Чеченская марионетка, или Продажные твари

деле, но чувствовал: Андрюхи уже нет. Больше всего хотелось сейчас запереться в своем одиноком доме встать под горячий душ, а потом поспать хоть немного. Он вдруг обнаружил, как страшно устал за эти дни.

Когда доктор ушел, Ахмеджанов подозвал фельдшера и тихо спросил:

– Ну что?

– Нет, – покачал головой фельдшер, – он не спрашивал про Ивана. Он только заметил, что пол грязный, и сказал: надо помыть.

Под дулом автомата Машу провели в какой-то каменный сарай с выбитыми окнами. Сарай находился между железной дорогой и шоссе. Рядом стоял крытый военный грузовик. Несколько вооруженных кавказцев курили, сидя на корточках или развалившись на траве.

Внутри стоял голый канцелярский стол, несколько табуреток. За столом сидел бородатый кавказец в черной джинсовой рубашке. Не сказав ни слова, он кивнул тем двум, которые ввели Машу. Один из них сдернул рюкзак с ее плеч, основательно порылся в нем, вытряхнул все из сумочки, лежавшей сверху, паспорт и студенческий билет протянул бородатому. Тот стал молча листать документы, потом поднял на Машу тяжелые красноватые глаза:

– Ты что здесь делаешь?

– У меня украли деньги. Я хотела добраться до дома на товарняках, – стала объяснять Маша как можно спокойней.

– В Москве живешь? Маша кивнула.

– Почему не могла позвонить, чтобы тебе прислали деньги?

– Мне прислали. Но здесь, на почте, переводы не выплачивают.

– Почему ехала в другую сторону?

– Как в другую сторону? – опешила Маша. – Мне сказали, поезд до Орла…

– Кто сказал?

– Люди на товарной станции, башмачники, которые рельсы проверяют. Потом мужчина в вагоне. Он вино вез, целый вагон портвейна.

– Сядь! – рявкнул бородатый. – И сиди тихо!

Маша опустилась на одну из табуреток. В руках бородатого появился радиотелефон, он стал куда-то названивать и что-то быстро говорить на своем языке. Говорил довольно долго, набрал еще несколько номеров, спрашивал о чем-то, кивал, хмурился, слушая ответы невидимых собеседников.

У Маши складывалось странное ощущение, будто все это происходит не с ней, будто она просто наблюдает со стороны, как какая-то бедная-несчастная девочка попала в ужасную историю.

Входили и выходили кавказцы, одетые в странную полувоенную форму, у некоторых были платки на головах, завязанные узлом назад и надвинутые низко на лоб, как у опереточных разбойников. Бородатые, грязные, темнолицые, с автоматами за плечами, они что-то бурно обсуждали, спорили, курили, смеялись, сплевывали сквозь зубы прямо на пол. То и дело хлопала дверь.

На Машу напало тупое оцепенение. Она уже устала сидеть, ноги затекли, саднили исцарапанные ладони и разбитая коленка. А разбойники жили своей разбойничьей жизнью и на бедную-несчастную девочку казалось, не обращали никакого внимания. Она попыталась тихонько встать, даже сделала шаг к двери но тут же раздался окрик: «Сидеть!» – и она послушно села на место.

Почему-то больше всего ей хотелось сейчас умыться. Она чувствовала, какое у нее грязное, чумазое лицо, и от этого становилось