Неприкрытая жестокость

Открылась дверь и вошел Патрик О'Доннелл.

— Иисусе, Кармайн! Неужели никто не подозревал, что к этому идет?

— Я подозревал, — ответил капитан. — К несчастью, его лейтенант отказался меня слушать.

Кармайн взглянул на бумаги на кровати; вытащив из кармана и надев перчатку, он взял фотографию Авы Джонс в полный рост.

— Кто-то фотографию здорово подправил, — сказал он Фернандо.

— Бедный сукин сын! — не удержался Фернандо. — Почему он не дождался судебного решения? Подрисовку делал любитель, она бы ни выдержала проверки в суде.

— Теперь уже слишком поздно. Он мучился, Патси?

— Я бы сказал, что ни секунды, братишка. Пуля прошла через жизненно важные части ствола головного мозга, насквозь.

Фернандо отвел Кармайна в сторону.

— А как быть с разрешением воспользоваться женской камерой? — спросил он.

— Понятия не имею, — честно ответил Кармайн. — Могу лишь сказать, что Морти и Верджил Симс были приятелями еще со времени их учебы в академии. Потом они вместе в течение нескольких лет работали на одной патрульной машине. Симс ведь поставлен сюда всего несколько недель назад.

— Да. Нам необходим изолятор, Кармайн. И еще мне придется допросить мисс Макинтош.

Кармайн непонимающе уставился на него:

— Зачем?

— Она оказалась здесь именно в это время.

— По моему особому распоряжению. Я попросил ее присматривать за Морти, когда узнал, что ему доставили бумаги, которые, по моим прикидкам, относились к разводу. Мисс Макинтош нужна нам. У нас не хватает людей для поисков Курта фон Фалендорфа.

Капитан полицейского управления кивнул в знак согласия:

— Хорошо, верю тебе на слово.

— Было бы неплохо! — ответил Кармайн, который совсем не выглядел польщенным. — Я не привык, чтобы в моих словах сомневались. Ничто не дает тебе права усомниться во мне. Новой метле стоит поберечь свою щетину для настоящей коррупции. А здесь не коррупция — здесь трагедия.

Он бросил быстрый взгляд на Хелен, проходившую обратно мимо приемной тюремного блока; его лицо хранило непроницаемое выражение. Но когда капитан вышел, девушка отправилась за ним следом.

— Ты согласовала с Верджилом все нюансы, чтобы не возникло двусмысленности? — спросил он. — Если капитан Васкес заподозрит влияние спиртного…

Она взглянула на него своими ясными голубыми глазами:

— Да, конечно, сэр. Не надо все усложнять новому капитану управления.

— Хорошо. Теперь отправляйся делать то, что планировала раньше.

«А я пока, — думал он, — буду разгребать ту неразбериху, которую повлечет за собой смерть Морти Джонса. Он наверняка не оставил завещания; мужчины, подобные Морти, не пишут завещаний и не строят планов на будущее. Выходит, его трахающаяся с копами жена всего не получит; а если бы он написал завещание, то вполне мог бы сделать ее единственной наследницей. Его дети унаследуют не меньше половины; органы опеки «Охрана детства» не позволят суду дать Аве возможность распоряжаться наследством детей. О Господи, что за наказание! Глупая, похотливая жена! Почему Морти любил ее?»

Он попытался найти Кори, но ему сказали, что лейтенант Маршалл отправился на поиски Курта фон Фалендорфа. Тогда Кармайн отправился к Сильвестри.

— Мне не удалось принять должные меры предосторожности, — повинился он.

— Чушь, Кармайн! Полицейские редко убивают себя во время дежурства, хотя по статистике число застрелившихся копов растет каждый год. Работа тяжелая и зачастую неблагодарная. Скольких женщин ты знаешь, которые способны смириться с мужем-полицейским? Чертовски мало! Моя Глория, Дэннина Нетти, твоя Дездемона да Бетти Эйба. Может, у Фернандо Соледада. Не много. А если уж у полицейского неподходящая жена…

— Ты прав, Джон. Во всем виновата Ава. Нашла хобби — путаться с копами! Я вот думаю: какое у нее настоящее имя? Берта? Гертруда?

— Может, все-таки Ава?

— Я знаю только одну Аву — Ава Гарднер.

— Кинозвезда. Прекращай винить себя, Кармайн. Даже если Хелен Макинтош, совсем новичок, смогла увидеть приближающийся срыв, то Кори уж точно должен был. Хелен отлично себя проявила!

— Гораздо лучше, чем я надеялся. Нью-Йоркский департамент полиции потерял хорошего детектива, когда решил спихнуть ее на регулировку дорожного движения. Очень сообразительная!

Тем не менее Кармайн не стал посвящать комиссара в то, что ее сообразительность помогла состряпать безупречную историю в помощь сержанту из тюремного блока, который нарушил правила ради старого друга.

— Я пойду поищу адрес Авы, — сказал Кармайн.

Тусклая лампочка за толстым стеклом и металлической решеткой, которая располагалась на потолке возле дверного люка, — вот и все освещение бункера, хотя острое зрение Курта позволяло ему различить некий намек на серьезную проводку. Этому освещению было далеко до естественного.

Курт испытывал сильное чувство голода, но больше всего хотел пить. По его подсчетам, прошло уже более двенадцати часов с момента заключения; запястье по-прежнему украшали часы, но они были разбиты. Мужчина смутно помнил, как его машину отбросило в сторону на Персимон-стрит и он выбрался наружу, чтобы понять причину. Потом был сильный удар по голове и — пустота. Самым ужасным в болезненном пробуждении оказалась саднящая пульсация левой руки, грубо перевязанной его собственным платком. Когда он снял пропитанную кровью ткань, желая выяснить произошедшее с рукой, стало ясно — мизинец отсутствовал! Отрезали! Обрубок пальца вновь начал кровоточить, и Курт с трудом снова обмотал его и завязал с помощью правой руки и зубов, болело дико, и платок снова был насквозь мокрый. Зачем они так поступили?

Еды не было никакой, зато в одном углу стояла двухлитровая бутыль с водой, в другом — пустое ведро. Не раздумывая, он начал жадно пить, даже пролил немного воды себе на рубашку, как вдруг ему в голову пришло, что ее могут больше и не принести. В голове стучало, глаза сильно жгло, словно в них насыпали песок.

Он прислушался. Ни свиста ветра, ни журчания воды, ни шума проезжающих автомобилей, ни гула напряжения в проводах над головой или в кабелях под ногами, ни грохота от бурильных молотков или громоздких гусеничных машин — ни единого звука и ни малейшей вибрации. Ничего. Ничего! Что касается зрения, то без тусклого света лампочки он был бы словно слепой.

Курт не знал, как долго просидел, съежившись в углу; он то проваливался в спасительное забытье, то приходил в себя, а один раз даже уснул. Потом он вскочил на ноги и начал ходить взад-вперед, взад-вперед… Бесполезное занятие, трата сил! Пошатнувшись, Курт резко сел на бетонный пол; удар отдался болью в крестце, он заплакал. Слезами тоже не поможешь. Всхлипнув, он полез в карман брюк в поисках другого платка. Его не оказалось. Должно быть, они использовали его, чтобы перевязать руку в самом начале, а потом выбросили. Из кармана выпал карандаш, прокатился немного по полу и остановился. Вытерев лицо перевязанной рукой, Курт принялся размышлять: судя по движению карандаша, пол почти идеально новый. По крайней мере в этом месте.

Изучение поверхности пола заняло некоторое время, хоть какое-то занятие. Закончив с полом, Курт провел рукой по стене. Оштукатуренная, практически гладкая, но не покрашенная. Интересно, почему кто-то позаботился оштукатурить стену, однако не покрасил ее или не поклеил обоями? После этого Курт занялся опустошением своих карманов: три в куртке, один в рубашке, два в брюках. Ни бумажника, ни ключей, хотя они были при нем, когда он садился в «порше» после ресторана. Трофеи оказались вполне предсказуемыми: пятнадцать сделанных в Германии карандашей с жестким грифелем, четыре красные шариковые ручки, ластик от «Фабер-Кастелл», записная книжка на пружине, швейцарский складной нож, набор миниатюрных отверток в пластиковой прозрачной коробочке и бутылочка с корректирующей жидкостью «Ликвид пейпер».

Сильнейшая жажда высушила рот, оказалось невозможным смочить его слюной, поэтому он стиснул губы. Курт не был физиологом, но прекрасно понимал, что открытый рот высыхает гораздо быстрее закрытого. В одиночестве нет необходимости говорить, поэтому он будет держать рот постоянно закрытым. «Пока, — с иронией подумал Курт, — не придет смерть». Теперь он знал: ему предназначено умереть.