Зеро

— Ты и впрямь так ненавидишь свою родину? — спросил Дзёдзи. — Я ушам своим не верю. Эта страна дала нам жизнь, вскормила нас.

— Чепуха, — презрительно сказал Масаси. — Чего еще ждать от такой пугливой мышки, как мой брат? Робость всегда была самым страшным твоим недостатком. Ты не понимаешь, что в наш атомный век у Японии есть только одна возможность превратиться в великую державу — расширить свои границы.

— Величие Японии, — ответил Дзёдзи, — в наших сердцах, где обитают души предков. И в умах, из которых не изгладить память о нашей истории.

— Япония возродилась из пепла, — сказал Масаси. — Но при этом исчерпала свои возможности. Теперь во главе страны должны стать другие люди. — Он поставил стакан на стол. — Я говорю правду, — добавил он. — А она не всегда приятна для слуха.

— Ты хочешь правды? — спросил Дзёдзи. Он обвел рукой зал. — Посмотри на этих сосунков, брат мои. Среди них ты вербуешь себе новых приверженцев, нэ!Они приходят сюда поглазеть. Они пялятся всю ночь напролет, а потом возвращаются домой и занимаются мастурбацией. — Он притворно сплюнул. — Что хорошего в том, чтобы заглядывать под юбку женщине, снимающей нижнее белье за деньги?

Официантка убрала стаканы и поставила на стол чистые. Певец в темных очках тянул что-то заунывное.

— Вслушайся в эту безвкусицу, — сказал Дзёдзи. — Твои новые приверженцы могут часами это слушать. Какое им дело до хайку,великого поэтического наследия их предков? Никакого. Они потеряли связь со своим прошлым, с тем, что делает Японию великой.

— "Мы часами любуемся дымкой друг у друга в глазах", — передразнил Дзёдзи певца. — Это бессмыслица. Как и искусственное насилие в фильмах, когда зрителям требуется все больше и больше крови и увечий. Как и все телевизионные шоу, включая программу новостей. Насилие, которое нам там показывают, почти такое же надуманное, как в фильмах. А почему? Потому, что все это сделано, чтобы управлять нами. Зрителю щекочут нервы, но не дают испытать ни возмущения, ни омерзения. В электронном мире нет места таким чувствам. Просто потому что он торгует фантазиями.

Дзёдзи сознавал, что слишком много говорит, а брат неотрывно смотрит на него, но просто не мог остановиться. Он ощущал внутри какой-то тугой комок ярости, как будто брат заразил его своей пылкой речью.

— Новые члены якудзы, которых ты приводишь в Таки-гуми, не ведают ни чести, ни традиций, — горячо продолжал он. — А все потому, что они выросли на этих теле— и киноотбросах. Ими управляли с рождения. Им это заменяло материнское молоко. Соответственно, они знают лишь, как управлять. Друг другом. Собой. — Дзёдзи обвел рукой зал. — Полюбуйся, чем они живут. Чтобы их расшевелить, нужна бомбардировка. Их дух угас. Экстремизм их знамя. Потому что только крайности могут их увлечь. Их уши глухи, а глаза слепы ко всему остальному.

— Экстремизм, — сказал Масаси, — часто недооценивают. Сегодня экстремизм, и только он один, сможет вырвать Японию из лап Запада — итеки!Не будь ты таким слюнтяем, понимал бы это ничуть не хуже меня. Если бы только отец это понимал! Лишь одно он сделал правильно — использовал Таки-гуми как оружие против русских.

— Как ты можешь говорить такое о нашем уважаемом отце?

— Я говорю то, что давно пора произнести вслух. Только у меня хватает на это смелости. Как всегда.

Масаси все тот же, подумал Дзёдзи. Приподнятое настроение, овладевшее им в начале вечера, улетучилось. Дзёдзи понял, что остался в дураках. Масаси ни на йоту не изменился. Он все так же ненавидел старые традиции. Именно Масаси говорил на собраниях клана, что якудза погрязла в прошлом, что кодекс чести, полезный когда-то, теперь превратился скорее в обузу. «Мы приближаемся к двухтысячному году, — говорил Масаси. — И если якудза собирается выжить в этом новом мире, ей придется расширить сферу своей деятельности. Мы замкнуты сами на себя, как и в прошлые века. Мы ничего не сделали, чтобы поправить свое положение. Собственно, мы не продвинулись вперед со времен наших дедов. Мир стремительно обгоняет нас. Чтобы сохранить свою мощь, мы должны открыть для себя новые горизонты. Якудзе надлежит сделать то же, что сделало правительство. Выйти на мировой уровень».

Но это потребует огромных капиталовложений. И существовал только один способ добыть деньги: торговля наркотиками. Ватаро Таки всегда накладывал вето на такие предложения, не давал им хода. Во всяком случае, все так считали.

А потом Ватаро заявил о своей отставке. И Масаси сделал рывок в двадцатый век. Век термоядерного кошмара и электронной разобщенности.

Дзёдзи был твердо уверен, что бесчестные доходы — удел мошенников из корпораций. Именно чувство чести придавало якудзе своеобразие, связывало ее с прошлым, с самураями.Масаси посмеялся бы над таким сравнением. Но сохранение корней было единственной защитой от разобщенности, от потери преемственности, царивших в обществе. В этом и заключалось различие между братьями.

Он заблуждался. Дело было не в насилии, ежедневно выплескивавшемся на головы зрителей в кино и с экрана телевизора, калеча их души. Дело было в том, что средства массовой информации убивали прошлое. Прошлое стало чем-то вроде прошлогодней моды. Оно ничего не стоило.

— Юным и неискушенным учение дается трудно, — сказал Дзёдзи. — А твоим новичкам якудзы нужно сначала выкинуть из головы весь этот поток информационного мусора. Горбатого могила исправит, — добавил он, процитировав Кодзо.

— Что это?

— Американская пословица, — сказал Дзёдзи. — Но к нам очень подходит. Ты вынужден нанимать молодых и неопытных, которых ничему не научишь. Потому что мусор был их материнским молоком.

— Ты имеешь что-то против моих методов? Опять? — произнес Масаси. — Проблема у нас одна и та же, только решаем мы ее по-разному.

— И каково твое решение? — спросил Дзёдзи.

— Союз, — сказал Масаси. — Между якудзой, чиновниками и правительством.

Дзёдзи засмеялся. Его брат явно переусердствовал с виски.

— Кто задурил тебе голову такой чепухой? — вскричал он. — Якудза — парии. Они практически вне общества. Мы такие, какие мы есть, именно потому, что мы изгои. Иначе мы бы не выжили в японском обществе с его четким сословным делением.

— Наверное, так и было когда-то, — сказал Масаси. — Но не теперь. Теперь якудза в полной мере вольется в общественную жизнь страны.

— Непостижимо! — вскричал Дзёдзи. Он не верил своим ушам. — Мы вне закона. Для сильных мира сего мы всегда будем костью в горле. Тебе не удастся изменить существующий порядок вещей.

— Я смогу его изменить, — сказал Масаси. — И я уже это делаю. Таки-гуми выходит из тени. Прежде всего, я собираюсь сделать достоянием гласности ее доблестные действия по защите Японии; люди должны узнать, как мы противостояли русскому КГБ. Я увеличиваю наше участие в делах «Ямамото Хэви Индастриз». Вместе с Нобуо Ямамото мы планируем несколько новых операций, и члены Таки-гуми примут в них более деятельное участие. Вскоре клан станет силой, не менее законной и могущественной, чем любой из имеющихся концернов.

— Вслушайся в свои слова, — сказал Дзёдзи. — Дельцы и чиновники, с которыми ты собираешься заключить союз, наплюют на тебя. Они скорее сделают себе сеппуку,чем допустят якудзу в свое общество. Над твоими заблуждениями можно было бы посмеяться, не будь все так грустно.

— Довольно! — закричал Масаси. На них уже поглядывали.

Дзёдзи упрямо продолжал:

— Неужели ты не видишь, что твои новые последователи уже сами по себе угроза будущему якудзы? Они неуправляемы, потому что лишены корней. Оторванные от прошлого, они ничему не подчиняются. И уж конечно, не оябуну якудзы. Они отвергают дисциплину, потому что верят в одну лишь анархию. Ты дурак и еще раз дурак, а не оябун Таки-гуми, если не согласен с этим.

Масаси перегнулся через стол и схватил Дзёдзи за грудки. Стаканы полетели на пол. Двое вышибал направились в их сторону, но Кодзо и рябой подручный Масаси преградили им путь.