Стриптиз-клуб «Аллигатор»

Спустя три дня все круто изменилось.

Я заманил в свои сети четырех американских туристов из Уинчестера, молодых и симпатичных. Мы отправились на целый день на обалденную экскурсию, а если точнее – на плантации марокканской конопли в горах к востоку от Марракеша. По завершении экскурсии мои клиенты знали о выращивании, сборе, приготовлении, упаковке и экспорте марокканского гашиша больше, чем остальные туристы из Нью-Гемпшира, но так обкурились, что даже не помнили, где этот самый штат находится. Мужчинам захотелось выпить. Их подруги заявили, что обязательно должны купить ковер. Как ни хотелось мне присоединиться к мужской компании, честолюбие обязывало упомянуть, что у меня есть знакомый продавец, в лавке которого ковры продаются по баснословно низкой цене. Сначала и дамы, и их спутники были настроены скептически, но я решительно повел их на базар, стремясь доказать, что я – человек слова.

Должно быть, американец, который придерживался противоположного мнения, следил за мной. Я увидел, что он приближается, когда мои подопечные любовались ковром – три на два метра – ручной работы, и всего лишь кивнул ему, что означало: «Не позорь меня при клиентах». Но ухмыляющийся Юджин Ренуар, похоже, плевал на мое предостережение. Не обращая внимания на классные образчики ковроткачества, он подошел ко мне вплотную и открыл рот… Голос у него был громкий, зычный.

– Эй, командир, как поживает твоя селезенка? Из скольких еще ресторанов ты сбежал не заплатив?

Улыбка, которой я наградил его в ответ, у большинства народов мира означает: «Ха-ха, как смешно. А сейчас отвали!», но Джин, вторгшийся в мое личное пространство, прямо как экспедиционный корпус морских пехотинцев США, видимо, не уловил намека и, прежде чем я успел дать ему вербальный отлуп, уже базлал с моими клиентами.

– Этот халявщик, – настоящий везунчик! – поведал он им. – Если бы не я, ему бы здорово надрали задницу…

– Я уступлю ковер за очень хорошую цену, – вмешался Мохаммед, плативший мне восемь процентов комиссионных с каждой сделки.

– Распорядитель ресторана одного из самых классных отелей в городе, – продолжал Джин, – догнал его, повалил на землю и начал мутузить его ногами. Разве не так, приятель?

Мои клиенты перестали восхищаться произведением искусства размером три на два, не откликнулись они и на потрясающе выгодное предложение Мохаммеда, «какое бывает один раз в жизни». Подмостки Марракеша залил яркий свет, и я благодаря какому-то бухому американцу буквально купался в огнях рампы.

Я пожал плечами.

Мои клиенты считали, что я – лингвист из Кембриджа, коллекционирующий не только иноземные наречия, но и иноземные сорта травки. В общем, я мнился им хоть и слегка эксцентричным, но заслуживающим доверия и с хорошими связями. С подобным имиджем никак не вязалось мое бегство из ресторана и побоище на площади Джемма аль-Фна.

Американец ловко отделил от группы двух дамочек и, положив каждой руку на плечо, наклонялся то к одной, то к другой и доверительно шептал на ухо:

– После того случая я решил не выпускать его из поля зрения, и оказалось, что этот типчик – один из самых отъявленных жуликов в Марракеше! Представляете? Местные прозвали его Гиеной, потому как он нападает на слабых и беззащитных. В местах, откуда я родом, таких, как он, называют кидалами на доверии, то есть он мелкий пакостник, обманщик и плут. В вашей стране таких, как он, называют пронырами – он не лишен обаяния, у него хорошо подвешен язык, и при этом он изворотливый и скользкий, как змея.

Я мог бы возразить, что змеи не скользкие, а скорее шершавые, но какая разница? Он все равно нанес моей репутации непоправимый урон. Клиенты кидали на меня косые взгляды, покачивали головой, и я понял, что запланированная на завтра экскурсия по плантациям окрест Марракеша, с дегустацией образцов травки, не состоится.

Я закипал. По какому такому праву американский чистоплюй портит мне всю игру.

А он подтолкнул дам к их кавалерам и, слегка пошатываясь, подошел ко мне, а потом вдруг улыбнулся.

– Ребята, да я вас разыгрываю! Он отличный малый, – похлопал он меня по плечу. – Держитесь его, и вы останетесь довольны. – Он улыбался по-доброму, не пьяной улыбкой, а скорее отеческой… Затем он украдкой, точь-в-точь как карманный воришка, сунул в карман моего пиджака свою визитную карточку. Спиртным от него не пахло, а лишь мятным чаем. – Только, ребята, следите за бумажниками, – посоветовал он, провожая взглядом небольшой самолет с рекламной растяжкой. – А я иду набираться опыта у заклинателя змей.

Мои надежды разбогатеть растаяли как дым, а мои клиенты скисли, ковры их перестали интересовать. Они отказались отведать местные коктейли в баре отеля, со скидкой между прочим, под тем предлогом, что у дам разыгралась мигрень, добавив при этом, что вряд ли головная боль пройдет к утру. Стало ясно, что экскурсия с дегустацией отменяется. Проклятый американец!.. Когда мои клиенты ушли, я задумался. Завтра – воскресенье… Куда податься в воскресенье в Марокко? Я решил пойти в гости.

2

– Прикинь, что ожидало бы тебя, напечатай я фотографии и так далее, – сказал Джин, кивнув на три катушки фотопленки на низком мраморном столике.

Я прикинул. Сто восемь кадров, и на всех я с зазывной улыбочкой возле туристов, прихилявших в Марракеш.

Оказывается, американец тот еще следопыт!..

– Ты что, стукач? – усмехнулся я.

– Примитивно мыслишь, командир, – покачал он головой. – Я всего-навсего почитатель Чарлза Дарвина, твоего соотечественника, создателя принципа естественного отбора. Усек?

– Допустим…

– Что такое homo sapiens знаешь?

– А то! Название человека как зоологического вида…

– А если короче?

– Человек разумный, в натуре…

– Ого! А ты, оказывается, начитанный…

– Я просто любознательный и как человек разумный…

– Не знаю, насколько ты разумный, – прервал меня Джин, – но талантом тебя Создатель явно не обделил. Ты, конечно, разгильдяй, но чертовски смекалистый. Уж поверь мне!

Двадцать минут назад я пешком притопал в его престижный квартал. Я запыхался от быстрой ходьбы, взопрел и озлобился. Упорно игнорируя домофон, я барабанил в обитую медными гвоздями дверь XVI века до тех пор, пока ее не распахнул передо мной облаченный в джелабу слуга.

Пока я не переступил порог его дома, мною владела слегка напускная гневливость. Когда же я очутился в миниатюрном садике с лимонными и апельсиновыми деревьями, когда прошагал по мостику над ручейком, вытекающим из фонтана с мозаичным дном, гнев сменился изумлением. Богатенький, надо думать, этот американец! Здесь самое время заметить, что у меня нюх на бабло.

Будь моя воля, я приказал бы всем, кто находился в доме, свалить к едреням, а сам целый день глазел бы на водичку в фонтане и бродил бы по мостику туда-сюда. Н-да!..

Джин принял меня в гостиной на первом этаже. В шелковом халате и в бабушах с блестками Джин здорово смахивал на педика.

– Выпьешь чего-нибудь прохладительного? – предложил он.

Отказываться было бы невежливо. Я сел, а свой киф, пластилин то есть, поставил на столик. Пусть знает! Джин жестом велел убрать банку.

– Я не ханжа, – заметил он, – но заруби себе на носу: я наркоманов презираю. Наркота – это убожество! Сколько раз я наблюдал во Вьетнаме, как наши парни гибли, подсаживаясь на это зелье… В общем, в своем присутствии я не потерплю никакой «дури». – Он подвинул ко мне запотевшую банку «Бадвайзера», себе открыл банку кока-колы. Джин в упор смотрел на меня и отводил взгляд, лишь когда моргал. – Ну, до дна!

Мне его умничанье было по фигу. Я тащился два квартала в гору по жаре, собираясь выплеснуть на него свое негодование. И что? И ничего…

Американцы, оказывается, в Юго-Восточной Азии от конопли загибались… Ха-ха! Всему миру известно, что вьетконговцы всыпали им по первое число. Ладно, пусть считает, что вьетнамская война закончилась победой конопли и прочей «дури»…