Тайна апостола Иакова

И в том и в другом случае под прицелом авторов находился не столько виновник драматического события, сколько Аида Пена.

На самых безобидных рисунках библиотекарша была изображена задницей кверху, а выражаясь точнее, трусами кверху. Это она-то, с ее манерой одеваться и привычками, если понимать под первой почти монашеское одеяние, поощряемое в Обществе святой Терезы, принадлежностью к которому она так гордилась, а под последними — в высшей степени благочестивое поведение, коего она требовала и от всего персонала библиотеки.

Однако самые безжалостные карикатуры изображали рядом с ней еще и досточтимого каноника. На одной из них он представал облаченным в сутану и берет легионера, грудь его пересекал патронташ, лицо обрамляли длинные бакенбарды; всем своим видом он демонстрировал готовность защищать попранную честь библиотекарши. Пышущий праведным гневом священник, бывший полковник войск Легиона, стоял в вызывающей, даже воинственной позе, подбоченясь и так гордо выпятив грудь, что отлетели даже верхние пуговицы его длиннополого одеяния; а сверху на него устремлялась несчастная дама верхом на метле с пропеллером, по виду напоминающей вертолет, которую с помощью пульта дистанционного управления направлял на священника некий молодчик с лицом отъявленного хулигана и туловищем цирковой обезьяны; голову сего монстра венчала легионерская феска. Такой вот рисунок.

На другом каноник и библиотекарша были изображены в виде влюбленной парочки; он по-прежнему демонстрировал грудь колесом, а она — трусики, при этом край ее юбки зацепился за один из рогов знаменитой козы испанского Легиона, на этот раз охраняющей вход в сахарскую альхайму, [31]куда парочка, судя по всему, намеревалась зайти. Нет нужды говорить, что у козы было лицо Сальвадора, и она курила папироску с гашишем.

Были, разумеется, и другие карикатуры. Так, еще на одной преподобный отец строчил из пулемета по летящему вертолету, а библиотекарша, переодетая гурией, танцевала танец семи вуалей. И вот теперь они появились втроем уже в действительности, и к ним не замедлили устремиться многочисленные фотографы.

Андрес Салорио, как уже было сказано, посчитал, что не стоит попадаться им на глаза, и незаметно перевел взгляд в другую сторону. Заметив стоящего поблизости депутата, он решил поприветствовать его, и сделал это с таким энтузиазмом и радушием, что привел слугу народа в совершеннейшее недоумение.

Оставив в полном замешательстве депутата, не перестающего задавать себе вопрос, чем же вызвано столь радушное, хотя и весьма краткое, приветствие со стороны шефа полиции (вопрос, на который он так и не смог найти сколь-либо вразумительного ответа), Андрес Салорио припомнил, что каноник, входивший в храм в сопровождении Сальвадора и Аиды Пены, Ален Андраде, ни у кого не вызывал особой симпатии. Бывший полковник регулярных войск Испанского легиона, он приобщился к служению религии в весьма зрелом возрасте, когда уже овдовел. Его посвящение в священнический чин было с радостью воспринято его детьми, которые всячески вдохновляли его на сей серьезный шаг, исходя из его же мудрой идейной установки, согласно которой истинным проявлением мужественности является состояние «полумонаха-полусолдата».

Когда опасность встретиться взглядом со странной троицей миновала, Андрес Салорио вновь обратил свой взор на публику, спускавшуюся по лестнице к входу в храм, и увидел безутешного жениха покойной в обществе ее столь же неутешной подруги и соседки по квартире. Прямо вслед за ними вышагивал дядя скорбящего жениха, декан священного собора.

Теперь всеобщее внимание обратилось к ним. Казалось, все собравшиеся у входа в церковь разом обернулись, устремив взоры на них. В этот момент Андрес решил, что настало время все же поздороваться с библиотекаршей и поинтересоваться у Сальвадора причиной его появления в столь странном обществе.

Они облегчили ему задачу, переместившись в его сторону. В эту минуту все присутствующие обратили взоры на тех, кого репортеры назвали бы ближайшими родственниками, самыми близкими людьми покойной: на скорбящих родителей, тетушек и дядюшек, которых раньше никто не знал и которые теперь, стараясь не привлекать особого внимания, входили с решимостью, достойной аплодисментов, в храм, чтобы занять предназначенные им места в ожидании начала сей пышной погребальной церемонии.

Тогда, воспользовавшись временным переключением внимания, Андрес приблизился к необычному трио, почтительно поздоровался с библиотекаршей, всем своим видом демонстрируя ей готовность быть полезным во всем, а затем добавил:

— Вы позволите?

И схватив за локоть Сальвадора, отвел его на несколько шагов в сторону.

— Какого черта ты с ними? — резко спросил он.

— Я ощутил призыв Господа, — ответил ему тот.

— Да ты что?!

— Да, представь себе. Я почувствовал прикосновение Его руки.

— Чьей руки? — почти закричал Салорио.

— Руки Бога, — ответил сын Эулохии.

— Когда?

— Позавчера, после того как вертолет разбился, я вернулся, чтобы извиниться, и увидел реакцию Аиды, а также услышал слова утешения, которые произносил святой отец, воистину Божий человек. Потом он заговорил со мной…

«Черт подери, да что с ним происходит?» — подумал Андрес, не решаясь произнести это вслух.

— Ты что, обкурился? — спросил он вместо этого.

— Нет, я не курил, — ответил ему Сальвадор.

Люди вокруг стали обращать на них внимание, и комиссар подумал, что лучше уж позволить Сальвадору вновь присоединиться к обществу сего харизматичного Божьего человека, оставив начатый разговор до лучших времен.

— Мать твою! Этого только не хватало, — было последнее, что он произнес, прежде чем вновь заняться созерцанием того, что происходило в этот момент на подходе к церкви. Сейчас ему нечего было сказать Сальвадору. Но пусть он только появится дома: Андрес выскажет ему наедине, без свидетелей, все, что по этому поводу думает.

2

Компостела, понедельник, 3 марта 2008 г., 12:45

Не было сомнений, что траурная служба начнется с опозданием. Колыхавшаяся перед ним толпа людей, охваченных одновременно печалью и любопытством, вдруг представилась комиссару процессией неприкаянных душ, и все они, кто больше, кто меньше, показались ему подозрительными. Ну вот, например, этот преподобный отец, бывший легионер, в силу своей крайней реакционности вполне мог обеспокоиться тем, что столь ветреная и фривольная особа, каковой при жизни была покойница, собиралась ворошить священные кости.

Уже через несколько минут ему удалось узнать от парочки священников, которых он почтительно поприветствовал, что бывший легионер некоторое время назад умудрился распустить слух о том, что Софии удалось заполучить все три ключа от урны, в которой покоились святые мощи; и добилась она этого, разумеется, ловко пользуясь неистребимой страстью некоего высокого чина соборного капитула к созерцанию прекрасного нагого женского тела. Тогда никто не придал этому особого значения.

Зато теперь все только об этом и говорили. Выстрел попал в цель. Впрочем, подобная возможность и прежде не казалась такой уж невероятной, ибо на протяжении многих веков в компостельском капитуле всегда имелся хоть один нечистоплотный каноник. Это было почти традицией. А посему пущенный слушок хоть и показался всем неприятным и неуместным, но не был ни для кого потрясением. Зато теперь высказанное предположение оказалось ударом, который можно было сравнить с землетрясением силой не менее семи баллов по шкале Рихтера с эпицентром в соборной ризнице.

В XVI веке каноник по имени Лоренсо Перейра, которого описал в своем романе «Грифон» писатель Конде, вступил в брак, и никого это особенно не волновало. Писательские фантазии, сказали автору его друзья. То же самое они сказали об ордене Святой Девы Белой Шпаги, состоявшем из инквизиторов, которые изнутри боролись с самой инквизицией. Воображение художника, вновь снисходительно утверждали они. Но при этом ни один каноник тогда не сделал никакого заявления в опровержение сказанного писателем.