Одинокий волк

Это и стало моим планом; но вместо того, чтобы в удобный момент просто столкнуть его за борт, я спущу его вблизи берега и со средством добраться до него. Для этого подходящими были два места: вблизи устья реки Тахо, где горы Синтра подходят к самому морю, и мыс Сан-Висенти.

Послал за парикмахером сделать мне приличную стрижку, а когда вышли из отеля, купил себе монокль, который прикрыл, а скорее подчеркивал и объяснял стеклянное выражение моего левого глаза. Затем повел Мюллера по конторам судоходных компаний — эксцентричный отдыхающий со своим камердинером-секретарем. Подобно туристу компании Кука, я задавал массу глупых вопросов; я хотел бы помахать рукой живущему в Португалии старому другу. Судоходные клерки мне терпеливо объясняли, что это зависит от места жительства моего друга, что у Португалии длинное побережье и что даже самый большой платок за пару миль от берега виден все равно не будет. Служащие были поразительно вежливыми; им приходилось тратить уйму времени не столько на оформление билетов, сколько на то, чтобы растолковывать клиентам элементарные сведения по географии.

Что мне было нужно, я выяснил. Рейс на Гибралтар не подходит; он проходит Тахо утром, а мыс Сан-Висенти — после захода солнца. Пароход на Танжер — тихоходное старое корыто с одним пассажирским классом — был более подходящим. Он проходил Тахо в период между 9 часами вечера и 12 ночи.

Посмотрел план парохода. Рубка рулевого находилась в задней части верхней палубы, а между ее кабиной и кормой была, как обычно, небольшая площадка, где влюбленные парочки ставят свои стулья, если в состоянии переносить чрезмерную качку. В этом рейсе места для влюбленных не найдется. Директор компании с компаньоном намерены разлечься там на своих шезлонгах и грубо одергивать всякого, кто посмеет нарушить их уединение.

Мы заказали две смежные отдельные каюты с ванной между ними и отправились за покупками. Для своего путешествия я снабдил себя и Мюллера баулами и несессерами, купил складную резиновую лодку с велосипедным насосом, чтобы ее накачивать, пару байдарочных весел и сотню ярдов прочной бечевы — все это мы упаковали в большой чемодан. Мюллер, естественно, думал, что лодка предназначена для моего бегства. Затем я поставил машину на хранение сроком на год, и мы поднялись на судно.

Когда шли Ливерпульским заливом и каналом Св. Георгия, состояние и поведение Мюллера меня не беспокоили. Он никогда не плавал по морям. Судно наше было всего 8000 тонн, а море штормило. Я устроился у неудобного, качающегося поручня на корме так, чтобы застолбить за собой это место, и после мучительного утра обрел способность ходить по качающейся палубе. Моя обычная раздражительность исчезла, и я испытывал блаженство, свободно расходуя свое время на еду, питье и купанье, именно те три удовольствия, что пароход мог мне предоставить.

Третьей ночью после отплытия из Ливерпуля мы прошли мыс Финистерре и проснулись в бледно-голубом мире с частой и злой зыбью; на восточном горизонте виднелись серо-зеленые горы Португалии. Я поднял с постели камердинера-секретаря и накормил его завтраком. После этого мы заняли два шезлонга на корме. Я накрыл свои ноги пледом, протянул их как можно неудобнее и враждебно озирал через свой монокль всякого, кто пытался через них перешагнуть.

Ближе к вечеру, чтобы придать Мюллеру храбрости, дал ему пару бокалов лимонада и спросил, что он намерен делать. Хочет ли он вернуться в Лондон и явиться в полицию или исчезнуть с лица земли? Мысль, что ему надо вернуться и рассказать все, что знает о смерти Куив-Смита, привела его в смятение.

— Тебе еще придется объяснять, почему ты так много лгал на ферме, — напомнил я ему еще. — Та семья будет свидетельствовать, что ты был один. Ничто тебе не мешало позвонить в Лондон.

Он тут же стал меня упрашивать взять с собой куда угодно. Он был совершенно неспособен к самостоятельным действиям. Лишившись одной опоры, он тут же судорожно стал нащупывать другую.

Я объяснил ему, что взять с собой его не могу, он должен исчезнуть самостоятельным путем.

— Они будут преследовать меня, сэр, — всхлипывал он, — мне нигде не будет покоя, сэр.

— Никто тебя не будет преследовать, если будут думать, что тебя нет в живых.

Объяснил ему свой план: он с резиновой лодкой будет спущен за борт, когда мы будем в двух милях от берега, а я дам ему 500 фунтов начать новую жизнь. При мысли о деньгах он оживился, но потом стал говорить о трудностях, которые ждут его на берегу.

Но на Мюллера можно было положиться в одной вещи: он слушался приказа. Этот приказ он от меня получил.

— Твоя одежда будет в лодке, — сказал я. — Когда ты пристанешь к берегу, оденешься.

Лодку разрежь на куски и спрячь в камнях. Отправляйся пешком до Каскаеса и оттуда электричкой в Лиссабон. В гостиницы не заходи, ночуй там, где не требуется предъявлять документы. Если сядешь выпить чашку кофе в любом баре в центре города, я думаю, у тебя появится возможность благоразумно провести приятную ночь. Утром отправляйся в порт встретить воображаемого друга с прибывающим кораблем. Обратно выходи через таможню, как прибывший с пароходом пассажир и получи в своем паспорте штамп. Затем покупаешь себе визу и билет в любую страну, какая тебе придется по душе, и уезжай с первым же пароходом.

— А вдруг они меня будут искать в Лиссабоне? Они узнают, что я там был и уехал.

Я объяснил, что сделаю так, что все будут считать его погибшим; раз он не появится в Танжере, куда пароход идет без заходов в другие порты, никто не будет искать его ни в Лиссабоне и ни где-либо еще.

Казалось, он считал себя важной персоной, и ради его поиска будут готовы перерыть весь мир. Повторил ему, что пока Куив-Смит будет считаться живым, никто не потратит ни часа времени, ни пятерки фунтов на розыски агента, которого будут считать умершим.

— Но я знаю слишком много, — протестовал он.

— Ты не знаешь ровным счетом ни черта, не думаю, что знаешь даже, на какую страну ты работал.

— Я знаю, сэр, — сказал Мюллер и назвал ее.

Боже! Он назвал совсем другую страну! Полагаю, должно быть нормой, чтобы мелкая сошка секретных служб и не знала даже национальности своих работодателей, мне представляется это совершенно разумным.

Я сказал, что он ошибается, и показал документы майора. После этого у меня не было с ним никаких затруднений, кроме того, что он боялся моря. Мы шли с некоторым опережением расписания, и горы Синтра показались на закате. Это меня вполне устраивало; мы могли управиться с нашими делами, когда остальные пассажиры были на обеде. Чтобы никто нас не разыскивал с приглашением обедать, я предупредил главного стюарда, что чувствую себя неважно и камердинер будет вечером возле меня.

Мюллер разделся в каюте, на шею ему я привязал деньги, завернутые в тонкую клеенку. Как только коридоры опустели, мы вытащили чемодан на палубу, устроились на своем месте за рубкой, развернули и надули там лодку. Мы видели на берегу огни, так что, в каком направлении надо грести, он знал. Я заставил Мюллера повторить мои указания. Он заучил их назубок и повторил твердо. Я привязал его вещи и весла бечевой ко дну лодки, другой ее конец обвязал вокруг его пояса.

Кильватерный след судна выглядит так, что нырять в него едва ли кому захочется. Бедолага сидел на поручне, трясясь от холода и страха. Долго раздумывать я ему не дал: сбросил лодку и резко скомандовал прыгать, потому что он утонет, если бечева натянется. Я видел лодку, темным пятнышком прыгавшую в белой пене следа за кормой, увидел и его, вынырнувшего на поверхность. Мгновение спустя единственным знаком его существования на этом свете для меня был его халат на палубе. Удачи ему! При хорошем деле и порядочном боссе квалификация «второго убийцы» обеспечит ему спокойную и безбедную жизнь.

С чемоданом и халатом я вернулся к себе в каюту и лег в постель: сначала в его — до полуночи, потом — в свою, до утра. Когда пришел коридорный стюард, он, конечно, увидел, что секретарь уже встал и куда-то вышел.