Поджигатель

Глава 9

Через лицензионное агентство я узнала, что Каспиан Фаради водит черный «астон-мартин» 1971 года выпуска — мечту любого автоколлекционера по шестизначной цене. Признаться, это меня не удивило. Как и то, что он живет в доме с двумя входами и шестью спальнями в тихом и зеленом элитном Хайгейт-Вилледж. Историк заработал кучу денег на трех популярных исторических романах, не говоря уже о телесериале, который вышел на экраны одновременно с его новой книгой, которая сейчас, перед Рождеством, красовалась в твердом переплете в витринах всех книжных магазинов. А «Гугл» в очаровательных подробностях информировал меня о том, что Фаради удачно женат на дочери магната пищевых полуфабрикатов.

Холодным ясным днем я приехала в Хайгейт для разговора с Каспианом. Ожидая увидеть заносчивого, даже кичливого богача, я и подумать не могла, что он пригласит на нашу встречу своего адвоката. Такое начало не предвещало ничего хорошего, и мои опасения подтвердились.

Разговаривая со мной по телефону, историк нервничал и ершился. Мне как детективу обычно нравились подобные собеседники: если человек волнуется и запирается, значит, ему есть что скрывать, ну а я догадываюсь о его тайнах и потому нахожусь в выигрышном положении. Лучше всего задавать вопросы, заранее зная ответы, ибо ложь зачастую бывает гораздо откровеннее правды.

Войдя в уютную, элегантно обставленную гостиную Каспиана Фаради и увидев в кресле тучного мужчину средних лет с двойным подбородком и хмурым бульдожьим взглядом, я поняла, что не услышу обстоятельного рассказа — ни лживого, ни правдивого.

— Мой адвокат Эйвери Мерсер, — произнес Фаради у меня за спиной, и в его тоне прорезались нотки самодовольства.

Открыв парадную дверь, историк буквально втащил меня в дом: не дай Бог, соседи увидят на его крыльце полицейского (хоть я и была в штатском), и не приведи Господь, чтобы богатая красавица Делия Фаради вернулась с шопинга раньше, чем я уйду! Я не сомневалась, что он утаил от супруги и сам факт, и причину моего визита, а если мы с ней благополучно разминемся, так и оставит ее в неведении. Есть вещи, о которых женам знать не следует. Тем более что благоверная Каспиана обеспечила ему неплохой выбор места жительства: помимо лондонского дома у семьи имелись вилла на юге Франции, особняк в Лейк-Дистрикт, [20]двухквартирный дом в Нью-Йорке и шикарная парижская квартира с видом на площадь Вогезов. С помощью истории на такую красоту не заработаешь.

Я сделала вид, что обиделась:

— Кажется, по телефону я дала ясно понять, мистер Фаради, что хочу с вами просто побеседовать. Вам не было необходимости приглашать на наш ни к чему не обязывающий разговор законного представителя, ведь вы не подозреваемый… — Я сделала короткую паузу. — Во всяком случае, пока.

«Бульдог» в кресле зашевелился.

— Мой клиент попросил меня приехать, потому что не знал о причине вашего к нему интереса. Так что, пожалуйста, не надо делать поспешных выводов из факта моего присутствия.

Я холодно улыбнулась адвокату и сосредоточила внимание на Каспиане Фаради, который сел в кресло у окна, спиной к свету. Старый трюк! Впрочем, возможно, это не признак виновности, а всего лишь привычка.

Когда историк открыл парадную дверь, мне сразу же бросилось в глаза, что он сильно постарел с тех пор, как снялся для обложки собственной книги. Коротко стриженные светлые волосы поседели и поредели классическим образом — в форме буквы М. На фотографии, которую я уже видела раньше, у него был высокий лоб, который со временем превратился в откровенную лысину. Темный загар не скрывал морщинок, окружающих поразительно голубые глаза, а под черной интеллигентской рубашкой поло угадывались рыхлый подбородок и намечающееся брюшко. «Последствия слишком сытой жизни», — диагностировала я.

Несмотря на все это, он по-прежнему был привлекателен: высокий, широкоплечий, красивые руки и низкий звучный голос. Из его водительского удостоверения я знала, что ему сорок четыре года, он любит лихачить за рулем: свидетельством тому девять отметок о превышении скорости. Значит, Каспиану свойственны безрассудство и импульсивность. Я надеялась использовать эти качества против него. Однако Эйвери Мерсер всем своим видом выражал готовность затормозить своего клиента и не дать ему выйти за рамки. Мысленно вздохнув, я огляделась, выискивая, куда бы сесть. Возле двери стоял маленький стул. Я перенесла его к окну и поставила рядом с Фаради, чем вызвала его явное неудовольствие.

— Не возражаете? Мне нужен свет, иначе не смогу прочесть собственные записи, — объяснила я, широко улыбнувшись.

Он в замешательстве осмотрел комнату, где было достаточно других подходящих для меня мест, но, как я и предполагала, вежливость победила.

— Пожалуйста, садитесь куда хотите. Правда, здесь есть более удобные стулья.

— Ничего, сойдет и этот. — Я уселась получше и почувствовала, что стул подо мной слегка пошатнулся. — Он что, старый?

— Английский ампир. [21]Но если он до сих пор не сломался, думаю, переживет и наш с вами, как вы сказали, «ни к чему не обязывающий разговор».

— Я буду осторожна.

Фаради любезно улыбнулся и украдкой взглянул на своего адвоката — видимо, проверяя, есть ли повод для беспокойства.

Я задала первый вопрос:

— Я приехала поговорить с вами о Ребекке Хауорт. Вы можете рассказать, как вы с ней познакомились?

— Первый раз мы увиделись, когда она подавала документы в Оксфорд. Я проводил с ней собеседование. Это было в декабре, перед тем как она начала учиться… значит, больше десяти лет назад. — На его лице мелькнуло удивление. — Надо же, как давно!

— Вы помните ваше первое впечатление?

— Она, несомненно, была очень способной девушкой — начитанной, с отличными знаниями. И главное, обладала живым пытливым умом, а это как раз то, что мы искали в наших студентах. Они должны не просто зубрить факты, но и уметь делать собственные выводы, иначе им незачем учиться в Оксфорде.

— Ребекка умела?

— Конечно. Помню, я поразился ее уверенности и быстроте, с какой она реагировала на новые идеи, которые я ей предлагал. Многие молодые люди теряются, если начинаешь оспаривать их точку зрения, но ей нравились такие дискуссии. Я нисколько не сомневался, что ее примут в колледж Латимер. На следующий год, в октябре, она приступила к учебе и, кажется, довольно быстро освоилась.

— Вы были ее куратором?

— Одним из них. В колледже было три преподавателя истории, и мы обучали студентов по очереди. Кроме того, Ребекка ходила на занятия в другие колледжи, где занималась по тем предметам, в которых мы не были специалистами. Разумеется, исторический факультет составил программу лекций. Но к сожалению, я не знаю, насколько исправно она их посещала: лекции были в основном факультативными.

Он держался и говорил так любезно и открыто, словно ему нечего было скрывать, и в душе у меня зашевелился червячок сомнения. Однако я уже знала, что в этой истории не все гладко.

— В каких отношениях вы были с Ребеккой?

— Я ее учил. Поддерживал и направлял там, где это было уместно.

— Насколько мне известно, вы добились, чтобы ей дали отсрочку от экзаменов.

— Я сделал бы то же самое для любого из моих студентов, — произнес Каспиан Фаради все таким же спокойным голосом, но при этом подался вперед в кресле, уперся локтями в колени и сцепил руки в замок.

— По словам одного человека, с которым я беседовала в колледже Латимер, вы выдержали целую баталию.

— Кто вам сказал?

— Один из руководителей колледжа, — уклончиво ответила я, не считая нужным уточнять.

Он вздохнул.

— Их упрямство не имело оснований. Ребекка была очень способной студенткой. На мой взгляд, она заслуживала степень с отличием первого класса. Ей требовалось пережить трудный период. Она не смогла бы показать себя с лучшей стороны, сдавая выпускные экзамены через три недели после смерти одного из своих друзей.