читаю твою газету, — шепнула она. — Ха!

"Какое приятное дыхание", — подумал Фенберг.

— Это очень хороший секрет, и ты должен обещать мне, что не напечатаешь его в твоей газете. По крайней мере, не на первой странице. Обещаешь?

Любопытство Фенберга было возбуждено, и он вынужден был согласиться.

— Слово скаута, — сказал он, подняв руку. Он слегка отвернулся, чтобы подышать свежим воздухом.

— Он не тот, за кого себя выдает, — сказала она чуть слышно.

— Кто? — пожал плечами Фенберг.

— Видите ли, с Мартином тяжело жить.

— Я не удивлен. — Фенберг заметил черно-синий синяк за стеклами очков.

— Он медленно убивает меня. Он убивает все, везде, где бы мы ни жили, он убивает. Дети просто ненавидят его. Вы знаете, что я пью из-за него?

— Вы не думали о том, чтобы покинуть его? — спросил Фенберг, стараясь проявить симпатию.

Миссис Беган испуганно покачала головой. Нет. Она приложила палец ко рту.

— Я не могу. Я — трусиха. И еще я пьяница. Я уходила. Я забирала детей, вещи и уходила, но он всегда находил нас. И тогда приходилось расплачиваться. Ох!

Она хихикнула:

— Я пошутила.

Фенберг поднял голову. Ему показалось, что что-то летает вверху.

— Понимаешь, Мартин — дьявол. Это смешно, потому что Мартин — дьявол, прячущийся за библией.

— Мне не хотелось бы судить, но с ним, действительно, кажется, временами бывает трудновато, — согласился Фенберг.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет. — Она вцепилась в ворот рубашки Фенберга.

— Осторожно. Это чистый хлопок, — сказал Фенберг, отстраняясь.

— Ты не понимаешь. Я хочу сказать, что он настоящий дьявол, — сказала она и подняла над головой два пальца, изображая рога.

— Пойдем, женщина. Тебе уже хватит.

Линда Беган стала белой как полотно.

Нижняя губа дрожала. Фенберг повернулся и увидел стоящего позади него мистера М.Дж. Бегана. Беган выглядел ужасно. Лицо было пепельно-серым. Он заметно похудел, волос на голове убавилось, и глаза бегали. Он напоминал больного, схватившего дозу радиации.

— Я ничего не сказала. Мы просто выпили немного вместе. Я сейчас приду, ладно? Ты еще не ужинал? Я организую что- нибудь? Да-да. — Она, покачиваясь, встала со стула и пошла большими я-не- пьяная шагами к двери. По пути она бормотала: — Я выпью кофе, и все будет хорошо. Я приготовлю что-нибудь тебе и детям, как только мы придем домой. Я приготовлю.