Хроники неприкаянных душ

На рю Сугер находились мастерские ткачей и лавки тканей. Там же жили и их владельцы. На улице перед домом стояли женщины. Жан с поклоном поинтересовался, где можно найти мадам Нодин. Ему сообщили, что она на верхнем этаже принимает роды у жены ткача Дюбуа. В апартаменты их не впустили. Женщина у входа строго сказала, что мужчинам сюда нельзя.

— Как нам увидеть повитуху? — спросил Жан.

Женщина рассмеялась.

— Она занята, сынок. Идите подождите с остальными мужчинами в таверне.

Когда женщина уходила, Жан задержал дверь ногой, и она осталась полуоткрытой. Через щель они могли видеть спину толстой повитухи и слышать стоны мадам Дюбуа.

— Теперь вздохните, — приказывала мадам Нодин. — Напрягитесь. Еще напрягитесь. Опять вздохните. Если вы не станете дышать, ваше дитя тоже не будет!

— Ты видел когда-нибудь рождение младенца? — прошептал Жан.

— Нет, — ответил Эдгар. — Но теперь понимаю, что дело это не простое. А сколько времени оно занимает?

— Понятия не имею. Но если несколько часов, то нам придется уйти, не дождавшись.

Вскоре комнату огласил пронзительный крик новорожденного. Довольная повитуха отрезала пуповину, искупала младенца, натерла солью и смазала десны медом, чтобы стимулировать аппетит. Затем туго завернула в льняную пеленку и протянула матери. Закончив дела, она собрала со стола монеты, вытерла о фартук руки и направилась к двери.

Ее окликнул Жан:

— Прошу прощения, мадам. Меня зовут Жан Кальвин. Я имею честь быть знакомым с вашим супругом.

— О, школяр. Муж о вас рассказывал. И что вам угодно, месье Жан?

— Младенцу уже дали имя?

— Да. Но почему это вас озаботило? — удивилась она.

— Прошу вас, мадам, назовите имя.

— Мальчика назвали Фермин Дюбуа. А теперь позвольте мне идти готовить ужин мужу.

На улице юноши побежали, чтобы успеть к началу урока. Снег пошел гуще, мостовая стала совсем скользкой.

— Скорее бы вечер, — проговорил Эдгар, переводя дух. — Посмотрим, что там в книге написано про сегодняшний день.

Жан рассмеялся.

— Неужели ты веришь, что в твоей драгоценной книге есть имя Фермин Дюбуа? Это все равно что верить, что снег имеет вкус грушевого варенья. Возьми попробуй. — Жан кинул горсть снега в Эдгара. Тот бросил в ответ, и они несколько минут весело поиграли в снежки, как беззаботные мальчишки.

Их забаву прервала появившаяся в начале улицы похоронная процессия. Безутешная вдова в окружении сыновей и скорбящие в черном. Впереди шествовал и два священника из церкви Сен-Жюльен-ле-Повр, старейшего парижского прихода. По роскошному убранству гроба было видно, что хоронят богача. Процессию сопровождало много нищих со свечами в руках. На кладбище их всех ждало подаяние. Эдгар приблизился к одному:

— Кого хоронят?

— Достопочтенного Жака Визе, месье. Благочестивого добродетельного человека, корабельщика, — ответил нищий. От него разило вином.

— Когда он умер?

— Ночью, месье. — Нищий поднял глаза на Эдгара, осклабив беззубый рот. — Подайте бедному человеку, месье.

Брезгливо морщась, Эдгар достал мелкую монету.

— Зачем он тебе? — поинтересовался Жан.

— Чтобы проверить еще одно имя в моей драгоценной книге.

Во дворе их встретил сам ректор Темпет, который ходил туда-сюда в длинном коричневом плаще, тыкая тростью в снег.

— Кантуэлл! Кальвин! Подойдите сюда!

Затаив дыхание, они покорно подошли к бородатому тирану. Жан решил, что сейчас не время просить ректора произносить его фамилию по-латыни.

— Где вы были?

— А разве в эти часы запрещено выходить за пределы колледжа, месье ректор? — притворно удивился Жан.

— Я спросил, куда вы ходили?

— В собор, месье ректор, — неожиданно выпалил Эдгар.

— Вот как? И зачем?

— Мы там молились, месье ректор.

— Неужели?

— Мы сочли, месье ректор, что упражнять душу полезнее, чем ублажать бренное тело, — произнес Жан. — И потому, воспользовавшись кратким перерывом, отправились в великолепный собор воздать хвалу Богу.

Темпет хмуро сжал набалдашник трости, расстроенный, что не может найти причину воспользоваться ею как дубиной. Проворчав что-то, он зашагал прочь.

Удивительно, как Эдгару до конца дня удалось избежать хлыста. Он едва осознавал, что происходит в аудитории. Отчаянно хотелось раскрыть книгу и выяснить, действительно ли снег имеет вкус грушевого варенья.

К вечеру снегопад прекратился. Когда школяры после последней службы в часовне направлялись в свои опочивальни, заснеженный двор при ярком лунном свете казался сокровищницей с миллионами рассыпанных бриллиантов.

В комнате Эдгар сразу извлек из сундучка книгу.

— Ищи дату, — поторопил Жан. — Двадцать первое февраля.

— Чего ты такой взволнованный, Жан? — удивился Эдгар. — Ты же ничему этому не веришь.

— Да, — кивнул Кальвин. — Но мне хочется убедиться, что это бред, и спокойно предаться своим занятиям.

— Посмотрим.

Эдгар сел на кровать и принялся быстро листать страницы. Вот и первая запись за двадцать первое февраля. Заложив пальцем место, он пролистал до начала записей за двадцать второе и прошептал:

— Силы небесные, столько имен за один день.

— Действуй по порядку, друг мой, — посоветовал Жан. — Начни с первой записи и читай до последней. Не теряй зря время.

Минут через десять Эдгар сдался.

— Больше не могу, в глазах все расплывается. Может, ты закончишь, Жан?

Они поменялись местами. Жан медленно водил пальцем по строчкам. Перевернул страницу, затем другую, бормоча под нос имена, какие мог произнести. Они были написаны на множестве языков. Вдруг он замер.

— Боже!

— Что, Жан?

— Я едва могу поверить своим глазам. Посмотри сюда, Эдгар. «21 февраля 1537 года, Фермин Дюбуа — Natus». ^[19]

— Я говорил тебе! Говорил! — воскликнул Эдгар.

А через четверть страницы они увидели строку: «21 февраля 1537, Жак Визе — Mors». ^[20]

Посмотрев на недавно обретенного друга, Эдгар увидел, что по его щекам текут слезы.

— Эдгар, — проговорил Жан Кальвин, всхлипывая, — это самый счастливый момент в моей жизни. В одно мгновение я с абсолютной ясностью осознал, что Бог все предопределил. Понимаешь, все. И никакими добрыми делами и молитвами нельзя подвигнуть его изменить свои святые намерения. Все установлено. Предопределено. Мы действительно в его руках, Эдгар. Встань на колени рядом, и мы помолимся. Воздадим хвалу его всемогуществу.

Юноши опустились на колени и долго молились, пока Эдгар не привалился к кровати и не засопел. Жан осторожно передвинул его на матрац и накрыл одеялом. Затем с благоговением вернул книгу в сундук, задул свечи и тихо покинул комнату.

23

Примерно час потребовался Изабелле, чтобы записать перевод в блокнот. Почерк у Кальвина был неразборчивый, а старофранцузские языковые конструкции и транскрипция потребовали напряжения лингвистических способностей. Вскоре она подняла голову и спросила Уилла, не хочет ли он немного выпить. Искушение было огромным, но Уилл решительно отверг предложение. Он выпьет, но не сейчас.

Надо послать сообщение Спенсу. Бедный толстяк переживает, как идут дела. Раскрывать все карты Уилл не собирался. За годы работы в бюро он привык скупо информировать начальство о ходе расследования и докладывал подробно, когда дело было раскрыто.

Неловко тыча пальцами по кнопкам мобильника, Уилл напечатал: «Дело продвинулось. С двумя разобрались, два остались. Гарантий нет, но есть надежда. В любом случае теперь мы знаем много больше, чем в начале. Разочарованы вы не будете. Скажите Кеньону, что в этом деле замешан Жан Кальвин! Надеюсь вернуться через пару дней. Пайпер».

Он отправил сообщение и улыбнулся. Эта интеллектуальная игра начала ему нравиться. И вообще — может, подумать о возвращении на службу?

Через пятнадцать минут оперативный центр «зоны-51» передал это сообщение на карманный компьютер Фрэзера. Самолет как раз останавливался на взлетно-посадочной полосе у озера Грум. Ему предстояло провести утреннее совещание с сотрудниками отдела, на котором будет видеосвязь с министром Лестером. Теперь есть что доложить. Фрэзер прочитал сообщение еще раз, переслал его Декорсо и задумался. Черт возьми, кто этот парень, Жан Кальвин? Встрепенувшись, он направил по электронной почте приказ аналитикам просмотреть в базе данных все, что есть по Жану Кальвину.