Лилия прокаженных

Провожая его до машины, я заметила в ясном голубом небе похожую на головку цветной капусты огромную грозовую тучу, нависшую над окраиной города.

— Видно, погода меняется, — прокомментировал Галлахер.

— Лишь бы до вечера дождь не пошел. Финиан устраивает барбекю в Брукфилде. Не хочешь присоединиться?

— Охотно.

— Тогда приезжай к семи.

Я вернулась в дом позвонить Фрэн и Финиану.

Дождь полил в пять, и два часа спустя еще продолжался — не мелкий моросящий дождик, а тропический ливень, стучащий молотком по стеклянной крыше оранжереи и падающий с нее на землю каскадами воды. Мы с Финианом стояли, наблюдая за тем, что творилось вокруг, и не верили своим глазам — слишком неожиданно изменилась погода. Издалека доносились раскаты грома.

Около шести стало ясно, что барбекю придется отменить, и Финиан принялся обзванивать приглашенных. Я появилась как раз вовремя и половину звонков взяла на себя. Не дозвонившись кое-кому, мы решили, что они сами догадаются и не поедут. Ну а для тех, кого дождь не остановит, у нас была замороженная пицца, к которой я нарезала салат.

В результате объявились только Фрэн и Мэтт Галлахер. Моя подруга все равно оказалась не у дел — сотрудница загородного пансионата, она вынуждена сидеть дома из-за карантина. Галлахер сказал, что приехал сообщить о встрече с Россом Мортимером, хотя я-то знала: он не устоял перед искушением поужинать и выпить вина подальше от своих коллег.

Едва успев познакомиться, они с Фрэн уже оживленно болтали в большой кухне, пока пицца стояла в духовке. Артур дремал в гостиной — последнее время он спал не меньше Бесс, пристроившейся у него в ногах.

— Ты ведь останешься на ночь? — Из-за шума дождя я едва расслышала вопрос Финиана. Когда он узнал о случившемся на мосту, то предложил мне переночевать в Брукфилде.

— Скорее всего, — пробормотала я, ощупывая шею, которая теперь не только болела, а еще и не поворачивалась. Даже отдохнуть перед поездкой не получилось — лежать было слишком неудобно. — Кстати, — напрягла я голос, — спасибо за материалы, которые ты вчера вечером оставил.

— Нашла что-нибудь интересное?

— Статую Девы действительно сожгли при всем честном народе. А после конфискации монастырского имущества сундуки Генриха Восьмого неплохо пополнились.

— Пожалуй, разгадку вашей статуи нужно поискать в хрониках более раннего периода.

— Сама так подумала. Давай перейдем в кухню, здесь разговаривать невозможно.

Когда мы вошли, гости, сидя друг против друга за кухонным столом, громко над чем-то смеялись. Увидев нас, Галлахер попытался сделать серьезный вид, но ему помешала Фрэн. Подняв свой стакан, она объявила:

— Знакомьтесь — рыцарь Мэтт Галахад, [14] спаситель отчаявшихся девиц и тоскующих по мужской ласке женщин.

— Хочу тебе кое-что сказать, Иллон. — Галлахер со смущенным видом перевел взгляд на Финиана. — Может, мы… — Он кивнул мне, предлагая выйти и поговорить наедине.

— Здесь все друзья, Мэтт, можешь не беспокоиться. — Я села рядом с Фрэн.

Финиан пошел принести еще бутылку вина из своих запасов. Гибко изогнувшись, Фрэн дотянулась до дверцы духового шкафа и приоткрыла ее, чтобы проверить, не подгорает ли пицца.

— По дороге сюда я заехал в гостиницу повидать Росса Мортимера, — начал Галлахер. — Он сидел в баре, мы поговорили, и, по-моему, его можно исключить из числа подозреваемых. Во-первых, я думаю, он физически не мог забраться в гостиную через окно, во-вторых — не умеет водить машину.

— Что мешало ему заплатить тому, кто это сделает? — Фрэн разогнулась и села прямо.

— У меня сложилось впечатление, что платить он готов исключительно за похороны Терри Джонстона, — продолжал Галлахер. — Говорит, что ради этого приехал. Договорился с ректором и похоронным бюро Гилсенана, ждет, когда можно будет забрать тело.

— Ты не спрашивал его, откуда такое любопытство по поводу статуи? — не выдержала я.

— Спрашивал. Он не отрицает, что Джонстон поделился с ним своими догадками о том, что внутри статуи — точные слова Мортимера — «главное сокровище» святилища Пресвятой Девы в Каслбойне.

— Гм. Что знает он такого, о чем нам неизвестно? Не потому ли бродил сегодня по олдбриджскому кладбищу?

— Возможно, его увлекла одна легенда. — Финиан подошел с бутылкой и взял со стола штопор. — Только он опоздал лет на двести… Вот — если кому-то нравятся красные сухие вина из Южной Африки…

— Что за легенда такая, Финиан? — спросила Фрэн.

— Что в разрушенном соборе Святых Петра и Павла в Олдбридже спрятано сокровище. Там якобы есть ступеньки, ведущие к подземному склепу под алтарем. Спустишься туда, увидишь два золотых подсвечника — прикасаться к ним нельзя под страхом смерти. Дальше, за подсвечниками, возлежат два спящих епископа. Тому, кто их разбудит, они вручат ключи от двух небольших комнат, одна из которых заполнена серебром, другая — золотом. Я полагаю, два епископа — это Петр и Павел. В начале девятнадцатого века однажды ночью сотни людей явились в разрушенный собор и принялись копать под алтарем до тех пор, пока их не разогнала полиция. Никакого сокровища тогда не обнаружили, и с тех пор найти его никому не удалось.

Он откупорил бутылку и поставил на стол.

— Не исключено, что Мортимер разыскивал своих предков. С таким именем место он выбрал вполне подходящее.

— Сомневаюсь, что он занят восстановлением фамильного древа, — возразила я. — Он и в католическую церковь заходил в воскресенье — рассматривал витражное окно, которое я зарисовывала.

— А что изображено на витраже? — спросил Галлахер.

— Явление Пресвятой Девы в Каслбойне. И еще какие-то символы в круглом окне наверху — цветы, например. Там есть желтый водяной ирис и, по-моему, фритиллярия… — Я посмотрела на Финиана. — Такие лиловые цветы с как бы тиснеными лепестками.

— Fritillaria meleagris, — подсказал он.

— Вот-вот. Ирисы ассоциируются с Пресвятой Девой, а что может символизировать фритиллярия?

— Из-за окраски лепестков ее также называют лилией прокаженных, — объяснил Финиан, — а еще колокольчиком Лазаря — она похожа на колокольчик, с которым ходили больные проказой, предупреждая звоном встречных о своем приближении. Оба названия связаны с лепрой, к сожалению, потому что цветок очень красив.

Я уже знала, что Финиан говорит что-то важное.

— Слушайте, тогда она указывает на место, где статуя была спрятана, — кладбище прокаженных.

— Я-то всегда думал, что там хоронили умерших от чумы, — удивился Галлахер.

— Верно. Но и до, и после «черной смерти» — по сей день — его считали и считают кладбищем прокаженных. Словно люди хотели забыть, что эпидемия чумы вообще когда-то была.

— Какие еще там есть символы? — спросила Фрэн.

— Меч с ключом… Больше вспомнить не могу — торопилась, когда делала набросок.

— Если попробуешь их снова нарисовать, рука подскажет, — посоветовал Финиан. — Давай.

Он протянул мне сложенную газету, которую Артур оставил на стуле, не закончив решать кроссворд. Единственным местом, не исчерканным его каракулями, оказалась, как ни удивительно, какая-то головоломка.

Достав из лежавшей на столе сумки карандаш, я принялась по памяти рисовать круглое окно с радиальными перемычками.

— Изображения были только на четырех панелях, расположенных по направлению сторон света на шкале компаса. В лепестках между ними — просто цветное стекло. Наверху — фритиллярия, далее — ключ и меч, изображенные вместе и символизирующие святых, в честь которых назван собор: ключ от небесных врат — Петра, меч мученичества — Павла. Внизу — желтый ирис, и наконец… — Только теперь я вспомнила. — Кувшин с остроконечной крышкой!

Закончив рисунок, я подняла его так, чтобы все видели.

— Какая между ними связь? Если двигаться по часовой стрелке, с чего начать? — произнес Гачлахер.

— По часовой стрелке начиная с трех часов, — решила я. — В христианской традиции — самое знаменательное время дня: по преданию, в этот час Христос склонил голову и умер, — то есть начинаем с Петра и Павла. Тогда следующий символ — желтый водяной ирис. По моему разумению, он указывает на местоположение собора. Цветок растет по берегам рек, собор тоже построили у реки.