Молчание

Но повторного предложения не последовало.

— Пришлось нам как-то преподать урок одному типу, — рассказывал Виктор, — не помню, как его звали. Я ему: «Сделай себе доброе дело, приятель, — отдай долг, иначе мы разметаем тебя по пустырю». Он давай скулить: я, мол, то, я, мол, се, тогда я сказал: «Мать твою так, еще раз пасть разинешь — Донат, вон, тебе мигом накостыляет». Мужик слова больше не сказал, но ты ведь знаешь, как у Доната со слухом. Бац! Врезал ему прямо в долбаный глаз, а потом как пошел ногами мутузить — у того только кости хрустели.

— Ладно, ладно, вам не придется натравливать на меня вашего громилу, я все слышал.

По едва уловимой редукции света за стеклами очков Виктора Хендрикс понял, что переступил черту.

— Его поколотили ни за что, Эдди. Видел бы ты его рот — такой весь… живого места не было. Он считает себя красавцем, вроде этого… Рока Хадсона. [43] Ты знаешь этих типов — выбьешь такому пару его поганых зубов, так он ночами спать не будет. Когда этих обормотов бьешь, они сразу делают так… — Для наглядности Виктор поднял руки, заслоняя лицо. — Защищай живот, жизненно важные органы, печень, почки, самую важную часть тела. А у этих… — Он перегнулся через подлокотник и ласково ткнул Хендрикса двумя пальцами в надежно прикрытые жиром ребра. — Хрен с ним, с лицом, что уж такого важного в твоем лице?

— Никогда не лезь в драку с уродами — им нечего терять, — прохрипел Хендрикс. — Я правильно понял?

— Ах ты, отсосыш! — С этими словами Виктор ударил его по носу ребром ладони — достаточно сильно, чтобы открылась старая рана и хлынула кровь.

— Вот черт! — заверещал Хендрикс, доставая носовой платок. — Зачем вы так?

— Будешь рыпаться, получишь еще.

— Вы что, охренели? Или я похож на Рока Хадсона? — Глаза у него слезились.

— Уже нет.

Донат и Рой-Рой были в восторге.

Глядя на них, и не скажешь, да? Они ведь родственники, вроде даже братья — точно никто не знает. Не разлей вода! У них все было общее: деньги, шмотье, девочки… и талант, который даром пропадает при их нынешней профессии, рассказывал ему Виктор. Астрономия. Без шуток. Ночное небо, усыпанное звездами, было музыкой для их глаз. Рой мог вычертить карту звездного неба на текущий момент с названиями далеких созвездий; о лунных горах и морях он знал больше, чем какой-нибудь долбаный астронавт.

Вон он, перебил Хендрикс, указывая на свой «каприс», — самый уродский драндулет на стоянке, ха-ха. Зато на месте, а?

Что касается Доната, продолжал Виктор, то у него было хобби изучать расположение планет в знаменательные дни американской истории. Если Донат не знал чего-то о транзитах Юпитера или оппозициях Марса в августе, значит, этого и не стоило знать.

Вот как? Вам бы с Мэрион встретиться, хотел было сказать Хендрикс: никогда еще он не испытывал большей радости при виде своего «шевроле».

Учителей в бруклинском приюте для глухих (где Виктор провел первые годы в Штатах и куда потом не раз возвращался набирать персонал) поражали способности этих мальчуганов, и они прочили им светлое будущее. Еще до того, как Донат научился свистеть (если можно так выразиться) о бескрайних небесных просторах, они с Рой-Роем 7 июня 1986 года под холодным огнем метеоритного дождя до полусмерти избили своего первого землянина. Какого-то простого пьянчугу, валявшегося на улице…

До этого момента в истории вселенной — он хохотнул — у них была реальная возможность выбиться в люди.

Уж куда там, прогундел Хендрикс в прижатый к носу окровавленный платок, стараясь укрыться от недоброго взгляда Доната в зеркале.

Парни должны были сопровождать его в Овербек.

Машину, Эд, можешь вести сам, ты знаешь дорогу, а мальчики поедут в качестве вооруженной охраны, пошутил Виктор. Всем было известно, что ни тот ни другой не носят оружия. Донат и Рой-Рой оказывали личные услуги. Оружие здесь не годилось. Эти парни специализировались по мордобою, применяя все, что под руку попадется, — они были мастерами импровизации. Впрочем, в большинстве случаев им вообще не требовалось ничего делать — только появиться. Хватало одного их присутствия.

Они зарулили на свободное место рядом с «шевроле». Все четверо вышли из «линкольна-таункара». Виктор пересел на водительское кресло. Хендрикс распахнул дверцы своей машины и на минуту оставил их открытыми, включив двигатель и кондиционер. В шесть тридцать — на улице все еще стояла страшная жара — воздух был такой густой, что хоть ложкой ешь.

— Надеюсь, ты справишься, Эдди, — напутствовал Виктор, сидя за рулем «линкольна», где он выглядел до странного нелепо.

— Зачем они мне тогда? — Он мотнул головой в сторону ребят.

— Мог бы и поблагодарить за компанию.

— Должно быть, это надолго? — Хендрикс вытер нос тыльной стороной ладони, и на ней осталась ржавая полоса. — Не возражаете, если я позвоню жене, предупрежу, что буду поздно?

— Почему бы мне не сделать это самому?

— Хотите оградить меня от тяжелой артиллерии? — Хендрикс кивнул. — Ради бога. Действуйте. И не забудьте сказать ей… а, хрен с ним, она знает причину.

— Я скажу ей, что ты ее любишь, Эд.

— Не повредит. — Детектив подмигнул. — А что сказать Джо Хейнсу?

— Это никогда не повредит, — ответил Виктор.

— А он ждет этого… визита? — Эдди помнил о сообщении, которое Виктор оставил Хейнсу на автоответчике, и ему важно было понять, связался ли тот с ним после этого, а если связался, то что ему сказать. Но на самом деле он хотел спросить Виктора, имеет ли предстоящая поездка отношение к намеченному на понедельник похищению младшего Уэлфорда.

Его задействовали через его голову.

— Рано или поздно Хейнсу придется вернуться в коттедж, и тогда ты скажешь ему, что планы изменились, и потребуешь деньги, которых у него нет.

— Зачем же тогда к нему ехать?

— Это часть плана.

— Дьявол!

Хендрикс хотел сесть в машину, но ему пришлось с минуту подождать, пока со стоянки не выкатится автомобиль местной полиции. Небо на востоке помрачнело, тучи, широкой плотной шторой надвигавшиеся с океана, несли на хвосте ночь, и непонятно было, то ли собирается гроза, то ли просто темнеет.

— Начнет вопить, — крикнул на прощание Виктор, — скажи ему, простите, мол (мальчики тебя поддержат), но у мистера Серафима лопнуло терпение.

Донат и Рой-Рой уже сидели на своих местах, пристегивая ремни.

Карен стиснула лицо крепкими тонкими руками. Слезы сгладили морщинки, которые она высматривала в зеркале в серебряной оправе, и ей оставалось только привести в порядок размазанные глаза — самое привлекательное в ее наружности, как всегда говорил Том.

Ей хотелось для него хорошо выглядеть.

Она окунала глаза в специальную ванночку из синего стекла, наполненную травяным настоем, повторяя эту процедуру, пока белки полностью не очистились. Такое ощущение, будто плаваешь под водой без маски.

Потом выпила «Абсолюта» из зубного стаканчика.

Час назад кто-то позвонил с работы Тома и передал, что он задерживается. Пусть она идет одна — они встретятся прямо там, на вечере.

Раздевшись в их общей ванной, преисполненная благодарности за это известие, она ходила по ней, трогая личные вещи Тома: халат, зубную щетку, одеколон, бритву, — и невольно вспомнила молитву для узников, получивших отсрочку смертного приговора, которая начиналась словами: «Иисус милосердный, сокрой меня в ранах Твоих». Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.

Она долго стояла в душевой кабине, напоминавшей птичью клетку, продлевая за ее решеткой приятное ощущение успокоенной совести. Холодные, соленые водяные иглы оживили саднящее граффити — следы прошлой ночи, оставленные на самых нежных местах ее тела. Она подставляла их под мощные струи, обжигавшие сладчайшим огнем, пока наконец, вся горя, не почувствовала себя очищенной.