Миланский черт

Но кадры с Фредериком опять поплыли перед ее глазами на невидимом экране. Она встала, пошла в ванную и приняла таблетку рогипнола, запив ее водопроводной водой из стакана для чистки зубов.

Она проспала всю ночь, глубоко, без сновидений, и проснулась лишь около полудня.

Соня надела спортивный костюм «Пума», приобретенный еще в те времена, когда она собиралась три раза в неделю бегать по утрам. Паваротти отчаянно пытался перекричать пылесос. В коридоре высились две горы тряпок. Одна для химчистки, другая в стирку. Соня уже трижды заглядывала в домовую прачечную, и каждый раз обе стиральные машины оказывались заняты.

На руках у нее были латексные перчатки, как у хирурга, а на голове косынка, как у уборщицы из кинофильмов шестидесятых годов. Она медленно водила щеткой пылесоса по месту соединения плинтуса и ковролина, исполненная решимости высосать оттуда каждую пылинку и каждую крошку — все, что накопилось там за несколько месяцев, с тех пор как она положила этот пошлый, мещанский ковролин песочного цвета и закрепила его жалким плинтусом из искусственного дерева, — и похоронить на дне мусорного контейнера во дворе.

Полчаса она утюжила каких-то двенадцать квадратных метров, потом выключила пылесос и понесла корзину с грязным бельем в подвал, в домовую прачечную.

В прачечной горел свет. Какая-то женщина, сидя на корточках перед одной из стиральных машин, выгребала ее содержимое в пластмассовую корзину бирюзового цвета. Ее короткий топик задрался, обнажив два синих поперечных рубца на пояснице.

Женщина выпрямилась, обернулась и испуганно вздрогнула. Это была хозяйка издохшей собаки. У нее до сих пор были опухшие от слез глаза.

— Сочувствую вам, — сказала Соня. — Жаль собаку…

— Она был уже старый. — Женщина подняла корзину с бельем. — Машина свободный.

Несколько секунд они молча стояли друг перед другом, каждая со своей корзиной.

— У вас все в порядке? — спросила Соня.

— Все в порядке, — ответила женщина.

Соня посторонилась, пропуская ее.

Возвращаясь в квартиру, Соня достала из ящика почту: газеты за последние два дня и письмо. На конверте вместо отправителя был загадочный штамп: «Б & Ц». Соня знала это сокращение: «Бауманн & Целлер», адвокаты Фредерика. Она, не вскрывая, бросила письмо на кухонный стол, к другим бумагам, и продолжила весеннюю генеральную уборку.

Она сняла черные кожаные подушки со своего ненавистного дивана Ле Корбюзье (у всех были диваны Ле Корбюзье!) и положила их на пол. Потом прососала и подушки, и сам диван снаружи и внутри, удалив все до единой пылинки, шерстинки и ниточки, все воспоминания о гостях последних месяцев.

После этого она сделала себе джин-тоник без джина, надела свежие хирургические перчатки и взяла письмо. Осмотрев его со всех сторон, она принесла джин и подлила в тоник. Отпив глоток, она заметила, что у нее дрожат руки.

Она перерыла мешок с мусором под раковиной и нашла пачку сигарет, которую пару часов назад с отвращением выбросила. Спичек не оказалось. Она нажала кнопку газовой плиты, прикурила от горелки и, встав к открытому окну, глубоко затянулась.

Холодный восточный ветер гнал куда-то серо-бурые тучи. Время от времени сквозь них пробивался луч солнца и на насколько мгновений заливал улицу ярким светом, напоминающим театральное освещение. Прохожие, угрюмо спешившие по своим делам, удивленно смотрели на небо, прикрывая глаза рукой, словно желая сохранить свою анонимность.

Письмо содержало очередное требование подписать ходатайство о закрытии уголовного дела против ее бывшего супруга, доктора Фредерика Форстера, и несколько новых аргументов, подтверждающих необходимость этого шага. Она не станет отвечать на письмо и таким образом еще немного продлит срок содержания Фредерика под стражей.

Но рано или поздно он все же выйдет на свободу. С этой мыслью она давно смирилась. А вот что ей тогда делать — об этом она еще не думала. Планами на будущее она была сыта по горло: из них состояла вся ее прежняя жизнь.

В зимние каникулы они планировали летние. За ужином обсуждали меню на завтрашний ужин. Во время покупки квартиры думали о приобретении дома, когда появятся дети. Когда дети не появились, принялись строить планы оплодотворения in vitro. [2] Во время попыток получить «ребенка из пробирки» обсуждали перспективы усыновления. Во время празднования очередного назначения — следующий карьерный шаг. Во время переезда в Лондон — переезд в Нью-Йорк. Ложась спать, мысленно уже вставали, утренний туалет был лишь прелюдией к вечернему. За будущим они совершенно забыли о настоящем.

К подъезду подъехал мусоровоз. Двое мужчин в оранжевых комбинезонах вылезли из кабины, скрылись в подворотне, выкатили контейнер для мусора, а потом тупо смотрели, как гидравлический подъемник поднял контейнер и опрокинул его содержимое в кузов. Соня вспомнила о мертвом шпице. Может, он сейчас в одном из мешков для мусора, которые с грохотом утрамбовывались в кузове. Вместе с ее пылесборниками, полными дурных воспоминаний.

Она закрыла окно. Попугай глазел на нее через свое зеркальце.

— Лучше нам с тобой свалить отсюда, Паваротти.

Попугай раскрыл клюв, показав свой неуклюжий язык, и принялся грызть жердочку.

К полуночи квартира выглядела так, словно в ней никто никогда не жил. Одежда была в химчистке, выстиранное белье лежало в шкафу, в ванной и кухне пахло моющими средствами, в гостиной — пеной для чистки ковров, а в спальне — свежим постельным бельем. Соня приняла душ, высушила феном свои черные волосы, облачилась в зеленую китайскую пижаму, которую обычно надевала, только когда болела гриппом.

Но настроение ее по-прежнему оставляло желать лучшего. К оставшемуся с прошлой ночи чувству нереальности и день ото дня усиливающемуся отвращению к самой себе прибавился еще и страх, который постоянно подкарауливал ее с того самого декабрьского дня.

Соня пошла в кухню и заварила себе мятного чаю. Пока он остывал, она пролистала газету.

В «Бедламе» посетитель открыл стрельбу, жертвами которой стали два человека. Он объяснил свои действия тем, что трижды звал бармена, а тот не обращал на него внимания, беседуя с другим посетителем. Бармен был тяжело ранен, его собеседник погиб.

В рубрике «Работа» ей бросилось в глаза одно объявление. Она вырвала его на тот случай, если к завтрашнему утру у нее не пройдет желание резко изменить свою жизнь.

Женщина, открывшая ей дверь, принадлежала к тому типу людей, при появлении которых все разговоры мгновенно смолкают. Ей было лет двадцать пять, не больше.

— Простите… — сказала Соня. — Мне нужна…

— Барбара Петерс?

Соня кивнула.

— Это я. А вы фрау Фрай? — Она протянула ей руку. — Проходите.

Барбара Петерс открыла дверь с номером «605», и они вошли в люкс, большую комнату с огромной кроватью «квин сайз», мягкими диванами и креслами. Международный стандарт, соответствующий четырехзвездочному отелю, Соня знала это из своей прежней жизни.

Хозяйка предложила Соне садиться в кресло.

— Я иначе представляла себе физиотерапевта, — сказала она.

— А я — владелицу отеля.

Барбара Петерс рассмеялась и стала еще красивее.

— Кто начинает?

— Что начинает?

— Задавать вопросы.

— Обычно начинает работодатель.

— Хорошо. Итак: чем вы занимались шесть лет, после того как оставили последнее место работы?

— Была замужем.

— Но это не профессия.

— Еще какая профессия, с точки зрения моего мужа.

— А кто ваш муж?

— Банкир. Бывший.

— Бывший банкир?

— Бывший муж.

— Понимаю. Впрочем, это не мое дело.

— Совершенно верно.

Барбара Петерс на секунду смутилась, но потом улыбнулась.

— И теперь вы решили снова начать трудовую деятельность?

— Да, я подумываю об этом.

— То есть работа для вас — не вопрос жизни и смерти?