Неприкрытая жестокость

Колин Маккалоу

Неприкрытая жестокость

1968

Со вторника, 24 сентября, по понедельник, 14 октября

Вышагивая вдоль Персимон-стрит, в Кэрью — одном из самых спокойных районов города Холломена, штат Коннектикут, — Didus ineptus позволил себе легкую усмешку. Однако когда он подошел к окончательной цели своего маршрута — двухквартирному дому, от веселья не осталось и следа. В этот вторник, 24 сентября 1968 года от Рождества Христова, около пяти часов дня солнце по-прежнему сияло, а улицы были сравнительно пустынны. Еще полчаса — и поток студентов и выпускников известнейшего Университета Чабба наводнит тротуары; молодые люди выплеснутся из классов и лабораторий Сайнс-Хилл, а обочины дорог заполнятся «жуками-фольксвагенами» и другими старыми автомобилями, чьи владельцы живут слишком далеко от парковок.

Никто не обратил внимания, как он свернул с тротуара и уверенно направился вдоль торца выбранного дома к заднему входу, как всегда открытому. Скользнув внутрь, он остановился у двери на первый этаж и прислушался. Оттуда раздавались вопли ребенка и раздраженный голос матери — беспокоиться не о чем. Он тихо поднялся вверх по обитым резиновым покрытием ступенькам на крошечную лестничную площадку, которой Мэгги никогда не пользовалась, — она входила через переднюю дверь, всегда. Конечно, Мэгги делила второй этаж с другой девушкой, но Кэрол сейчас на семинаре в Чикаго и вернуться должна только дня через четыре, не раньше.

У двери в ход пошли отмычки. Уверенные движения рук — и через минуту он вошел внутрь. Теперь он мог снять рюкзак — какое облегчение; из-за дополнительного снаряжения, которое он вообще-то не планировал использовать, тот был довольно тяжел. Сначала он изучил обстановку каждой комнаты, дабы удостовериться, что ничего не изменилось; особое внимание уделил расположению вещей возле входной двери. Мэгги войдет, положит свой дипломат здесь же на рабочий стол, а потом направится в ванную, пописать и ополоснуться. Его женщины всегда терпели до дома, брезгуя воспользоваться общественным туалетом. Как он и решил во время своих предыдущих визитов, лучше всего будет спрятаться здесь, за высоким креслом с подголовником, которое привезено в Холломен Мэгги или Кэрол — такими вещами домовладельцы не обставляют сдаваемые внаем квартиры. Что такого важного было в этом кресле для хозяйки, что она тащила его за собой тысячу миль?

Решив сделать первый ход в своей сладостной игре, Didus ineptus понес свой рюкзак в спальню Мэгги. Выдержанная в немного необычной цветовой гамме — он не любил экстравагантных женщин, — спальня радовала чистотой и порядком: двуспальная кровать заправлена так же идеально, как койка новобранца, на туалетном столике все аккуратно расставлено, двери встроенного шкафа плотно закрыты, а ящики тумбочки задвинуты. О, как же она опрятна!

Возле стены стоял комод с абсолютно не заставленной поверхностью — он идеально подходил для его целей. Гость быстро разложил свои инструменты в определенном порядке, отрезал пятнадцатисантиметровую полоску синей изоленты, а затем еще отхватил около метра толстой бечевки. Все готово. Он прошел в гостиную, где висело большое зеркало, привел себя в порядок и наконец расположился за креслом.

Ее ключ завозился в замке точно в определенное время — разница всегда составляла не больше трех минут до или после шести часов. У нее был удачный день. Он мог с уверенностью сказать это, потому что не слышал ее на лестнице; в плохие дни Мэгги тащилась вверх, глухо стуча каблуками по ступенькам. Она вошла, держа дипломат в левой руке, и пересекла комнату, чтобы положить его на стол, намереваясь еще поработать вечером. Затем молодая женщина направилась в ванную…

Изолента, до этого слегка приклеенная к задней выпуклой части спинки кресла, закрыла ей рот прежде, чем у Мэгги возникла мысль закричать. В ту же секунду одним движением он завел ей руки за спину и до того сильно стянул их бечевкой, что лицо девушки исказила гримаса боли. Теперь она была беспомощна!

Только сейчас он развернул ее, и только сейчас Мэгги увидела мужчину, который расправился с ней так быстро, что у нее не было ни единого шанса к сопротивлению. Он был полностью обнажен: высокий, стройное тело без единого волоска и набухший возбужденный член. В глазах женщины билось отчаяние. В течение всего лишь минуты он полностью подчинил ее, и она чувствовала себя совершенно беспомощной. Он заставил Мэгги пойти в ванную, спустил с нее трусы и усадил на унитаз. Мочевой пузырь словно прорвало; она позволила накопившейся моче покинуть тело, пронзенная ужасающей мыслью: мужчина знал, что ей нужно в туалет!

Сдернув ее с унитаза, он заставил женщину пойти в спальню, с силой лупя по ягодицам, пихнул на кровать, срезал одежду жуткими портновскими ножницами, надел на ноги белые хлопковые носки и зафиксировал их клейкой лентой на щиколотках. Затем, перевернув Мэгги на живот, мужчина сел на край кровати и под корень обстриг ей ногти на руках специальными кусачками, не обращая внимания на кровь, выступившую там, где он обрезал слишком коротко. Краем глаза она видела, как его руки собирают обрезанные кусочки ногтей и складывают их в маленький полиэтиленовый пакет, и еще заметила, что на нем тончайшие хирургические перчатки.

Didus ineptus снова перевернул ее. Превозмогая страх, Мэгги всмотрелась в его лицо, скрытое под черным шелковым капюшоном, который был надежно завязан на шее, — она даже не смогла бы сказать, какого цвета у него волосы. Расположившись между ног брыкающейся женщины, он щипал и тискал ее грудь, живот, бедра. Она продолжала сопротивляться, но силы быстро иссякли.

Вдруг у нее на шее затянулась какая-то веревка; мир вокруг поплыл, в глазах потемнело, а тело пронзила сильная боль — его член грубо проник во влагалище. Он обращался с веревкой как с неким музыкальным инструментом: перекрывал дыхание, потом ослаблял, чтобы Мэгги могла сделать один, два или несколько судорожных вдохов, затем снова затягивал эту удавку, и тогда женщина погружалась во тьму. Она не знала, кончил ли он, но только через некоторое время, показавшееся ей вечностью, мужчина оставил ее. Но не ушел. Мэгги слышала, как он перемещался по кухне, открыл дверь холодильника, потом звуки шагов донеслись из гостиной. Он вернулся с книгой, сел в ее кресло и стал читать — если только действительно мог что-то увидеть через пару узких щелочек в капюшоне. И хотя глаза опухли от слез, она смогла рассмотреть время на будильнике — 18:40. Десять минут, чтобы полностью ее подчинить, и около тридцати на изнасилование и удушение.

В семь часов он изнасиловал ее во второй раз. Боль! Боль!

В восемь настал черед третьего раза, в девять — четвертого.

Тут она начала впадать в беспамятство — веревка на шее делала свое дело все быстрее. Он убьет ее! О Боже, пусть это случится быстро! И поскорее!

Между изнасилованиями он садился в ее кресло и читал книгу — ее книгу, так как на корешке карандашом были нанесены ее инициалы. Он казался ей более голым, чем все виденные ранее мужчины, из-за гладкой кожи и отсутствия волос на теле. И ни шрама, ни родинки, ни прыщика — нигде. «О, Кэрол, зачем ты уехала на этот семинар? Он знал, он все знал! И нет ничего, чего бы он обо мне не знал».

В десять часов он подошел к кровати с новыми намерениями, и * Мэгги, закрыв глаза, приготовилась к смерти. Но он перевернул ее на живот и изнасиловал в задний проход. Невыносимое мучение все продолжалось и продолжалось, но на сей раз насильник не воспользовался веревкой, и сознание отказалось покидать тело.

В одиннадцать он изнасиловал ее так во второй раз, но, как ей подумалось, уже с помощью кулака: она чувствовала, как рвутся внутри ткани, и испытывала неимоверную боль. Как она сможет жить дальше, если он не убьет ее?

Наконец все закончилось, он перевернул ее на спину.

— Пожалуйста, убей меня, — невнятно стонала она. — Пожалуйста, не надо больше, пожалуйста, пожалуйста!