Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»

Вексфорд вздохнул. Вот уж и впрямь — истинная сестра своего брата.

— Дики был пьян в стельку, — безыскусно продолжала она.

Вексфорд поблагодарил Бога за то, что Берден сейчас был занят.

— Мы просидели с ним несколько часов. Под конец, совсем протрезвев, он вернулся к Коуторнам за своей машиной, а я отогнала свою домой. Это было около часу ночи. Руперт уже спал, а он терпеть не может, когда его беспокоят, поэтому я написала ему записку, сообщив, что уезжаю, и тут вспомнила о Рее. И подписала, чтобы он сходил к Гроверам и узнал, как Рей, а то мне не очень понравилось…

— Где вы оставили ее?

— Ее?

— Записку.

— А, записку! Я написала ее на большом листе оберточной бумаги и положила перед стопкой газет на кухонном столе. Наверно, он ее потерял.

— Он ее выбросил, — пояснил Вексфорд. — Перегорели лампочки, и он в темноте выбросил вашу записку вместе с газетами. Он пришел к нам в надежде, что мы пришлем ему человека убраться в доме. — Подумав, он добавил: — Мы решили, что это ниже нашего достоинства. Возможно, нам стоит быть более смиренными.

— Да, вас это спасло бы от множества лишних забот, — сказала Анита Марголис и вдруг расхохоталась; она раскачивалась взад и вперед так сильно, что опасно зашаталась стеклянная статуэтка. — Так похоже на Ру. Он считает, что мир задолжал ему роту слуг. — Она как будто вспомнила, что разговор идет вовсе не смешной, и быстро посерьезнела. — Мы встретились с Дики на Хай-стрит, — продолжила она свое повествование, — и покатили прямо в Лондонский аэропорт.

— Почему вы переменили пальто?

— Я переменила пальто?

— То, что сейчас на вас, было найдено на сиденье в вашей машине.

— Вспоминаю. Дождь лил как из ведра, поэтому я надела красный виниловый дождевик. Видите ли, машина Дики так тарахтит, а я не хотела будить Руперта, поэтому мы и договорились с Дики встретиться на Хай-стрит.

Она проказливо посмотрела на Вексфорда.

— Вам приходилось хоть раз три часа сидеть в машине в насквозь промокшей шубе? — спросила она.

— Пожалуй, нет.

— То же ощущение, что у утонувшей крысы.

— Я полагаю, вы заодно прихватили и свой паспорт. — Она кивнула, а Вексфорд с некоторым раздражением спросил: — Неужели вы никогда не посылаете открыток, мисс Марголис?

— О, называйте меня Энн. Меня все так называют. Что до открыток, то посылаю, когда мне весело, но рядом с Дики, который спускал миллионы лир, я просто об открытках не вспомнила. Бедный Ру! Я думаю завтра уже увезти его в Ибизу. Он так тревожился. Да и мои чудесные новые платья здесь некуда надеть.

Гибким движением она соскользнула со стола и — Вексфорд слишком поздно среагировал — краем своей пятнистой шубки зацепила хрупкое стекло. Голубая фигурка, подпрыгнув, нырнула со стола вниз. Мисс Марголис попыталась подхватить ее на лету, но та выскользнула, ударилась о ножку стола и разбилась.

— Боже, какая досада, — воскликнула Анита Маршлис.

Она подобрала с пола десяток самых крупных фрагментов, действуя из самых лучших побуждений и почти от чистого сердца.

— Как мне стыдно! — повинилась она.

— Мне она никогда не нравилась, — сказал Вексфорд. — Один вопрос, прежде чем вы уйдете. Насчет зажигалки.

— Какой зажигалки?

— Золотой, с надписью «Энн, светочу моей жизни».

Она в задумчивости склонила голову, и волосы двумя большими полумесяцами охватили ее лицо.

— Зажигалка, которую я однажды показала Алану Киркпатрику?

Вексфорд кивнул.

— Она никогда мне не принадлежала, — сказала она. — Это зажигалка Рея.

— Он ремонтировал вашу машину и случайно забыл в ней зажигалку?

— Хм, я вернула ее Рею на следующий день. Признаюсь, я немножко подразнила Алана, сказав, что она моя. — Она поднялась на носки и повернулась на месте, вдавливая босоножками с позолоченными ремешками осколки стекла в ковер. — Он всегда был такой ревнивый, просто напрашивался, чтобы его дразнили. Вы видели его машину? Он хотел, чтобы я в ней поехала… Как вам это понравится? Я сказала — эта машина годится только для парада лорд-мэра [14]. Признаться, я люблю шутить.

— Мы тут все это заметили, — сурово проговорил Вексфорд.

Прошение об отставке было сдвинуто в сторону вместе с другими бумагами. Плотный белый конверт, на котором ясным почерком и твердой рукой была написана фамилия старшего инспектора, до сих пор оставался нераспечатанным. Дрейтон пользовался хорошей бумагой и писал чернилами, а не шариковой ручкой. Он любит, думал Вексфорд, все добротное, дорогое и красивое. Но можно, любя красоту, впасть в искушение и отравиться ею.

Вексфорд считал, что он понимает Дрейтона. И все же он примет его отставку. Он лишь благодарил Бога за то, что все прояснилось вовремя. Еще день — и Вексфорд спросил бы Дрейтона, не хочет ли он присоединиться к группе молодых людей, которые вместе с Шейлой создают театр в Чичестере. Один лишь день…

Анита Марголис оставила после себя стойкий аромат духов «Шант даром», что не хуже экспертов сразу определил нос Вексфорда. Это был аромат фривольности, богатства, бесшабашности — ее аромат. Он открыл окно, чтобы запах выветрился до разговора с Дрейтоном.

Дрейтон пришел за пять минут до назначенного времени и увидел Вексфорда на полу — он собирал осколки. Молодой человек не застал старшего инспектора врасплох. Вексфорд считал, что заниматься любой черной работой в этой ситуации лучше, чем расхаживать взад-вперед по кабинету из-за того, что начинающий полисмен Дрейтон свалял дурака.

— Вы просите отставки, как я понимаю, — сказал он. — Пожалуй, это разумный шаг с вашей стороны.

Лицо Дрейтона почти не изменилось, молодой человек был только чуть бледнее обычного. Четыре ярких пятна пылали на каждой его щеке, но у дочери Гровера оказались слишком короткие ногти, чтобы повредить кожу. Лицо Дрейтона не выражало ни вызова, ни смирения. Вексфорд ожидал увидеть смущение. Необузданный взрыв эмоций, так долго удерживаемых внутри, тоже не удивил бы его. Возможно, он еще впереди. Самоконтроль стал для Дрейтона второй натурой.

— Послушайте, Дрейтон, — с трудом начал Вексфорд, — никто не считает, что вы в самом деле давали этой девушке какие-то обещания. Я хорошо вас знаю. И все-таки тут есть что-то дурно пахнущее, это факт.

Чуть заметная улыбка тронула губы Дрейтона.

— Воняет коррупцией, — сказал Дрейтон.

Тон его был холоднее улыбки. Не выветрившийся до конца аромат французских духов разделял их, словно запах букета цветов на столе судьи, отгораживающий вершителя судеб от грязи ответчика.

— В нашей профессии мы должны быть безупречны.

Что еще мог он сказать Дрейтону? Вексфорд подумал о торжественной проповеди, которую он приготовил, и ему стало тошно.

— Боже мой, Марк! — не выдержал Вексфорд, вышел из-за стола и встал, словно башня, перед Дрейтоном. — Ну почему вы не послушали меня и не оставили ее, когда я вам подсказывал? Это алиби, которое она устроила Киркпатрику, а мы подумали, что он ее купил, — она же обеспечивала алиби для себя! Она видела его в восемь, а не в девять тридцать.

Дрейтон кивнул, как в кадрах замедленной съемки, и сжал губы.

Осколки стекла хрустели под ботинками Вексфорда.

— Она ехала к дому Руби, когда увидела его. Энсти сидел рядом с нею, только Киркпатрик его не заметил. Гровер сказал, что во вторник днем она выходила за покупками. Именно тогда она и выстирала белье — днем, а не вечером.

— Я начал догадываться об этом, — пробормотал Дрейтон.

— И не сказал ни слова?

— Это было всего-навсего откуда-то взявшееся чувство беспокойства, только ощущение — что-то не так.

Вексфорд стиснул зубы. Он чуть не задыхался от раздражения. Отчасти он был сам виноват — как ни прискорбно, он с романтическим и тайным воодушевлением наблюдал за развитием любовной интриги Дрейтона.

— Вы же ходили вокруг да около того места Бог знает сколько времени, и все эти дни тело парня лежало в гараже. Вы же знали ее, чертовски хорошо знали… — Вексфорд сознательно повысил голос, пытаясь высечь искру чувства в Дрейтоне. — Почему естественное любопытство не заставило вас спросить, кто был ее прежний дружок? Четыре недели у Гроверов был жилец, невысокий темноволосый парень, исчезнувший в вечер убийства. Разве вы не могли сказать нам об этом?