Секрет брата Бога

Лэнг откинулся в кресле и закинул ногу на ногу.

— Ну конечно, если так, то моего приятеля Иона убили совершенно случайно.

Фрэнсис кивнул; свет заиграл в бусинках четок, висевших у него на шее.

— Это верно, но ведь тут дело касалось древних документов огромной рыночной ценности. И, кстати, вам не приходило в голову, что и его, и этого человека из Праги…

— Клауса.

— Да, Клауса… Что их могли убить из-за чего-то такого, о чем говорилось в этих бумагах?

— Потому-то я и хотел получить копию. Я подумал, что, если кто-то так стремится убивать тех, кто имел к документам какое-то касательство, в них должно говориться что-то такое, чего убийцы не желают выпустить на свет. И если мне удастся узнать, что именно, можно будет рассчитывать на то, что выяснится, кто они такие.

Этим методом он уже однажды воспользовался — с полным успехом. Секрет загадочной картины Пуссена, французского живописца семнадцатого века, вывел его на прячущуюся от всего мира организацию под названием «Пегас».

— Если вам удастся дожить до этого.

— Мне бы ваш оптимизм…

Фрэнсис задумчиво разглядывал стакан, решая, стоит ли налить себе третью порцию или лучше будет воздержаться.

— И вы располагаете копией этой книги?

— Она в моем личном банковском сейфе и будет там, покуда я не найду кого-нибудь, кто перевел бы ее. Я все же сделал еще одну копию.

Фрэнсис решил наконец, что еще капелька спиртного не повредит ему.

— Думаю, кто-нибудь из Эмори…

— Конечно. Но университет сейчас на летних каникулах. А я не намерен выпускать текст из рук, когда он не лежит в сейфе.

— Вы могли бы сделать еще несколько копий и послать кому-нибудь.

— И подвергнуть их смертельной опасности? Не забывайте, книга была в руках у двоих человек, и они оба мертвы. Поэтому-то я так внимательно слежу за ней.

Фрэнсис указал на бутылку. Лэнг отрицательно покачал головой.

— Значит, в ближайшее время вы не намерены заниматься поисками этих людей?

Рейлли сам ломал голову над тем, как взяться за поиски, но не видел реальных путей.

— Если у вас есть какие-то предложения, умоляю, не позволяйте смирению помешать вам их высказать.

— Смирение — из доблестей доминиканцев. Знаете что — поезжайте со мной в Рим. Я ведь говорил вам — я уезжаю на следующей неделе. Точнее, в воскресенье.

Лэнг открыл было рот, но священник вскинул руку, пресекая возражения.

— Подождите. — Он разогнул палец. — Прежде всего, вы можете смело прозакладывать свою бессмертную душу, что в Ватикане найдется человек, способный прочитать вашу книгу на коптском греческом. Второе. Вы сможете жить в Ватикане в одной комнате со мной. Вряд ли вам что-то может там угрожать, даже если люди, которых вы боитесь, смогут узнать, где вы находитесь.

Лэнг был далеко не в восторге от этой затеи, но не мог предложить ничего лучшего.

Через полчаса он лежал, глядя в потолок маленькой комнатки для гостей в доме священника и чувствуя, что ему будет приятно вновь вырваться из Атланты. Герт не было, он был лишен возможности почувствовать рядом с собой тепло ее тела, и из-за этого родной город казался ему опустевшим и чужим. Еще хуже было знать, что с первыми лучами солнца в комнату не ворвется Манфред, готовый к приключениям нового дня. Даже Грампс, растянувшийся возле кровати, мрачно смотрел в пространство. Лэнг был уверен, что пес думает об отсутствующем товарище по играм.

Герт и Манфред только что вошли в его жизнь. Прошло всего-то несколько недель. Слишком мало для того, чтобы можно было начать скучать после нескольких дней разлуки, неубедительно уговаривал он себя. Почувствовав, как в нем поднимается жалость к себе, Лэнг поспешил заменить ее гневом. Кто они, эти мерзавцы, из-за которых он вынужден жить врозь со своим сыном и возлюбленной? И что это за античная писанина, ради которой стоит убивать всех, к кому она попадает?

Что ж, в одном Фрэнсис все-таки прав: если уж на планете есть места, где обязательно должны найтись знатоки древней греческо-египетской письменности, одним из них будет Ватикан. Лэнг надеялся, что ему удастся выведать секрет Книги Иакова, прежде чем преследователи узнают, куда он отправился.

Он надеялся…

Извечная нелюбовь Лэнга к воздушным путешествиям на сей раз усугублялась неудобствами, присущими эконом-классу. Ему не приходилось сталкиваться с ними с тех пор, как он уволился из Управления — там требовали, чтобы перелеты и поездки всегда совершались самым экономичным способом. По-видимому, католическая церковь исповедовала те же принципы. Единственная разница между теми временами и современностью состояла в том, что авиакомпании теперь не предлагали пассажирам с ограниченными средствами бесплатную выпивку, а, напротив, брали по пять долларов за напитки, которые разрешается употреблять только взрослым. Лэнг предложил было доплатить и взять для Фрэнсиса билет в первый класс, а не страдать в экономе, но священник указал, что если коллеги увидят, что он нежится в роскошном салоне, где расположение кресел рассчитано на нормальных взрослых пассажиров, это может быть воспринято как серьезный проступок против корпоративной этики. По тем же причинам исключался и принадлежащий фонду «Гольфстрим».

Единственным, пусть и весьма хлипким утешением во всем этом могло служить лишь вынужденное признание Фрэнсиса в том, что внутренняя политика играла в церковном мире столь же важную роль, что и в светском.

Они поужинали блюдом, которое, но словам стюардессы, называлось курятиной в винном соусе; кроме этого блюда имелось еще какое-то неописуемое мясо, поданное другим, вероятно менее привередливым пассажирам. Лэнг и Фрэнсис отложили оказавшиеся крайне малопригодными в борьбе против резинового мяса пластиковые вилки и ножики, которые получили повсеместное распространение после событий 11 сентября, и откинули спинки кресел, насколько это было возможно в тесноте эконом-класса. Лэнг открыл роман, купленный в аэропорту, и на первой же странице вспомнил, что уже читал его несколько лет назад. А сейчас просто не узнал его в новой обложке. Теперь ему оставалось лишь выбирать между заранее обреченными на неудачу попытками вздремнуть и просмотром по висевшему в проходе телевизору мультфильмов для маленьких детей и слабоумных взрослых.

Да, оказывается, он совсем позабыл, насколько тяжким может оказаться «экономичное» путешествие.

Лэнг обернулся к Фрэнсису, который, судя по его виду, был всем доволен:

— Ну, так, может быть, расскажете мне об Иакове?

Фрэнсис встряхнул головой и заморгал. Лэнг как-то совсем забыл, что его друг может заснуть.

— Иакове? Каком Иакове?

— Брате Иисуса. Если не ошибаюсь, его называли Иаковом Праведным.

Фрэнсис безуспешно попытался сдержать зевок и в конце концов все же зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью:

— И что же именно вы хотите узнать? У католической церкви и у вас, еретиков, очень серьезные разногласия во взглядах.

— Попробуйте рассказать мне правду.

Священник улыбнулся:

— Вам не откажешь в умении припереть к стенке. Как вы знаете, доктрина католической церкви состоит в том, что Мария была и на всю жизнь осталась девственницей, что полностью исключает возможность появления у Христа единоутробных сестер и братьев.

— И кто же выдвинул такую идею? — осведомился Лэнг.

Фрэнсис то ли пожал плечами, то ли попытался поудобнее устроиться в кресле.

— Трудно сказать. Вероятно, она была впервые сформулирована в легендарном тексте, известном как протоевангелие от Иакова, написанном во втором веке. Первые христиане, как и иудеи, считали все имеющее отношение к сексу нечистым. Они никак не могли допустить, что мать Спасителя была так же причастна к скверне, как и другие женщины. А будучи девственной, она не могла стать матерью так называемых братьев и сестер Иисуса.