Божество смерти

Оперативная информация, полученная доктором Харолдом У. Смитом от русской коллеги Анны Чутесовой, гласила, что опасность войны предотвращена. Но оставалась другая — источник всех этих событий непременно вновь даст знать о себе. Смит особо подчеркнул это в телефонном разговоре с Анной.

— Это так, мистер Смит, но теперь мы знаем о нем несравненно больше. В частности, у Римо есть возможность оказывать на него давление.

— Какая именно?

— Оказывается, мастера Дома Синанджу мешают ему уже не одну сотню лет.

— Но ведь он не исчез — кем бы или чем бы он ни был.

— Ах, мистер Смит, вы упускаете самую суть ситуации. Он-то не исчез, но не исчез ведь и Дом Синанджу.

Римо и Анна занимались любовью на толстом ковре на полу темной в этот ночной час комнаты. За окном все так же мигали огни Москвы. Их тела слились воедино, пока в долгом стоне Анна не выплеснула всю безумную радость утоленного желания.

— Ты великолепен, Римо!

— Да перестань. Если бы ты знала, о чем я думаю...

— Совсем не обязательно говорить мне это.

— Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть. Но любовь... Понимаешь, она может быть и просто одним из навыков. Иногда получается хорошо, иногда — не очень.

— Значит, для тебя это просто работа, Римо?

— С тобой это не может быть просто работой, милая.

— Надеюсь, — вздохнула она. — Хотя откуда мне знать наверное?

— Вот откуда, — наклонившись, он нежно поцеловал ее.

Анна была права. Иногда он сам не знал, что это — чувство или работа. Мастеру Синанджу уже невозможно «пользоваться» или «не пользоваться» полученным знанием, он становится его неотъемлемой частью.

И когда он впервые увидел мистера Эрисона, он тоже ничего не мог поделать с собой. Римо переполнило тогда чувство глубочайшего отвращения — как к мерзкому запаху или вредоносной твари. Выбора не было. Его неприятие этой враждебной силы было таким же естественным для Римо, как и дыхание. И он сам не знал почему.

Из оцепенения его вывело дребезжание красного телефона. Протянув руку к столику, Римо опустил аппарат на пол.

Звонил Чиун. Ему сообщили, что мистер Эрисон якобы согласился вернуть богатства Синанджу, если Римо встретится с ним в определенном месте, какое назовет сам мистер Эрисон.

— А-а. Ну да. Я на днях слетаю за ними.

— На днях? Значит, для тебя может существовать что-то более важное?

— Да верну я сокровища, папочка, только подожди немного.

— Я знаю, чем ты занят сейчас, и знаю, что белая похоть по белой женщине затмила в твоем жалком уме все те знания, что я пытался дать тебе многие-многие годы.

— Да я же говорю о нескольких часах, — защищался Римо.

— Ты говоришь о неуправляемой грязной похоти к этой русской блуднице, коей ты предаешься вместо того, чтобы блюсти преданность твоей драгоценной супруге Пу.

— Сокровища получишь завтра.

Местом, которое выбрал для передачи сокровищ Эрисон, оказалась полоса земли, поросшая ржавой осокой, под которой на многие мили тянулись бетонные бункеры. Тут и там были видны тоже бетонные и тоже поросшие осокой танковые ловушки. Тянулась эта земля вдоль франко-германской границы и носила некогда название линии Мажино.

Название это прочно закрепилось за одним из величайших военных поражений в истории.

Сейчас даже демонтаж этого гигантского комплекса потребовал бы от французского правительства огромных денег, но в свое время линия Мажино считалась подлинным шедевром фортификации. Под ее защитой Франция могла вести свою внешнюю политику под самым носом у раздосадованных немцев. И когда Германия напала на Польшу, Франция вступилась за своего маленького союзника. Ведь у нее была линия Мажино! Которую немцы просто обошли.

Франция проиграла войну.

Вторая мировая еще только началась, но линия Мажино умерла навеки.

В одном из полуразрушенных бункеров, похожем на гигантский бетонный гроб, и ожидал Римо, весело насвистывая, мистер Эрисон. Его глаза сверкали даже в сырой темноте. В руках мистер Эрисон держал огромный фарфоровый сосуд, на котором были изображены розовые фламинго. В лапе у каждой птицы был зажат золотой скипетр с бриллиантовой верхушкой — эмблема полузабытой династии. Но Римо узнал ее.

Эту вазу он видел и раньше стоявшей на бархатной подставке среди тридцати или сорока точно таких же ваз. Он никогда не видел ничего подобного в других местах, потому что маленькая страна, где правила эта династия, была поглощена огромной империей, которую позже назвали Китаем.

Эту вазу он видел в сокровищнице Дома Синанджу. Эрисон протянул Римо драгоценный сосуд.

— Остальное можешь получить тоже. Но наша сделка с Чиуном должна быть признана недействительной.

Римо без труда видел его в темноте, даже если бы его глаза не блестели словно горящие угли. Но Анна в темноте видела плохо, поэтому Римо пришлось держать вазу одной рукой, успокаивающе поддерживая другой локоть женщины.

Эрисон ждал, по-прежнему весело насвистывая. Римо вдруг почувствовал, как вздрагивают бетонные стены. Словно по поверхности земли над бункером шла колонна тяжелых грузовиков, один за другим, на многие километры.

— Ну так решай, Римо. Уйдешь с моего пути — и я скажу тебе, где спрятано остальное. Вернешь все своему драгоценному папочке, оба будете с радостью пожинать плоды вашей тысячелетней истории — убийств, заговоров, отравлений, чего там еще... Все будет твое. Подумай.

Римо чувствовал прохладу вазы в руке. Этими предметами Чиун дорожил особенно. Интересно, Эрисон знает об этом?

Подставка чем-то испачкана — землей или грязью. Римо раньше никогда не видел земли в сокровищнице...

Звуки над головой становились все громче, а улыбка Эрисона — все лучезарнее.

— Что там происходит?

— Если забираешь сокровища, пусть это тебя не волнует. Неплохую штучку я принес тебе, а, сынок?

— Значит, ты хочешь, чтобы я убрался из Европы?

— И именно сейчас.

— Что ты еще там задумал?

— Старый добрый сюжет. — Эрисон вздохнул. — Один из моих любимых.

— Опять война?

— Да уж не танцы. Подумай. Ты вернешься в Синанджу со славой Мастера, возвратившего украденное богатство. Будешь знаменит и почитаем навеки. А Чиун? Размеры его благодарности даже представить нельзя! А ты наконец-то вволю над ним потешишься!

А Римо думал еще и о возможности расторжения брака с Пу, и о многом, многом другом... Опыт у него был богатый: он знал, что даже величайшее в мире сокровище не способно прекратить Чиуново нытье. Это и есть для него самое высшее наслаждение. А ему — ему не остается ничего, кроме как сказать Эрисону: «Думаю, договорились».

— Думаю... я посмотрю лучше, что там наверху, о'кей?

— Да ничего особенного. Группа доблестных французских офицеров вознамерилась кровью смыть оскорбление, которое некогда нанес Франции подлый гунн. Подлый гунн, само собой, тоже решил ответить. Вы не можете даже представить, чего мне все это стоило. Франция с Германией не воевали уже полвека. Но поколение, выросшее без франко-германской войны, все равно что лунная ночь без звезд, верно?

— Римо, — тихо сказала Анна. — Ты ведь не допустишь, чтобы это случилось опять. Ты не допустишь, чтобы из-за твоих сокровищ погибли миллионы людей. Ты... Римо?

— Погоди, — ответил Римо Уильямс, чей брак с Пу Каянг, непризнанный нигде в целом мире, в корейской деревне Синанджу оставался более чем действительным. — Я думаю. Подожди, пожалуйста, Анна.

Глава двенадцатая

Выбор, перед которым он оказался столь внезапно, был не из самых простых, а недостаток времени делал его во много раз труднее. С одной стороны — гарантированная смерть тысяч европейцев, только-только освоивших науку совместного существования после столетий непрерывных войн. Смерть, гибель крупных городов, может быть, на этот раз даже гибель целых народов, каждый из которых за мирные полвека успел немало сделать для процветания многострадального человечества.