Тайна апостола Иакова

На следующий же день после встречи в аэропорту он с ней переспал. Охваченная неистовым возбуждением, которое показалось Андресу не чисто эротическим, Эулохия оседлала его, как дикая амазонка, и из ее полных, округлых грудей, ритмично поднимавшихся и опускавшихся, опускавшихся и поднимавшихся, поднимавшихся и опускавшихся, вдруг стали сочиться струйки теплого молока, которые Андрес отчаянно пытался поймать ртом, пока наконец это ему не удалось. Какое же у нее теплое и сладкое, с легкой горчинкой молоко, подумал он тогда.

И в это мгновение он понял, что уже никогда не сможет ее забыть.

Он позволил живительной влаге оросить его грудь, и, измученные, они сплелись в объятиях; их влажные, липкие тела были пропитаны тем же кисловато-сладким запахом, что оставил такое восхитительное послевкусие у него во рту. У него создалось полное впечатление, что он только что принял священный обряд крещения, прошел через уникальный ритуал, открывший ему доступ в новое измерение, и теперь он пребывает там, где, как он был уверен, завершается Млечный Путь.

Однако на самом деле это было только начало, и вскоре они вновь предались любви. Она испытывала множественный оргазм, и он познал то, что называется тантрическим сексом, и тут же виртуозно овладел его техникой. В общем, изъясняясь языком современной молодежи, это были совершенно обалденные дни.

— Черт возьми! — сказала она ему в какой-то момент. — Ну и здорово же ты трахаешься!

С тех пор они больше не расставались. И теперь на него буквально накатило воспоминание об уникальном млечном наслаждении, о неожиданном ощущении от струй, одаривших его упоительными грезами, о неуловимом флере окутавшего его легкого тумана, о гулкой арфе ее пленительного голоса, о финальном аккорде, когда все вокруг замирает и ты готов воскликнуть в восхитительном экстазе: «Здравствуй, солнце, это я!» — в общем, обо всем том, что так поэтично всколыхнулось в его памяти и вызвало не сходящую с губ улыбку. Он даже чуть было не разразился раскатистым, жизнеутверждающим смехом, но вовремя сдержался: как объяснить его неожиданную радость этим двум молокососам? Они его не поймут, да их, в общем-то, и не волнуют его чувства. А Млечный Путь они наверняка называют Дорогой святого Иакова; [28]впрочем, они имеют на это полное право.

5

Воскресенье, 2 марта 2008 г., 14:30

Войдя в «Карретас», они поднялись на второй этаж и прошли в зал, названный по заглавию романа одного ныне покойного галисийского писателя, старого клиента этого заведения. Роман назывался «Достославная», на стенах зала были развешаны обложки книг писателя. Едва они уселись за стол, как Андрес, даже не дождавшись закуски, приступил к расспросам.

— Ну, что произошло? Она была беременна? — был первый вопрос.

— Нет, — поспешила ответить ему Андреа. — И полового акта не было, ни добровольного, ни насильственного.

— Больше ничего не говорите, я все понял. Она сама себя убила, а потом сделала надрезы.

— Не надо ехидничать, шеф.

— Ну, так что вы мне расскажете? Или предпочитаете сначала поесть?

— Ты расскажешь или я? — спросил Диего Деса.

— Без разницы, давай ты, — ответила Андреа Арнойа, хотя было заметно, что она не намерена отдавать пальму первенства коллеге. И в общем-то, рассказывала в основном она.

Помощники поведали комиссару, что несколько недель назад Клара случайно услышала, как София просит своего жениха уговорить дядю, декана соборного капитула, назвать имена трех священнослужителей, в ведении которых находятся три ключа, позволяющих открыть саркофаг, где покоятся останки апостола Сантьяго и двух его учеников.

Салорио весь превратился во внимание. Опять мощи святого… Они словно беспрестанно кружатся вокруг них в танце, который начинал казаться ему все более зловещим. Появление официанта, вооруженного ручкой и блокнотом, прервало только что начавшуюся беседу.

Комиссар вновь, как и накануне, заказал миноги.

— Нужно пользоваться моментом, пока не прокуковала кукушка, не прогрелись воды и миноги, отложив икру, не ушли в открытое море. А то потом целый год ими будет не полакомиться, — попытался было он оправдать свой выбор, но, видя, что никто не обращает на его объяснения никакого внимания, вновь стал размышлять о деле, которое занимало всех троих.

— Мне для начала устрицы. А потом скажите Маноло, чтобы приготовил мне стейк тартар с виски, пожалуйста, — попросил Диего.

— Вот-вот, — подхватил Салорио, — мне тоже принесите полторы дюжины устриц. И бутылочку «Террас Гауда», чтобы им было в чем плавать. А к миногам подайте «Аманди» или «Баррантес», все равно.

Андреа заказала лангустинов и жареного палтуса, после чего официант счел возможным удалиться с чувством выполненного долга.

— И что вы предприняли? — спросил комиссар, как только за официантом закрылась дверь служебного помещения.

— Попытались поговорить с женихом жертвы, — ответил Диего, который наконец решил вставить слово.

— Да, но нам не удалось его найти, — тут же подхватила Андреа, не намеренная выпускать инициативу из рук.

— И что вы сделали? — вновь спросил Салорио.

— Поговорили с господином деканом. Тот сказал, что его племянник уехал в их родную деревню, где намеревается пробыть до завершения судмедэкспертизы, после чего собирается вернуться, чтобы перед похоронами, как подобает, провести ночь возле тела. И еще — что парень хотел прийти к нам, но он ему запретил. Тогда мы спросили, не интересовался ли Адриан мощами апостола.

— И что?

— Он сказал, что да, интересовался. Но больше мы ничего не смогли от него добиться. Он заявил нам, что дела Церкви требуют деликатности и благоразумия и что он больше ничего не скажет, пока не посоветуется с монахом-францисканцем, выступающим в качестве адвоката и консультанта во всех юридических делах, так или иначе касающихся компостельского клира. Его имя — брат Ормаэчеа, по всей видимости баск.

— Интересно, он носит баскский берет, чтобы прикрыть тонзуру? — ехидно заметил комиссар.

— Ну разумеется, куда же они без своего наголовника, весь ум растеряют, — решил сострить помощник комиссара.

Комиссару шутка не показалась удачной.

В эту минуту вновь появился официант, на сей раз с закусками на подносе.

— И что вы сделали? — вновь задал комиссар свой прежний вопрос, когда они опять остались одни.

— Мы очень осторожно попытались прощупать почву относительно того, что могла узнать о святых останках доктор Эстейро, — ответил Деса.

— Но господин каноник мило улыбнулся и тут же с нами распрощался, — завершила рассказ коллеги Андреа. — Однако мы решили продолжить расследование в этом направлении, — поспешила добавить она, желая оставить последнее слово за собой.

В ту минуту, когда инспекторша подносила ко рту хвостик лангустина, у комиссара зазвонил телефон.

— Боже, кончится это когда-нибудь?! — воскликнул Салорио.

Это снова был представитель центральной власти, который коротко поинтересовался, как продвигается расследование убийства докторши, но потом, по всей видимости, вновь вернулся к воздушному происшествию, случившемуся накануне, потому что оба полицейских агента смогли наблюдать, как их шеф поморщился и возвел очи горе.

— Все под контролем, не беспокойтесь, дружище; дайте нам спокойно работать, у нас очень много дел, — услышали они; потом комиссар выключил телефон и перевел взгляд на блюдо, где еще оставалось довольно много устриц, гораздо больше, чем это предполагало даже его привычное чревоугодие. — Черт, да они у меня совсем остыли! — воскликнул он, претендуя на изящную шутку. — Так на чем мы остановились?

Они остановились на том, что после разговора с деканом решили взять на абордаж доктора Каррейру, постаравшись сделать это как можно более неожиданно. Им бросилось в глаза его крайне нервное состояние. И еще загорелый внешний вид. Было такое впечатление, что он только что вышел из солярия, заметила Андреа.