Зов издалека

Его считали дураком, расистом, сексистом, но он не обращал внимания. После развода три года назад Хальдерс жил один и в свои сорок четыре года был обозлен на весь мир. Странный, вспыльчивый человек с массой нерешенных психологических проблем, но… Фредрик Хальдерс у психотерапевта? Ну нет, скорее он начнет дрочить публично, хотя давно уже чувствовал, что эти вспышки до добра не доведут. И сейчас, узнав о происшествии с Анетой, он буквально взорвался. Он раскрошит этих ублюдков, выродков, он… Сволочи, сволочи… СВОЛОЧИ! ОТМОРОЗКИ!

Он метался по комнате для совещаний, а Ларс Бергенхем, принесший новость, стоял и помалкивал.

— Никаких свидетелей? — громыхнул Хальдерс.

— Да, но…

— Где они?

— Ее подру…

— Сюда ее! Наплевать на нее, — решил он вдруг и направился к двери.

— Ты куда?

— А ты как думаешь?

— Она спит после наркоза. Ей прооперировали челюсть.

— Откуда знаешь?

— Только что говорил с Сальгренска.

— А почему мне не позвонили? Это опасные дела. Мало ли что может попасть в кровь! Столбняк и прочее… Ее надо положить в интенсивку!

«Тебе лучше знать, — флегматично подумал Бергенхем. — Врачи, естественно, ничего в своем деле не смыслят».

— Мы же всегда работаем парами… Ты ведь никогда не работал с Анетой?

— Даже если бы и работал… они этого не знали, — тихо сказал Бергенхем.

— Что? Кто они?

— Ладно, проехали…

— А где свидетельница? — Хальдерс, очевидно, забыл, что отменил ее допрос.

— Я как раз и пытаюсь сказать, что подруга Анеты приедет… — он посмотрел на часы, — минут через пятнадцать.

— Она там присутствовала?

— Да.

— И никого больше не было?

— Праздник… полно народу, и никто ничего не видел.

— О дьявольщина… Надо уезжать из этого города.

Бергенхем промолчал.

— А тебе нравится здесь? — Хальдерс сел, встал и опять сел.

Бергенхем задумался. Что на это ответишь? Фредрик закусил удила. Это было не ново, просто выглядело иначе. В его гневе было нечто праведное, что-то его на этот раз по-настоящему задело — во всяком случае, вышло за пределы обычной профессиональной солидарности. Скоро он поедет в больницу, и Бергенхем не завидовал тем, кто случайно замешкается перед Хальдерсом на светофоре.

— Современный город, — вслух сказал он. — Сложносоставной. Новые времена…

— Сложносоставной? Это еще что за новости?

— Значит, всего понамешано. И хорошего, и плохого. Нельзя же послать к черту весь город.

— Скоро будет можно, — заверил Хальдерс. — Человек гуляет по Хамнгатан, а какой-то отморозок разбивает ему голову. И что здесь складывать? Что составлять? Вот он — твой сложносоставной город… Дерьмо сложносоставное.

Бергенхем опять промолчал.

— Нет, я знаю, конечно, что есть и нормальные люди, и места, куда можно пойти, но это… это… — Хальдерс внезапно охрип и, отвернувшись, пожал плечами.

Бергенхем заметил, как Фредрик украдкой провел ладонью по лицу. Плачет, что ли, удивился Бергенхем. Или готов заплакать… Значит, еще не все потеряно с Хальдерсом. Но он прав, конечно… особенно это лето. Сколько уже было подобных историй? Пятнадцать? Прямо подготовка к войне. Гражданская война гетеборгских племен…

— Кто допросит свидетельницу? Эту… приятельницу?

— Я могу допросить… или ты, если хочешь.

— Займись, — коротко сказал Хальдерс. — Я еду в больницу. А кстати, как этот второй? Которого били?

— Жив…

Он забыл включить кондиционер и подъехал к больнице весь в поту. Ну и хрен с ним.

Анета Джанали сидела в постели, подпертая со всех сторон подушками. Глаза ее налились кровью. Лицо почти полностью закрывала повязка.

Рядом на тумбочке стояла большая пластмассовая кружка с согнутой пополам соломинкой. На каталке перед палатой он заметил десяток роз — сестра сказала, что не полагается вносить цветы в палату. Риск инфекции. Цветы уже слегка поникли. «Забыли воды налить, что ли… Это мог бы быть мой букет».

Он подвинул стул и сел.

— Мы их возьмем.

Она не пошевелилась. Потом закрыла глаза. Не уснула ли?

— Не успеешь прийти в себя, как мы их возьмем… Даже чернокожие не должны бояться вечером выйти на улицу.

Он внимательно изучил конструкцию из подушек на кровати. Не особенно удобно.

— Начинаешь думать, уж не лучше бы тебе остаться дома в Уагадугу. — Хальдерс повторил старую шутку, бывшую у них в ходу. Анета Джанали родилась в Восточном роддоме в Гетеборге.

— Уагадугу, — повторил он. Его успокаивало это словцо. Или, может быть, хотел немножко поднять ей настроение. Он помолчал. — Собственно, такой случай выпадает раз в сто лет. Я говорю о важных вещах, а ты меня не перебиваешь с надменным видом. Могу наконец и я вставить словцо. И я тебе объясню…

Анета Джанали открыла глаза и посмотрела на него. Он знал этот взгляд. У нее пострадала только нижняя часть головы, а верхняя, похоже, в целости и сохранности.

— Речь идет о самообладании, — сказал он. — Когда мы возьмем этих подонков, то, разумеется, не дадим волю чувствам… Полное самообладание. Но ведь полицейские тоже люди и имеют право на ошибку. Или пару ошибок…

Как же она пьет из этой чертовой кружки? В повязке даже дырки не видно. Для вида, что ли, они ее поставили… А может, все, что нужно, в капельнице? И сколько она здесь пролежит?

— Говорят, у Винтера крыша поехала, — решил он поделиться свежей сплетней. — Ходит в обрезанных джинсах и майке. Заглянул в отдел взять какие-то бумаги — недели две не брился, а не стригся, наверное, с весны. Волосы до плеч.

Анета опять прикрыла глаза.

— Не дождусь понедельника, когда все соберутся… только тебя не будет. Но я положу какую-нибудь дрянь на твой стул, и как будто ты с нами. — Увидев, что она не реагирует на шутку, он наклонился и тихо сказал: — Пожалуйста, выбирайся из этого поскорее, Анета. — Набрав в легкие полный медицинских ароматов воздух, он добавил: — Мне тебя очень не хватает.

Он встал, загремев стулом, и вышел из палаты. Странно, вода в вазе есть. Почему же завяли цветы?

Винтер не стал ждать до понедельника и прервал отпуск, как только позвонил Рингмар. Ничего сверхъестественного не случилось, но Эрик сразу вернулся к работе. Не из чувства долга, нет. Это было чисто эгоистическое решение. Возможно, даже терапевтическое.

— Пока ты не особенно здесь нужен, — сказал Рингмар.

— Мне уже хватает песка в сандалиях, — возразил Винтер.

Во второй половине дня он вошел в свой кабинет и открыл жалюзи. Потянул носом — пахло пылью. На письменном столе ни одной бумажки. Идеальный порядок… может, стоит поучиться у шефа — тот все бумаги складывает в ящики стола.

Стуре Биргерссон руководил следственным отделом и был настоящим виртуозом по части, как он это называл, «делегирования полномочий» своим заместителям. На практике это означало, что Эрик Винтер командовал тридцатью следователями в подотделе насильственных преступлений. Теперь они называются «подотделом», но характер деятельности ничуть не изменился. Убийства и вооруженные грабежи. Бывшие ассистенты стали инспекторами. «Наконец становишься кем-то», — прокомментировал это событие Хальдерс. Более солидное название вовсе не означало прибавки к зарплате. «Зато выходишь на главную улицу и чувствуешь себя инспектором».

— Закрой дверь, — сказал Эрик вошедшему Рингмару. — Так что ты говоришь?

Рингмар уселся на стул.

— Мы, конечно, следим за более или менее серьезными происшествиями, но тут дело не в местных.

— Вот как?

— И вообще… какая-то странная ситуация. Не знаю, насколько ты в курсе, но новости ты же смотришь… Может, жара так влияет.

— Демонстрации?

— Да… и не только это… В городе брожение, или не знаю как назвать… У нас дюжина драк между подростковыми бандами только за последнюю неделю. Неизвестно, сколько национальных групп в этом участвуют, но и шведы тоже. Прямо жутко делается. Что-то такое в воздухе… люди свирепеют, лезут в драки, угрожают друг другу. Но, как говорится, делаем все, что в наших силах. Может, затаились где-то несколько подонков и подливают масло в огонь?