Музыка ножей

— Вы не поверите, — ответил Ким, который зашивал разрез, — я сам об этом подумываю.

Коган подошел к раковине, снял маску, с трудом стащил резиновые перчатки и сбросил хирургический халат. Руки и лицо нужно было помыть сначала горячей, а потом холодной водой. Закончив, Коган внимательно изучил свои туфли и оттер оставшиеся на них капельки крови бумажным полотенцем. Он всегда так делал, если предстояла встреча с родственниками пациента.

— Они в коридоре ждут, — сказала ему дежурная сестра Джули, женщина лет тридцати, необыкновенно красивая, но унаследовавшая от отца короткие, «страхолюдные», как она сама выражалась, ноги. — Оба, отец и мать.

В такой поздний час на этаже почти никого не было. Только основной костяк команды.

— Страховка у нее есть? — спросил Коган.

— Да, ее страховку компания отца оплачивает.

— Слушай, а у тебя случайно этих твоих пакетиков травяного чая не осталось?

Джули улыбнулась:

— А что мне за это будет?

— У меня печенье есть.

— Какое?

— Домашнее. С шоколадной крошкой. Помнишь О’Даера? Ну, того, что подрался вчера ночью? Это меня его жена подкупить пыталась.

Джули задумалась, потом заглянула в ящик стола и сказала:

— Повезло тебе, Коган. Абрикосовый будешь?

— Буду. Я сейчас.

Он нажал на кнопку, открывающую дверь операционного блока, вышел в коридор и подошел к паре, сидевшей на ободранном диванчике с виниловой обивкой.

— Мистер и миссис Кройтер?

Они взволнованно вскочили.

— Это мы.

— Здравствуйте, я доктор Тед Коган. Хирург. Давайте присядем.

Эти двое, наверное, могли бы и стоя поговорить, но вот Когану очень хотелось сесть. Последние два с половиной часа он провел на ногах.

— Ваша дочь попала в аварию. Почему, мы, к сожалению, точно не знаем. Врачи «скорой помощи» сообщили нам, что ее машина налетела на бордюр и врезалась в телефонную будку. — Коган помолчал пару секунд, давая им время переварить эту информацию. — Когда ее привезли, мы поняли, что у нее внутреннее кровотечение, и отвезли ее в операционную. У Кристен разрыв селезенки, нам пришлось ее удалить. Операция прошла успешно, состояние стабильное. Несколько трещин в ребрах, есть ушибы и порезы, но это ерунда. В целом все неплохо. Ее уже сейчас переводят в палату.

— То есть с ней все хорошо? — спросила мать девушки.

Чем дальше, тем больше Коган судил о людях не по их внешности, а по темпераменту. Да, разумеется, он замечал красивых женщин, но главный вопрос, который он себе задавал, — будут ли проблемы?

С этой парой, похоже, проблем не будет. На женщине был нейлоновый теплый костюм в сиреневую и зеленую полоску. Найковские кроссовки. Так можно одеться, когда едешь за покупками. Муж в костюме и в галстуке. Бизнесмен, наверное. Одет тускло. «Надо же, — подумал Коган, — он, видать, без привычной брони на людях вообще не появляется. Даже в два часа ночи». Миссис Кройтер была стройна и подтянута. Короткая стрижка, темные брови, красные, опухшие от слез глаза. На вид лет сорок, как и мужу. Мистер Кройтер был лыс, но это его не портило — в нем чувствовалась выправка военного. Правильные черты лица, голубые, как и у жены, глаза, только более яркие, более взволнованные. И терпения в этих глазах побольше. «Из тех, что в детстве играют в футбол просто потому, что так надо», — подумал Коган.

— Миссис Кройтер, ваша дочь получила очень серьезную травму. Однако, если все пойдет по плану, Кристен должна поправиться.

— То есть все будет хорошо?

— Вашу дочь только что забрали из операционной. Нам пришлось удалить селезенку. Операция прошла удачно. И пациентка чувствует себя удовлетворительно.

Муж перегнулся через жену, сидевшую ближе к врачу, и протянул руку:

— Билл Кройтер. — Голос у него был низкий и уверенный.

Коган ответил на рукопожатие.

— Вы сказали, вас зовут Коган?

— Именно так.

— Вы сами оперировали?

— Да.

— Селезенка — это важный орган?

— Да, она фильтрует кровь и защищает организм от бактериальной инфекции. Человеческое тело, в особенности тело взрослого человека, может функционировать и без нее. Однако риск всегда есть. Мы ввели вашей дочери лекарства, которые защитят ее, пока организм ослаблен. Самую большую опасность сейчас представляет стрептококковая пневмония. Придется принимать антибиотики до двадцати одного года. И серьезно относиться к простудам и гриппам.

Они еще немного поговорили. Родители задавали вопросы, Коган старался отвечать как можно более подробно и доходчиво. Постоянно приходилось повторять уже сказанное. Обычная история, когда говоришь с родственниками. Они не доверяют врачам вообще и тому, с кем говорят, в частности, но если все время твердить одно и то же, они начинают верить услышанному. А в конце, понятное дело, самый главный вопрос: к ней можно?

— Конечно, — ответил Коган. — Но только на минутку, ладно?

Он объяснил, что посторонним людям находиться в послеоперационной палате не рекомендуется. Утром Кристен переведут в обычную палату, и там они смогут быть рядом с ней сколько угодно.

— Подождите минуточку, я посмотрю, как там ее устроили. Если у вас возникнут вопросы завтра, сестры помогут вам со мной связаться.

Коган снова ушел в операционный блок. Над кнопкой, открывавшей автоматические двери, висела большая красная табличка: «Посторонним вход воспрещен. Без халатов не входить».

— Проснулась? — спросил он Джули.

— Нет пока. На, — она протянула ему чашку с чаем, — не обожгись.

— Спасибо!

Он сел в кресло рядом с ее столом и уставился в пол, прихлебывая чай. Интересно, сколько еще удастся поспать? Если быстро закруглиться с родителями и лечь минут через пятнадцать, то часа три, может, даже три с половиной.

— Тед, ты когда-нибудь в спа-салонах был?

Он поднял голову:

— Чего?

— В спа-салоны ходил когда-нибудь?

— А, да. С бывшей. Она свято верила в то, что деньги надо вкладывать в себя, любимую.

— А один никогда не ходил?

— Нет.

— А если бы ты хотел с кем-нибудь познакомиться?

— И что, для этого надо в спа идти?

— Ну да.

Коган пожал плечами:

— Сходи лучше в наш клуб.

— Там все на тебя глазеют. Как в мясном отделе.

— Зато шансов больше.

— Не хочу я идти туда, где все друг на друга пялятся. Это…

— Неромантично.

— Вот-вот.

Коган сказал, что ей придется как-то это пережить. Потому что после свадьбы место, в котором Джули нашла себе мужа, уже не будет иметь никакого значения. Где бы встреча ни состоялась, со временем она покажется романтической. Или не покажется. Все зависит от того, чем дело кончится.

— Я со своей бывшей познакомился на подъемнике на горнолыжном курорте. Очень романтично. И что? На фига это теперь надо?

Она сочувственно кивнула и спросила:

— Короче, в спа ходить не стоит?

Коган рассмеялся. Она уже и без него все решила.

— Да ладно, почему бы и нет? — сказал он, вставая. — Слушай, а что это у нас в пятой творится?

Оба посмотрели на окошко в двери пятой операционной. За окошком шумели и суетились.

— Кто там? — спросил Коган.

— Доктор Беклер. У нее пациентка по «скорой», желчный пузырь.

— Да ты что? Свирепствует?

— Ага. Во всяком случае, свирепствовала, когда я туда последний раз заглядывала.

— Пойду посмотрю.

— Осторожней там. Не нарывайся.

Коган отхлебнул чаю, надел маску и вошел в операционную. В комнате было пять человек: хирург Энн Беклер, врач-стажер, анестезиолог, медсестра и пациентка, женщина необъятных размеров. Тело пациентки было распростерто на операционном столе, в животе справа зияла большущая дыра — Беклер сделала пятнадцатисантиметровый разрез.

— Ты че, края удержать не можешь? — орала на своего стажера Беклер.

Стажер пытался удержать края разреза, чтобы Беклер могла ощупать внутренности и при этом видеть, что именно она щупает. Вернее, стажер пытался вернуть на место ранорасширитель, слетевший с хитроумного изобретения под названием ретрактор Букволтера — железного круга, нависавшего над пациенткой. К кругу крепились несколько небольших расширителей, разводящих края раны и позволяющих заглянуть внутрь.