Тайна

Наконец он извинился, встал из-за столика, подошел ко мне и встал рядом. Его буквально трясло от страха и волнения. Гетц ждал, что я ему скажу. Когда он вынул из пачки сигарету, я поднес ему зажигалку. Затянувшись, Гетц отступил на шаг назад и спросил:

— За кем вы охотитесь?

— За вами, — ответил я. — У вас в любом случае нет шансов: рано или поздно кто-нибудь задумается о происхождении занавески, в которую завернули труп. Они быстро выяснят, что вас не было в то утро среди пассажиров поезда на Харли. И наверняка найдется кто-нибудь, кто видел вас с Джанин. Потом обыщут вашу лодку и найдут там ворсинки от занавески или пятна крови, или несколько волосков Джанин. Кровь бросилась Гетцу в лицо. Он оглянулся и посмотрел на веранду, на болтающих друг с другом Редвингов. Потом резко выпрямился и спросил, что я намерен делать дальше. Я сказал, что собираюсь отвезти его в город и сделать так, чтобы Майнора Трухарта выпустили из тюрьмы. «Вы действительно тот самый мистер Тень?» — спросил он, а затем прошептал, повернувшись спиной к веранде и нагнувшись к самому моему уху: «Дайте мне всего одну ночь. Я обещаю, что не стану пытаться убежать. Просто хочу провести последнюю ночь на Игл-лейк». Ты ведь помнишь, он был очень сентиментален. И я решил подарить ему эти несколько часов, оставшихся до заката.

— Но почему? Почему вы это сделали?

— Возможно, это звучит странно, но я хотел дать ему время подумать о некоторых вещах, пока он был еще свободным человеком. О том, что сделал Гетц, знали только он и я, и это все меняло для нас обоих. До заката оставалось не больше двух часов, я собирался следить за домом Гетца на случай, если он все-таки решит убежать. Итак, я согласился. Покинув клуб, я быстро пришел к себе домой, спустился к пирсу, отвязал лодку и поплыл на другую сторону озера. Я решил, что мой небольшой подвесной мотор позволит мне добраться до места до возвращения Гетца. Но когда я был на середине озера, кто-то выстрелил в меня.

Том открыл рот от удивления. Он представил себе, как сидит в лодке посреди озера, а Антон Гетц стреляет в него.

— Пуля упала в воду примерно в футе от лодки. Проклиная себя за то, что позволил Гетцу разгуливать на свободе, я лег на дно лодки. Одежда моя тут же стала мокрой. Через несколько секунд раздался еще один выстрел. На этот раз пуля пробила борт лодки и пролетела в дюйме от моих волос. Я свернулся калачиком на дне лодки, не решаясь даже поднять голову. Лодка двигалась по кругу. Наконец я решился сесть и быстро направил лодку к причалу Гетца, стараясь оставаться в лежачем положении. Я заглушил мотор и выскочил из лодки, которая была уже примерно на четверть полна воды. Как только я вылез, она тут же начала тонуть. Я побежал к дому, чувствуя себя полным идиотом — Гетц не только чуть не убил меня, он наверняка успел убежать. Мне придется признаться в своей ошибке и убедить полицию начать его поиски. Но пока я доберусь до телефона, Гетц будет уже примерно в двадцати милях от дома.

Но Гетц никуда не убегал. Дверь его дома была открыта. Я вбежал внутрь и тут же упал на пол, ожидая нового выстрела. Тут я услышал, как что-то капает на деревянный пол. Подняв глаза, я увидел Гетца. Он висел на тонкой леске, привязанной к деревянной балке потолка, которая почти отрезала ему голову.

— Но ведь он мог убить вас! — воскликнул Том.

— Самое смешное, что ему не пришлось даже красть «кольт» у Артура Тилмана. Оружие лежало на столике в саду недалеко от пирса Тилманов в ту ночь, когда Гетц узнал, что Джанин не хочет убегать с ним. Когда она сказала, что не собирается уходить от мужа, он взял револьвер со столика и выстрелил ей в затылок. На следующий день Гетцу пришло в голову, что можно свалить вину на Майнора Трухарта, и после того, как миссис Трухарт ушла от порога его дома к другим клиентам, он, смертельно пьяный, пробрался в хижину проводника и бросил револьвер под кровать. Артур Тилман относился небрежно ко всему — начиная с оружия и кончая собственной женой.

— Но кто же тогда стрелял в вас? Ведь это мог быть только Гетц.

Мистер фон Хайлиц улыбнулся, затем сложил руки на затылке и зевнул.

— Примерно в сорока ярдах от жилища Тилманов находился домик твоего дедушки, и примерно на том же расстоянии в другую сторону — граница владений Редвингов. Прошел всего год с тех пор, как я помог арестовать убийцу своих родителей и он дал показания о коррупции на Милл Уолк. Конечно, это мог быть и Гетц. Он мог выстрелить в меня, бросить ружье в воду, а затем повеситься. Но Гетц был очень хорошим стрелком — он убил Джанин из неисправного оружия с расстояния тридцати футов.

Фон Хайлиц перевернул страницу альбома с вырезками.

«Загадка обернулась трагедией» — гласил заголовок следующей статьи в «Игл-лейк газетт». Две небольшие статьи по колонке каждая были озаглавлены: «проводник Трухарт вернулся к рыдающей жене и детям» и «Мистер Тень снова наносит удар». В середине страницы красовалась фотография удивительно красивого мужчины с ясными глазами и маленькими темными усиками. Под фотографией было напечатано: «Убийца Антон Гетц признается во всем частному сыщику за несколько минут до ужасного самоубийства». Рядом была другая фотография, поменьше, с которой смотрел на читателей стройный молодой человек в пиджаке со складками и клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Судя по выражению его лица, он явно предпочел бы, чтобы фотограф направил свой аппарат на другой объект. «Двадцатипятилетний детектив-любитель Леймон фон Хайлиц, известный также как „мистер Тень“, не стремится к популярности». Том смотрел на фотографию молодого человека, которым был когда-то его сосед, и ему снова казалось, что он уже видел все эти снимки и читал эти слова. Загадка. Обернулась. Трагедией. Слова эти были как-то связаны с образом его вечно несчастной матери.

Молодой Леймон фон Хайлиц носил короткую стрижку, хотя и не такую короткую, как было модно в школе Брукс-Лоувуд в конце пятидесятых, и у него были такие же высокие скулы и породистое лицо с ястребиным носом, как у сидящего напротив Тома старика. Лицо мужчины на фотографии казалось напряженным, он был словно живой сейсмограф — человек, чья повышенная чувствительность делала обычную повседневную жизнь почти невыносимой.