Поджигатель

— А, полиция! — раздался голос из темноты за лампой. — Простите за беспорядок. В данный момент я пребываю в объятиях Вергилия, готовлю новый выпуск «Георгик» для университетского издательства, с головой зарылся в книгах и совсем запустил кабинет. Вы знакомы с Вергилием, констебль Керриган?

— Только заочно. Но вы занимаетесь интересной работой, — вежливо сказала я.

— Сомневаюсь. — Он вышел из-за стола, и я увидела высокого мужчину с лысиной, окаймленной редкими седыми волосами, и в очках с толстыми стеклами, выдающими завзятого книгочея. — Однако спасибо на добром слове.

Замдиректора колледжа оказался гораздо приятнее, чем я думала после нашего телефонного разговора. Он явно старался избавить меня от смущения, будто имел дело с напуганной студенткой. Признаться, в его обществе я и впрямь ощущала себя робкой восемнадцатилетней девчушкой, дрожащей перед экзаменом, хоть была на целых десять лет старше и к тому же служила констеблем столичной сыскной полиции.

Возле двери стояло маленькое малиновое кресло, заваленное книгами и бумагами. Уэсткотт указал на него.

— Садитесь, пожалуйста. Скиньте куда-нибудь эти вещи.

Мне понадобилась минута, чтобы убрать с кресла весь хлам. В бумажном ворохе неожиданно обнаружился носок цвета хаки. Я осторожно повесила его на стопку книг у моих ног. Наконец усевшись, я наткнулась на острый внимательный взгляд профессора Уэсткотта, который успел занять кресло с прямой спинкой в центре комнаты.

— Простите, что был с вами краток по телефону. Терпеть не могу этот чертов аппарат! Он всегда звонит не вовремя! Итак, вы хотели спросить меня про какого-то студента.

Опешив от столь стремительного перехода, я поспешно полезла в сумочку за блокнотом.

— Точнее, про двух студентов. Они учились здесь лет семь назад. Не знаю, помните ли вы их…

Он взмахнул длинной рукой. Может, этот жест означал, что семь лет всего лишь мгновение. Наверное, человек, который день и ночь думает о литературе и истории Древнего Рима, по-другому воспринимает время.

Я быстро объяснила, что расследую убийство Ребекки Хауорт, и меня интересуют подробности истории с Адамом Роули.

— Роули… — повторил профессор Уэсткотт. — Ах да, мальчик, который утонул. Трагический несчастный случай!

— Недавно я разговаривала с главным инспектором сыскной полиции, который расследовал это дело. У него есть подозрения, что это убийство.

— Подозрения, но не доказательства, — произнес профессор Уэсткотт, и мне показалось, что он мыслями витает где-то далеко. — Инспектора я тоже помню. — Он сел закинув ногу на ногу и разгладил на костлявой коленке штанину из темно-зеленого вельвета. — Боюсь, ничем не смогу помочь. Во время расследования профессура колледжа тесно сотрудничала с полицией, и в результате коронер вынес открытый вердикт. Разумеется, мальчик был пьян. В такую ночь молодежь всегда напивается и творит вакханалию. Корни этого праздника восходят к языческим временам, хоть студентам в общем-то все равно. Сейчас, по христианской традиции, на первое мая устраивается псевдорелигиозная церемония. Вы знаете, что происходит в башне Магдален? Нет? Певчие из университетского хора поют евхаристический гимн, славя рождение нового дня. Правда, на берегу почти ничего не слышно. В мое время молодые люди садились в лодку, плыли по реке и слушали пение с воды. Теперь уже так не делают. Нынешним молодым лишь бы напиться. А жаль!

— Это все очень интересно, — попыталась я вернуть профессора к нужной теме, понимая, что разговаривать с ним не так-то просто. — Насколько я знаю, тело Адама нашли не сразу.

— Конечно, нет. Айсис течет быстро. — Он посмотрел на меня с хитроватым прищуром. — Это местное название Темзы, моя дорогая. От латинского «Тамесис». Мне оно кажется более благозвучным, особенно когда речь идет о столь важном водном бассейне.

— Наверное, это было тяжелое время для колледжа? — упиралась я. — Студенты сильно встревожились?

— Не только они, но и профессура. Потрясение было огромное. — Он встал и поманил меня к окну в другом конце кабинета. — Отсюда видна садовая территория колледжа. Все пространство от моста до той ивы справа принадлежит колледжу Латимер. Девять месяцев в году здесь невероятно красиво. Но в декабре, к сожалению, любоваться особо нечем.

Я согласилась, глядя на темную реку с унылыми берегами, поросшими жалким кустарником и деревьями с голыми, свисающими в воду ветвями. Цветочные клумбы, которые оживляли пейзаж в иное время года, зияли темно-коричневыми проплешинами на лужайке с безупречно подстриженной травой. Вдоль реки, от моста до дерева, которое показал мне профессор, тянулся забор из узкого штакетника.

— Забор поставили после трагической смерти мистера Роули. Честно говоря, я жалею, что нам пришлось испортить один из красивейших видов Оксфорда. Мы извлекли урок из случившегося — на мой взгляд, этого достаточно, — но, естественно, не могли оставить без внимания соображения безопасности и соответствующие страховые гарантии. Наш казначей был очень убедителен. К тому же установка заграждения входила в рекомендации коронера, которые мы исполнили досконально.

Он опять сел и дождался, когда я вернусь в свое кресло.

— Кроме того, мы провели собственное расследование, чтобы выяснить, не в этих ли стенах Адам Роули приобрел выпитые им таблетки. Он провел вечер в университетском баре, и у нас возникли подозрения, что там находился человек, который распространял наркотики среди студентов. К нашему великому сожалению, мы с деканом обнаружили, что один студент последнего курса, химик — что, наверное, неудивительно, — изготавливал галлюциногены. И хотя, насколько нам стало известно, он не продавал их Адаму Роули, мы его немедленно отчислили. Такое поведение категорически недопустимо, и это четко прописано в наших правилах, с которыми знакомятся все поступившие в колледж студенты.

— Адам выпил снотворное, — сказала я. — Это не совсем то, что нужно для веселого времяпрепровождения.

Он развел руками.

— Мне незнакомы такие забавы, как прием запрещенных химических препаратов, моя дорогая. Но я догадываюсь, что, глотая такие препараты, нельзя быть уверенным в их действии. Боюсь, мистера Роули обманули — продали не те таблетки, которые он хотел. Однако он приобрел их скорее всего за пределами колледжа Латимер.

— Вы что-нибудь знаете о том, что случилось с Ребеккой Хауорт? — решила я сменить тему. — Она на целый год бросила учебу. Кажется, у нее был нервный срыв.

— Я ее помню, — кивнул профессор Уэсткотт. — Очень симпатичная девочка. Конечно, они очень молоды, эти студентки, и с каждым годом становятся все моложе. — Он позволил себе легкий смешок. — Принимают все слишком близко к сердцу. Разумеется, в таком состоянии она не могла готовиться к «скулс».

Я озадаченно посмотрела на профессора.

— «Скулс» — это экзамены, которые сдают студенты последнего курса.

«Идиотский жаргон! — раздраженно подумала я. — Почему бы не сказать просто — „выпускные экзамены“?»

— Разумеется, руководство колледжа было обеспокоено. Нам не хотелось, чтобы она пострадала из-за смерти сокурсника. Но с другой стороны, мы опасались давать отсрочку, ведь ее примеру могли последовать другие студенты. Бросать учебу на целый год недопустимо. Ребекке повезло: у нее был хороший защитник в профессорской — ее куратор. Он оказался весьма настойчив.

— Ее куратором был…

— Доктор Фаради. Он больше здесь не работает.

При упоминании о Каспиане Фаради по лицу замдиректора пробежала мрачная тень.

— Вы, я вижу, его недолюбливали?

— Я ценил его профессиональные качества, — уклончиво ответил Уэсткотт. — Он очень способный историк.

— Когда он уволился?

— Лет пять назад. Или шесть. Насколько я знаю, сейчас он живет в Лондоне.

— Мне наверняка удастся его найти.

Профессор удивленно посмотрел на меня.

— Полагаете, это необходимо?

— Да, мне хотелось бы с ним побеседовать. — Я пошла на риск: — А позвольте спросить: почему он уехал из Оксфорда?